До нас добрался обход порта, патрульные с пятого на десятое, на жуткой смеси албанского, греческого, итальянского и сербского, донесли мысль, что в городе объявлен комендантский час, а порт закрыт до особого распоряжения. Раскиданный на винтики дизель убедил их, что мы никуда валить не собираемся, но все равно обстановочка не радовала.

Утром ситуация немного прояснилась — Белград вещал про заговор группы троцкистов, пролезших в руководство Албанской компартии и что пролезшие туда же здоровые силы дали отпор. НОАА выступила на подавление мятежа, Энвер Ходжа арестован. То есть все по классике — сначала намечались торжества, потом аресты, потом решили совместить.

Трое самоделкиных за дополнительное время перебрали движок чуть ли не целиком, механик-албанец получил несколько зеленых бумажек от нас и приглашение отужинать от капитана.

За стол сели под радио Тираны. Местный специалист, прилично владевший итальянским и сербским, наконец перевел нам содержание — попытка троцкистского переворота в союзе с кельменди, восставшими в горах Проклетие, и националистами, поднявшими мятеж в Шкодере. НОАА успешно давит выступление, во главе страны встал временный Народно-освободительный совет во главе с Кочи Дзодзе, арестован не только Энвер, но и Мехмет Шеху и еще десятка три заговорщиков. Причем тут же и расстреляны — в том числе за шпионаж в пользу Великобритании и сотрудничество с оккупационными властями.

То есть на них, кроме троцкизма и национализма, повесили вообще всех собак, включая восстание кельменди, которое как раз Шеху и давил. И никого не волнует, что доказательства шпионажа за день добыть невозможно, местные нравы простые — проиграл? К стенке!

После ужина я подошел к капитану, проверявшему крепление неизвестных мне приблуд на палубе:

— Не нравится мне эта история, сгоряча могут и нас пострелять.

Дядька крякнул, присел на борт и сдвинул замусоленную кепку-капитанку на затылок:

— Ну, можем рискнуть ночью, но гарантии нет. Шарахнут с мола из пулемета и поминай, как звали.

Но сразу же после комендантского часа назначенный временным советом комиссар порта разрешил «югославским товарищам» выход в море. Ну, после проверки судовой роли и запрещенного груза. Лишних людей и неуказанного товара у нас по определению не было и мы свалили как можно быстрее, оставив за спиной малость итальянизированный, но все равно бедный Дуррес.

В Белграде меня ждала еще одна сокрушительная новость — у меня сын!!! Все, теперь я окончательно принадлежу этому миру — вроде брат Сергей это неплохо, названный братец Марко это хорошо, любимая женщина просто отлично, но своя, родная кровь!

И как хорошо, что в Белграде даже зимой можно найти цветы.

В доме Арсо опять собралось все начальство, на этот раз в гости ко мне — крестины. Ну, не совсем, религиозный обряд членам ЦК против шерсти, но как не отметить рождение ребенка? Это уж совсем поперек традиции будет! Так что товарищи коммунисты проглотили и принесенную Малушей из церкви бутылочку святой воды с веточкой базилика внутри, и даже тарелку с рыбой перед иконой в углу. Это здешний способ «перекрестить порося в карася» — день постный, мясо нельзя, но какое сербское застолье без мяса?

Жены гостей ворковали над Владо-младшим и наперебой советовали Але, даже прибывшая с Ольгой муттер расплылась. Приглашали и Чудинова, но он тактично уклонился, а Сергей просто закрылся у себя, никак не хотел садиться за один стол с «краснопузыми». Ну, хозяин — барин, уговаривать не стал.

Зато кумом у меня сам Милован Джилас, подарил Владо-младшему золотое колечко. Аля как увидела, забеспокоилась — положено отдарить всех членов семьи кума! Ну, поскольку у Милована только жена, Митра, да у меня заначка усташская, то справились.

Собралось человек тридцать, и еще сетовали, что мало, по хорошему меньше сотни никак, стол не очень богатый, то ли дело до войны! Чтобы горы мяса, колбас, сыров, сланины, куриная чорба, булочки разнообразные, сарма в капустных листьях, жареное мясо, пироги и черт его знает что еще!

