— Как сказать. Троцкий, например, не преуспел. И Тельман тоже, — возразил я, хотя и не очень уверенно.

Если вдуматься, компартии без сильного лидера прозябают на обочинах. Но мне все больше и больше не нравилось направление разговора, Рэндольф словно почувствовал, не стал обострять и сменил тему:

— Мне поручено пригласить вас в Англию.

— Зачем? — искренне удивился я.

— Мое прежнее начальство, из САС, весьма интересуется вашим опытом. Вы могли бы прочитать пару лекций, провести занятия… служба даже готова выплатить небольшой гонорар.

Не-не-не, тут, как говорил Александр Невский, «Господа, вы вступаете на офигительно тонкий лед!». Знаем мы эти лекции, сперва одна, потом вторая, потом «напишите нам книжку, небесплатно, разумеется», и сам не заметишь, как на крючке.

Кое-как отвязался, сославшись на загруженность. Вот потом, после войны, как-нибудь, если звезды сойдутся, может быть, коли карта ляжет и рак на горе свистнет. Рэндольф совсем не расстроился, но разговор довольно быстро закруглил. Правда, предложил отправить меня от Милны до Виса, который городок, на джипе, но я отказался — весна же, теплый ветер с веста, нахрен бензин нюхать и выслушивать вечные шоферские жалобы?

Пешочком тут часа полтора, прогуляюсь, заодно мозги прочищу. Все цветет и пахнет, красота, но люди все равно воюют и не смотрят. На Висе, который остров, тоже воевали издревле, в военной истории он прославился под итальянским названием Лисс. Тут впервые схлестнулись броненосные эскадры, после чего мудрые адмиралы решили, что таран круче пушек и фигачили тараны на все корабли еще лет пятьдесят. А сейчас у нас на руках вообще мировая война и плюс драчка за власть в КПЮ и НОАЮ.

Мне кажется, что и разворот Джиласа связан как раз с этим — почувствовал, что «старички» держатся за федерализм и выступил против. Они носились с «республиками»? Отлично, мы будем за «экономические районы». Пияде выступал за монополию в идеологии? Значит, надо продвигать «широкий фронт», гражданское согласие, примирение с церковью и все такое. Молодец Джилас, разве что не написал, что несогласных сожрет позже, но умные и так понимают. Вполне сталинский подход, кстати. Неудивительно, что Москва его приняла благосклонно. Ну, мне так показалось, я в этих политических раскладах понимал чуть меньше, чем ничего — мне бы шашку, да коня, да на линию огня!

Обсуждение статьи закончилось вынесением разнообразных резолюций на партсобраниях, но все они, как рефрен, имели окончанием повышенные социалистические обязательства отомстить за товарища Тито.

И надо сказать, обязательства выполнялись неукоснительно. Не только в Далмации захватывали острова и крупные города, по всей Югославии давали прикурить фашикам. Дивизия веселого парня Николы Демони, с которым мы жгли Гойло, разгромила учебный центр фельджандармерии в сремском Подгораче. Хорватский корпус вынес 392-ю легионерскую дивизию из Босильево и наглухо перекрыл дорогу из Загреба в Риеку. Третий ударный корпус Косты Надя под Маевицей в северо-восточной Боснии обратил в бегство дивизию «Ханджар» и без малого ополовинил ее состав.

А я пока что мстил писаниной.

За полгода мы понесли тяжелые потери убитыми, большая часть живых лечилась по госпиталям и роту, по сути, надо формировать заново. Вот в ожидании новобранцев я и насиловал память, вспоминая все наработки Федерации, занимался редактурой наставлений по стрелковому делу, помогал Небошу в снайперской школе.

А еще занимался дачей.

Показаний.

