— Нет, отче.

— И славно. Забыл сказать: отец Паисий на некоторое время отлучился из обители, так что письменные изложения и видений своих, и всего прочего отныне мне на стол класть станешь.

— Да, отче. А можно ли узнать, куда это он так спешно отправился?

— Разумеется, можно, — кивнул отец Варнава. — Узнавай любыми способами, препятствовать не буду.

Кирилл смутился.

— Не обиделся ли ненароком? Нет? И правильно. Конёк-то твой как тебе?

— Послушливый вроде.

— Так ведь монастырский же.

Дорога тем временем нырнула в лес. Мягкие удары копыт стали звучнее.

Кирилл вздохнул:

— И мой Медведко — до чего ж смирный да ласковый гнедой был! Из ручницы его подо мною тогда…

— А вот уж и оно сейчас покажется — то место, где вы бой приняли. С коня сойти не пожелаешь?

— Зачем, отче?

— Да мало ли? Осмотреться, вспомнить.

— Н-нет, отче.

— Ну, как знаешь.

Отец Варнава тронул поводья, присоединился к келейнику впереди. Покосившись на полянку по левой стороне, Кирилл перекрестился. Сзади подъехал и поравнялся с ним брат Иов:

— Слышал я, ты соглядатая почуял да высмотрел тогда?

— Ага, удалось приметить, даже и сам не знаю, как. Помнится, полный доспех тарконский был на нем да еще и плащ темный поверху… — он обернулся и помахал назад: — Чуть поодаль той поляны орешник начинается, там этот соглядатай и прятался.

— Его ты почуял, а засаду — нет. Отчего так?

Кирилл свел брови, припоминая:

— Ко мне как раз десятник Залата подъехал — ну вот как ты сейчас — да точно так же разговор завел.

— Десятник Залата? — переспросил Иов безразлично. — И о чем говорил?

— Не припомню в точности. Просто какие-то дорожные праздные речи. А что?

— Праздные речи… — опять повторил Иов. — Да так, ничего.

Ближе к полудню лес кончился, и дорога побежала дальше, теряясь в степных просторах.

— А припекает-то уже знатно! — отец Варнава сбросил с себя дорожную куртку сыромятной кожи и закатал до локтей рукава рубахи. Кирилл с братиями охотно последовали его примеру.

— Где-то через часок к ручью подъедем, там и полдничать будем.

Дорога стала взбираться на пологий холм, ветер донес запах дымка. В долине подле небольшой рощицы стоял белый шатер в окружении серых войлочных. У костров сидели полянские воины. Один из них поднялся на ноги, всмотрелся из-под руки. Затем прыгнул в седло и направился наперерез.

— Да будэт пут’ ваш легок и успешен! — прокричал он, осаживая коня. — Во имя Всемилостивого прошу почтэнных путников исполнит’ закон гостеприимства!

— Исполним с благодарностью, — кивнул настоятель.

Всадник развернулся и поскакал назад.

В навершии центрального столба белого шатра колыхался на слабом ветерке двухвостый малиновый стяг с золотым пардусом.

— Менгир-хан? — проговорил с некоторым удивлением отец Варнава.

— Слыхал я о нем частенько, хоть и не видел никогда, — добавил Кирилл. — Он давний побратим отца моего.

— Да, мне о том столь же давно ведомо, княже.

Подбежавшие воины взяли коней под уздцы и, следуя правилам полянского гостеприимства, помогли всадникам спешиться. Страж у входа отвел в сторону полог; к гостям вышел невысокий юноша в зеленом с золотом шелковом халате. Окинув их быстрым взором, приложил кончики пальцев ко лбу и слегка склонил голову:

— Дорги, старший сын владэтэльного хана Менгира.

Безошибочно определив главенство отца Варнавы, протянул ему руку.

— Игумен Варнава, настоятель Преображенской обители, — назвался он, отвечая на рукопожатие. — А это — князь Ягдар и мои помощники: братия Илия и Иов.

— Приветствую моего высокородного собрата! — Дорги-хан поклонился Кириллу и также подал ему руку, коротко кивнув инокам.

— Прошу дорогих гостэй подкрепит’ силы и отдохнут’ в моем шатре.

Опустившись на груду мягких одеял во главе низкого стола, хозяин сделал просторный приглашающий жест. Отец Варнава и Кирилл присели по оба его плеча на белоснежную кошму. Быстрые услужливые руки тут же подоткнули им под спину и бока шелковые, набитые конским волосом, валики подушек.