А у нас ягненок на вертеле, сланина, хлеб да чорба, но мы все прошли через несколько лет партизанской войны, для нас и такой стол роскошь. Арсо, как хозяин, все равно гордый ходил — принял, как положено! Хотя я думаю, что это заслуга больше его жены Ксении и сестры Малуши, сам Арсо разве что обеспечил ягненка и лично возил его в печеняру, жарить.

Когда наелись-напились, Небош с Глишей откланялись, уж больно неловко им среди такого высокого начальства, с ними еще несколько человек. Марко тоже хотел смыться, но куда там — Живка ведь ближайшая подруга Альбины, потому он тихонько свалил в караулку и там выпивал и закусывал с давно знакомыми ребятами. Ну да, батальон охраны Верховного штаба развернули в бригаду — в столице много чего стеречь надо.

Мы остались прежней компанией — Милован, Иво, Лека, Арсо да некий майор Сабуров. И разговор у нас волей-неволей пришел к недавним событиям в Албании.

И к тому, что там нужно сделать, чтобы окончательно подавить оппозицию.

— А вам не кажется, другови, что без оппозиции будет только хуже? — катнул я пробный шар.

— Что, позволить крижарам действовать легально? — не то скривился, не то оскалился Ранкович.

— Не, те, кто с оружием в руках — враги, а не оппозиция. Я про нормальных людей, просто имеющих иные взгляды.

— Зачем? — оторвался от остатков мяса Милован.

Вопрос, конечно, интересный. Тем более, что товарищи марксисты-ленинцы не подразумевают никакой оппозиции, только монолитное единство. И монополию одной партии. Но мне ли не знать, чем это кончается…

— Как в России говорится, для того и щука в реке, чтобы карась не дремал. В любом деле нужна альтернатива и конкуренция, иначе трезвый взгляд сменяется самолюбованием и все под фанфары сваливается в застой и болото.

— Мы коммунисты, нам такое не грозит, — тихо возразил Милован. — Пока у нас классовая борьба такого накала, что закисать некогда. Пока у нас есть национализм, нам покой не светит.

Начальники тут же кинулись обсуждать ситуацию с остатками четников и усташей, а также политику унитарного государства по отношению к национальностям.

Да уж, наследие НГХ… и ведь усташи точь-в-точь такие же дураки, как и четники. Вот сложись наоборот, возникла бы вместо хорватской диктатуры диктатура сербская — точно так же гнобили бы всех остальных. И насильно крестили в православие. Может, до массовых убийств дело не дошло бы, но ведь полевые командиры кожу с католических священников сдирали, были такие случаи.

Иво заспорил с Лекой на тему языка, даже булочки с кофе отодвинули. В Независимом государстве Хорватия, кстати, отличное ноу-хау придумали: заявили что хорватский и сербский два ну совсем разных языка, поскольку сербы — славяне, а хорваты — готы. И принялись изобретать новые слова по принципу «лишь бы не как у сербов».

Воспользовался тем, что все отвлеклись на вопросы языкознания, выскользнул с террасы, поглядеть на сына. Он спал, а женское общество немедля завалило меня комплиментами Владо-младшему — и какой большой, и как хорошо ест, и спокойный, и на маму с папой похож и вообще юнаком вырастет. Алька устало улыбалась, но принимала все сказанное с удовольствием. Сын тоже довольно сопел и причмокивал во сне.

— Так что если нас что и погубит, так это национализм, — поставил точку Джилас как раз в тот момент, когда я вернулся.

— Да? — вздохнул я, выпил стопочку ракии и пошел ва-банк. — А мне кажется, что в Советском Союзе лет десять назад перестреляли и пересажали кучу старых партийцев вовсе не за это.

— Это троцкисты! Бухаринцы! Право-левацкий уклон! — накинулись на меня все скопом.

Только Арсо в сторонке помалкивал — шурин все-таки.

— Троцкисты? Ну да, конечно, — покивал я. — Нельзя же сказать, что заслуженные товарищи, герои революции, зажрались и переродились, большой урон будет. Вот их за троцкизм и того. Типа политика. Или за шпионаж.