Смерть целого маршала — дело серьезное, требующее скрупулезного документирования, не говоря уж о непременном поиске замаскированных вражин. Все, кто присутствовал при этом историческом событии и уцелел, попали в ласковые лапы иследников Ранковича. Всех вежливенько попросили изложить на бумаге где был, что делал, кого видел, как воевал, куда перемещался, и так далее, максимально подробно. Сочинения «Как я провел день десанта» сравнили между собой, выявили нестыковки и пошли по второму кругу, уже пожестче — почему тормознул, промолчал, отступил? Это только кажется, что если несколько человек видели одно и то же, они и расскажут одно и то же. Хренушки, «врет как очевидец» не зря сказано. Часть расхождений возникла просто из-за общей суматохи и нечеткости восприятия — в бою многие страдают «туннельным зрением», когда видят цель и не замечают происходящего по сторонам. Своих-то я натаскивал башкой крутить, как летчиков, но кроме моих опрашивали еще несколько сот людей.

Так что часть несовпадений возникла не из-за тонкостей человеческой психики, а в банальной попытке прикрыть свои промедление, нерешительность или даже трусость. Я-то отделался только мозолью от ручки с пером и чернильными кляксами на пальцах, а вот полтора десятка партизан отдали под трибунал. И троим выпал смертный приговор.

Вспомнив о расстрелянных, сообразил, что давно мне снов о XXI веке не показывали. Это что же, я уже всех, кого можно, спас? Или пока случай не подвернулся? Или все, кончились веселые картинки?

До нашей базы, где квартировали остатки роты, от силы человек двадцать, дотопал за полтора часа и едва успел сожрать остывшую мамалыгу, как на мою голову свалились известия, что меня жаждут увидеть в американской миссии, но прямо сейчас надо бежать в советскую.

Да что они, сговорились, что ли?

К счастью, у советских вместо говорильни нас ожидало гораздо более полезное мероприятие, своего рода мастер-класс по диверсионной деятельности.

В комнату обычного дома в Висе набилось человек тридцать самого разнообразного вида, одетые по «форме номер восемь — что добыли, то и носим». Трофейная итальянская, хорватская или немецкая форма, английская из поставок, югославская из старых запасов, плюс отдельные гражданские шмотки. Все это порой в самых невообразимых сочетаниях. Моя драная десантная куртка с кое-как наложенными заплатами не очень-то и выделялась из этого калейдоскопа. Как не выделялись и ботинки — опанаки в нашем деле долго не живут, а сапоги носят те, кто ездит верхом. С кавалерией же по всей Югославии туго, лошадей каждая сторона выгребала по мобилизациям, как не в себя.

Вел занятие только-только прибывший в миссию офицер связи, до одури похожий на испанца — черные глаза, смоляные волосы, смуглая кожа, орлиный нос. Эдакий Кристобаль Хунта в молодости — вряд ли ему сильно больше тридцати. Вел, разумеется на русском, а переводить припахали, естественно, меня.

Но рассказывал интересно, приводил оригинальные схемы минирования, совсем не очевидные методы и хитрости, позволявшие экономить силы и взрывчатку. Что не избавляло его от критических реплик самого активного слушателя — невысокого дядьки лет сорока, с круглым лицом и оттопыренными ушами. Лектор мало-помалу заводился, но довел занятие до конца и только потом, когда все ломанулись курить на улицу, подозвал дядьку.

Но дядька успел прежде Кристобаля Хозеевича:

— Извините, товарищ, но наша практика кое в чем расходится.

Причем сказано это было, к немалому нашему удивлению, по-русски. Языковый барьер пал и два профессионала немедленно пустились в выявление способов наилучшего уничтожения противника. Пока они там мерялись, я все больше и больше раскрывал рот — «Хунта» оказался офицером легендарной ОСМБОН и, следовательно, подчиненным Судоплатова, а дядька — диверсантом с испанским опытом, учеником самого «товарища Родольфо» и будь я проклят, если это не псевдоним Старинова. Уж про этих двух чего только не писали, запомнил малость, и теперь главное не брякнуть эти фамилии в разговоре, хлопот потом не оберешься. Контрразведчики в миссии есть, «Хунта» о слишком осведомленном югославе доложит немедленно, и можно только догадываться, в какой замес я попаду. Так что молчание — золото.

— Извините, я не представился, — спохватился «Хунта» и протянул руку, — Константин Красовский.

— Иван, — сунул ладонь дядька и добавил совсем по-бондовски: — Иван Хариш.

— Илья Громовник! — ахнул я от окончательного офигения.