— Кто… Да хоть бы и я сам! Чего ж иных каких приискивать-то: добрый гость — дому честь. Сейчас я, сейчас…

Он проворно кинулся разводить в стороны невысокие вратницы, закричав через плечо:

— Даница! Даница! Радогощ нам гостей прислал, привечать готовься. Радко, Младен, ну-ка коней примите.

— Мир дому сему! — сказал настоятель, вступая в горницу и кланяясь дородной хозяйке. Та ответно зарделась, смущенно спрятала кисти рук под запон.

— Не стой столбом, стол накрывай, — строго наказал из-за спин гостей мужнин тенорок. Хозяйка всплеснула ладонями и с неожиданной легкостью запорхала от печи к столу.

— Брат Илия, сходи-ка к коням за гостинцами, — попросил отец Варнава.

— А нисколь вы нас и не стесните, — степенно ответствовал глава семейства, тщательно подбирая корочкой хлеба со дна и стенок плошки малейшие остатки ухи. — Старшие-то сыны мои — трое таковых у меня — еще вечор всяку солоницу, вяленку да копченю рыбну в Красные Глины на торжище повезли, за пяток дней им оборотиться — и то славно бы. На той половине вам Даница и постелет, а мы с меньшими нашими уж тут…

Кирилл закончил обирать хребет печеного судака, вытер губы и пальцы предложенным хозяйкою полотняным утиральником. Поколебавшись, обратился к отцу Варнаве:

— Можно ли мне перед сном к озеру прогуляться?

— Отчего ж нет?

— Тогда спасибо хозяевам за угощение знатное.

— Тебе, княже, во здравие доброе.

Следом за ним поднялся брат Иов.

Снаружи стрекот сверчков состязался в громкости с неумолкающим хохотом лягушек. Озерные запахи усилились вечерней прохладой.

Выйдя к берегу, Кирилл присел на корточки, опустил пальцы в воду. Звезды в озере затрепетали и запрыгали под рукой. Где-то за спиной голос инока напомнил негромко:

— Завтра вставать чуть свет, так что долго не сиди.

Кирилл кивнул, не оборачиваясь. Подобрал маленький овальный камешек, рассеянно бросил в отражение убывающего месяца. На мгновение почему-то показалось, что это была ягода шиповника.

«Видана…»

Кирилл вздохнул и попытался представить, как она сидит сейчас на поросшем травой бережке, оправив вокруг себя подол белого с алой оторочкой сарафана. Того самого, в котором он увидел ее в первый раз. Тоже смотрит на воду и думает о нем. Как и обещала… В левой стороне груди отозвалось непривычной сладкой болью. Он закрыл глаза, тихонько прошептал:

— Видана…

«Я слышу тебя, Ягдар!» — внятно прозвучало где-то рядом с его собственными мыслями.

На ней был не белый, а васильковый сарафан с вышитыми гладью цветами, переплетенными меж собою узорами из бисера. Она стояла на цыпочках, раскинув руки и подняв лицо к ночному небу.

Кирилл вскочил с корточек на затекшие ноги, пошатнулся, едва не свалившись в воду:

— О Господи… Видана, я тоже слышу тебя! И вижу — правда, вижу!

Видение вздрогнуло от его крика и пропало. Зеркало озера в черной зубчатой оправе редколесья равнодушно продолжало отражать звездное небо.

Он задышал глубоко и нечасто, пытаясь унять прыгающее сердце. Закрыв глаза, забормотал, как заклинание:

— Видана… Видана… Видана…

«Ягдар! Голосом со мной не говори — так слышать будешь хуже, а видеть меня и вовсе не сможешь. А я — тебя. Старайся только мысленно».

«Ага. Понял, Видана. Это правда ты?»

Она отозвалась своим колокольчиковым смехом:

«А ты кого ждал, Ягдар? Ну-ка, ну-ка признавайся!»

Тьма расступилась — и он опять увидел ее. Видана улыбнулась, не открывая глаз, помахала рукой:

«Видишь?»

Кирилл тоже заулыбался и замахал в ответ:

«Вижу, вижу!»

Конские копыта отгремели по дощатому настилу единственной улочки, с мягким цыканьем невысоко подбросили комочки влажного утреннего песка. Дорога отвернула от озера, выбралась из долины и побежала по лугам, огибая рощицы и перелески.