— Я знаю, что отреченные служитэли великого пророка Исы дают обеты нэ прикасаться к мясной пище, — сказал Дорги-хан, посылая слугам распоряжения короткими движениями головы и глаз.

Блюдо с кусками печеной баранины было придвинуто ближе к хозяину и Кириллу; отварной рис, овощи, брынза и свежеиспеченные пресные лепешки быстро расположились напротив настоятеля с иноками. Проведя ладонями по лицу и редкой бородке, Дорги-хан вполголоса произнес несколько слов на гортанном полянском наречии. Затем учтиво наклонил голову в сторону отца Варнавы.

— Очи всех на Тя уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении. Отверзаеши Ты руку Твою и исполняеши всякое животно благоволения, — произнес молитву настоятель, перекрестив стол.

Хозяин удовлетворенно кивнул и поднял тонкостенную пиалу синской работы. За его спиной тут же подался вперед прислужник, из бурдюка в его руках проворно побежала струйка кумыса.

— Сегодняшняя трапэза дважды благословэнна, — значит, и мнэ, и моим гостям слэдует ожидат’ доброй дороги и успэшного исполнэния замыслов. Далек ли ваш пут’?

— Нас призвал к себе Белокриницкий князь Стерх. К завтрашнему вечеру надеемся быть уже при его дворе, — ответил отец Варнава, наблюдая, как пенится наливаемый в его пиалу кумыс. — А высокородный Дорги путешествует под стягом своего отца, как мы заметили.

— Да, уважаемый Варнава, сэйчас я — посланник его воли. Господар’ Влахии Радул приглашает людэй из рода Степного Барса посэлиться на какое-то врэмя в его владэниях для защиты восходных рубежей. Менгир-хан пожелал пэрэд тэм посмотрэт’ всё на мэстэ моими глазами.

— Для защиты восходных рубежей? От кого же?

Дорги-хан встретился глазами с настоятелем. Легкая усмешка тронула уголки его губ:

— Навэрное, от Славэны.

— Понятное дело. И сколь велико гостеприимство Великого Домна?

— В грамотэ к отцу он говорит о тумэне.

— Изрядно! — заметил отец Варнава, отламывая кусочек брынзы.

— Но это еще нэ всё. Сам Господар’ об этом, разумэется, нэ упоминает, однако ходят слухи, что он начинает побаиваться также своих сосэдэй на закатных и полуночных границах.

— Отчего же?

— Единый Гэрманский Райх набирает мощь. Кто из сопрэдэльных дэржав может быт’ увэрэн, что гэрманцам нэ захочется расширит’ свои прэдэлы за их счет? А они в ответ могут продэлат’ это же с зэмлями Вэликого Домна. Влахия вэдь никогда нэ была сильной дэржавой, достойный Варнава.

— Будущее никому не открыто, но уже сегодня Германский Райх назначается виновным. Впрочем, как и Славена. Что-то слишком часто слышу я подобное в последнее время. Это заслуживает определенных размышлений, о высокородный.

— Мой отэц понимает, что замыслы о том, чтобы наши табуны и стада паслис’ на просторах стэпэй Влахии, нэ могли родиться в голове владэтэльного Радула: его простодушие слишком вэлико, а власт’ слишком мала для этого. Кто-то вложил их туда. Уже пятый дэн’ лучшие воины сопровождают в Дороград гонца к Вэликому Конязю с посланием Менгир-хана и списком письма господаря Радула. Если почтэнному Варнаве извэстны люди, которым это также будэт любопытно, он может уже сэйчас сообщит’ им об этом.

Дорги-хан отрезал от седла барашка кусок нежнейшего мяса, на острие ножа протянул его Кириллу:

— А к какому роду принадлэжит мой имэнитый собрат?

— К роду Вука, благородный Дорги, — ответил он, вежливо склоняя голову в ответ на сей знак особого расположения хозяина.

— Владэтэльный Вук, коняз’ Гуровский и Бэлэцкий — побратим Менгир-хана. Нэ о нем ли мы говорим?

— Я его младший сын.

— Воистину, сэгодня Всемилостивый посылает мнэ радост’ за радостью! Как здоровье названного брата моего отца? Успешны ли его дэла?

— Мой отец… и вся моя семья… погибли недавно, — чуть помешкав, с усилием проговорил Кирилл.

Дорги-хан отбросил нож, быстро провел ладонями по лицу: