— Малуша, отпусти! — воскликнула княгиня, бросаясь на помощь мужу.
— Встань. Живо. Да скулить перестань, — он отступил на шаг, оправляя сапог сердитым притопыванием. — Ты кто такова? Радимила, из твоих она, что ль?
— Да, белошвея моя.
— Припомнил я, княже, — подал голос писарь. — Когда вчера в девичьей близ дверей стоял да песни слушал, она мимо меня проскользнула, она самая.
— Вот как. Сказывай, девица: от кого грамотка получена?
— Ы-ы-ы… От мастера Фрола, гончара… Который из нижней слободы-ы-ы…
— Гордей! Сей же час послать за ним. Стой! Сотнику Василию скажи: двух ратников конных.
— Погоди, княже, — попросил отец Варнава.
Он приблизился, в упор взглянул на Малушу:
— Правду ли говоришь, девица?
— Правду, отче, правду, — то Фрол был, Фрол! У-у-у, змей подколодный!
— Вполне возможно, — кивнул игумен. Повернувшись и понизив голос, показал глазами: — Людей-то, пожалуй, уже можно отпускать, княже, — в любом случае это всё.
Князь Стерх встрепенулся:
— А ты, жено моя, домочадцы и все прочие люди добрые, с миром изыдите и простите князя своего, от него претерпевши!
Настоятель поклонился вместе с Кириллом. Когда гридница опустела, он привлек его внимание и обратился к белошвее:
— Ты сейчас, милая, глаза закрой да вспомни ясно, когда да каким образом этот мастер Фрол грамотку тебе передавал. Добро?
— Ага, батюшко, ага…
Девица старательно зажмурилась, задвигала большими, подрисованными углем бровями. Отец Варнава посторонился.
Кирилл протянул навстречу ей раскрытую ладонь, одновременно опуская веки.
Широкое румяное лицо с кудреватой бородкой и самоуверенной ухмылкой на нем выступило из тумана — дергаясь, расплываясь, будто бы норовя обратиться в какое-то другое. Щегольская шелковая рубаха меняла цвет с алого на зеленый, временами превращаясь в подобие веретища. Смутное пространство вокруг исторгало из себя пляшущие силуэты домов, тщетно пытающихся определиться в своем внешнем виде.
— Лжет, — сказал Кирилл, открывая глаза. — Не Фрол то был, иной кто-то.
— Ну, Малуша-белошвея, воля твоя, — сказал князь Стерх ровным голосом. — Гордей!
— Ой, не надо, князюшко! Ой, не надо, родненький! — опять то ли завыла, то ли заскулила девка, со страхом косясь на Кирилла. — Вот теперь чистую правду скажу, правду истинную! То калика был, калика перехожий — он грамотку мне дал, он! И брать-то не хотела, князюшко, так вот и чувствовала душенька моя, что не надобно, да только вот…
— Этот калика тебе некую мзду посулил — верно?
Малуша затрясла головой и захлюпала носом:
— Как и клялся, ровно полдюжины чеканчиков отсыпал, не соврал.
— И коим образом да кому подбросить тоже он надоумил?
— Выспрашивал долго — что да где, да как у князя, а я ему сама и присоветовала. Знала, что Избор вечерами в девичью повадлив.
— А вот теперь не знаю, правду ли говорит, — вставил Кирилл. — Может, мне опять…
— Думаю, это излишне, княже, — остановил его отец Варнава. — Я к своим годам тоже малую толику дара обрел ложь от истины отличать. А ты, девица, мастера Фрола почему или зачем оговорить хотела?
Белошвея опять бросила испуганный взгляд на Кирилла, выдавила тихонько:
— Так ведь это… Ладо он мой когдатошний… Прошлым летом за жену взять обещался, а после вроде как забыл о том. Бают, на красильщикову Ружицу глаз положил.
— Вот как… — покачал головой князь Стерх. — Отомстить решила, под суд человека невинного подвести. Ну и гнусная же ты девка, Малуша. Плюнул бы, но только негоже в доме-то. Расчета не будет, тебе довольно Иудиных сребреников. Все твои. Час даю на сборы с прощаниями — и скатертью дорога. Поди прочь. Избор, притвори за нею да засов заложи.
Он тяжело опустился на лавку у стены и задумался.
— А как быть теперь с тем каликою перехожим? — с осторожностью спросил Кирилл. — Я же мог бы рассмотреть дотошно, каков он из себя. Да голос, да повадки.