Наклонившись с седла, отец Варнава похлопал Кирилла по плечу:

— Теперь нам никто не помеха. Кое о чем меня уже брат Иов осведомил, кое о чем ты успел упомянуть. Подробнее не расскажешь ли, княже?

— Да как по мне, и не забыл, и не утаил ничего.

— Совсем ничего?

Кирилл почувствовал, что краснеет:

— Ну… это…

— Про «ну это» ни мне, ни братиям не любопытно — все мы в твоих летах были. И еще не монахами. Шучу я, шучу.

— Ага. Да я, отче, правду сказать, и сам не понимаю, как оно получилось. Уговор у нас имелся: думать ввечеру друг о дружке — ну, чтобы вроде как встретиться опять…

Не найдя нужных слов, он попробовал заменить их мало соответствующими движениями рук.

— Догадываюсь, что ты хочешь сказать, догадываюсь, — успокоил его отец Варнава. — И до вас такие уговоры были, и после вас будут. Продолжай.

— Ага. А потом я только позвал по имени — и она откликнулась тут же. А затем я ее увидел, но увидел вовсе не такою, как представлял до этого. И сразу понял, что это я в самом деле вижу. То есть, взаправду, а не просто представляю себе…

Кирилл начал сердиться, осознавая, что опять изъясняется всё нескладнее и хуже.

— Не смущайся, княже, да точных слов не доискивайся — ни к чему они мне. И без них тебя понимаю. Далее.

— Отче, я вдруг вот о чем подумал: вы меня направляете, чтобы дознаться в точности, как я добился этого да что вдруг сделал такое, что и сам проглядел. Так ли?

— Так.

— Тогда сразу скажу честно: заслуга в том не моя, а Виданы. Она все это сотворила — уж не ведаю, как. И поправляла, когда я вначале от радости ту ниточку, что нас вдруг связала, порвал нечаянно, и вела за собою…

— Да уж. Девы да жены это хорошо умеют — вести за собою, — заметил без улыбки брат Илия, который внимательно прислушивался к разговору.

— Вук был одарен по линии бабки своей, княгини Гриды. У дочери же ее не проявилось, в этом поколении под спуд ушло. Ты, княже, — от отца своего… — задумчиво проговорил отец Варнава, глядя куда-то поверх Кириллова плеча. — А вот ни у Ратибора, ни у Званы в роду, насколько мне ведомо, такого не было. Любопытно.

— И Белый Ворон прежде ничего за Виданою не примечал, отче, — добавил брат Иов.

— Пробудилось самочинно? Впрочем, довольно гадать понапрасну: вернемся — и его послушаем, и Яра. И еще кое-кого, когда прибудут наконец.

— Отче, — спросил Кирилл, — а всё то, что я вам сейчас рассказал, надобно ли мне потом такоже на бумаге изложить?

— Если это тебе не будет стоить слишком уж непосильных трудов, княже. Гляньте-ка, что там такое происходит?

Он прищурился и указал рукою.

Далеко впереди посреди дороги показался скособоченный крытый возок, запряженный парой разномастных коней. Вокруг него беспорядочно копошились три маленькие фигурки.

— Княже, держись поближе ко мне, — распорядился брат Иов, тронув поводья и подавая своего чубарого вперед.

— Похоже, там наша помощь нужна будет, — успокаивающе заметил брат Илия.

Брат Иов повел головою вокруг себя, ничего не ответив.

Двое человек безуспешно пытались приподнять просевшую сторону крытой повозки и насадить на ось слетевшее колесо. Третий усердно, но бестолково суетился у них под руками.

— Damn this country and its hellish roads![1] — услышалось уже совершенно отчетливо.

Один из двоих вдруг ухватился за ногу, зашипел от боли и в сердцах отвесил своему помощнику щедрую затрещину:

— Damn this wheel and you too, sluggard![2]

— Venerable William[3], — ввернулся третий, всплеснув ладонями, — instead of these God awful curses, may I propose to appeal to the Lord with graceful words of the seventeenth psalm upon our lips like king David…[4]

— Damn you, brother Hezekiah and your seventeenth psalm![5]