— И что? — безразлично проговорил князь Стерх. — Если он и вправду странник, то давно уж неведомо где. Как по мне — ряженый, да и то не суть важно. Где искать? Кому? Тебя на все четыре стороны враз отправить? И вовсе не посланник нам нужен, а тот, кто посылал его. Так не ищут, княже.
— А как ищут?
— Да малость по-другому… — как будто с неохотой ответил князь Стерх и попросил негромко:
— Гордей, Избор, оставьте-ка нас с отцом Варнавою.
Заметно поколебавшись, добавил мягко:
— И тебя попрошу, княже Кирилле. По-отечески попрошу.
* * *
У основания старой разлапистой липы за спинкою скамейки что-то зашуршало, заскреблось по коре. Они обернулись, вглядываясь в темноту.
— Ёж, должно быть. Либо кто-то из котеек наших, — Держан махнул рукой, уселся поудобнее и спросил с откровенным любопытством:
— Вот скажи, а каково оно: в душах чужих читать?
Кирилл пожал плечами:
— Не знаю. Я в душах не читаю. Это где-то здесь… — он неопределенно покрутил указательным пальцем над своей макушкой.
— Всё равно здорово. Завидую я тебе, княже.
Кирилл опять пожал плечами:
— Чему тут завидовать? Неужто не ведаешь, что обретается временами в помыслах человечьих?
— Ведаю, конечно. О других говорить не стану — не знаю, а о себе-то — да… Наверное, иногда обычным золотарем себя чувствуешь.
— Обычным? Хе! Унижаешь достоинство княжеское, обидно. Куда выше бери — самим что ни на есть мастером-черпальщиком, во как!
Держан гыгыкнул и прищурился:
— А мои мысли видеть можешь?
— Только если согласишься на это. Или, по крайности, затворяться не станешь. Да ты не бойся — я сам по себе ничего чужого не вижу и не слышу. Правда, чувствую кое-что, но и то изредка.
— Я боюсь? Ну давай, скажи: о чем сейчас думаю?
Кирилл замер на мгновение, опустил веки. Подняв их опять, демонстративно сложил пальцы в кулак и приблизил его к носу Держана:
— А это что за диво такое, друже-княжиче?
Держан захлопал глазами:
— Ты чего?
— Да того! Ты же меня спрашиваешь: «Прореки, друже-княже, что это за диво такое?» и притом кукиш показывешь мысленно. А вот я тебе кулак — въяве!
Сверху послышался сдавленный смешок — князь и княжич задрали головы. Над ними в развилке широченной липовой ветви сидела на корточках хихикающая княжна Светава.
— О! У нас тут мавка обнаружилась! — радостно завопил Держан, подхватываясь на ноги. — Мавка-лазутчица, да еще и матерущая-то какая — гляди, княже!
И с тягучим тарконским выговором добавил зловеще:
— Кирдык табé, древолазка! Чичас мы тя пымаем…
Он подпрыгнул, ухватился за нижние ветки и принялся азартно трясти их:
— Пособи, княже, не то ведь уйдет вражина лесная!
Толстенная ветвь под княжною даже не шелохнулась. Однако Светава вдруг пошатнулась, пискнула испуганно и, шурша подолом по коре, ссыпалась вниз.
Кирилл подставил руки, без особого труда поймав ее на подлёте:
— Цела? Не повредилась?
Светава сплела пальцы на шее Кирилла, улыбнулась застенчиво. С прерывистым вздохом прошептала:
— Нет, напугалась только. Да и то не сильно. Спасибо тебе, княже, спаситель ты мой…
По обеспокоенному вначале лицу Держана стала медленно расползаться ехидная ухмылка:
— А отчего ж напугалась-то, сестрица? Вроде и прицелилась как следует, и даже подол не забыла придержать со тщанием. Да и князя поймала до чего ж ловко! То есть, я сказать хотел: князь тебя поймал — оно конешно…
Светава неожиданно вырвалась из рук Кирилла. Затем поддернула длинную рубаху и изо всей силы наподдала ногой, норовя попасть брату пониже спины. Он ловко вильнул телом — сестрицын сапожок лягнул мимо.
— Эй-эй! А ежели бы вдруг нога твоя из задницы вылетела? — закричал Держан озабоченно. — Ведь прямо вон в то окошко и угодила бы! А стеклышки-то веницейские, дорогущие — вот попало бы от отца-то!
— Ну, братец, спасибо тебе!
Светава фыркнула, как кошка, подхватила подол и умчалась в темноту.
