Только без снаряги и оружия.

Да и вода не сильно теплая, хоть и двести километров по равнине течет. Но если бы не война, так вообще благодать — месяц еле-еле мерцает на речной ряби, ночные купания, еще бы голышом и с девойками…

А тут автомат, патроны, гранаты и прочее железо, от которого тянет смертью. Но ребята гребут, посмеиваются, шутят и помогают тем, кто отстает.

Нас медленно сносило вниз, но мы упорно гребли к хорватскому берегу. На самой середине в мраке справа послышались сдавленные ругательства Марко. И где только такого набрался, стервец?

— Владо, нога! — прошипел братец.

Так, словил судорогу, похоже.

— Глиша, прими! — я толкнул заместителю свой мешок, худо-бедно державшийся на воде, а сам в три взмаха добрался до Марко.

— Держись за меня! Нога правая?

— Да!

— Кама твоя где? Кольни в мышцу.

Марко извернулся, ойкнул, плеснула вода, братец подергал ногой и понемногу поплыл сам. И тут же как по заказу забарахтался боец за ним.

Пока догреб, парень запаниковал, пришлось дать плюху, повернуть на спину и перехватить под горло. Так и доплыли, так что когда я выбрался на берег, ноги подрагивали, а зубы постукивали. Все остальные переправились нормально, только мой подопечный утопил винтовку и собрался за ней нырять, цедя сквозь зубы замысловатые проклятья.

— Куда??? Сиди, с бою возьмешь!

— Я с ней два года воюю, пристреляна, прилажена, — чуть не заплакал боец. — Кто ж знал, что так долго плыть…

— А нахрен тогда вызвался? Я же говорил, чтобы берем тех, кто умеет хорошо плавать!

— Так все мои друзья шагнули, ну и я с ними…

Вот черт, сплошные герои. И это как бы не опаснее, чем новобранцы.

Мы натянули подмокшие одежду и обувь, проверили оружие и тихо двинулись вглубь Независимого государства. Через полчаса марша в обход прибрежного села, где лениво перебрехивались собаки, дозорный доложил:

— Распятие.

У дороги стоял резной Иисус, некоторые мои бойцы, проходя мимо, перекрестились — в пролетарских дивизиях такое сильно не приветствуется, а в нашей роте, жившей почти без комиссаров, к этому относились спокойно. Воюет человек хорошо, бьет немцев, вот и славно, поп Зечевич нам всем примером.

Марко трижды чирикнул перепелом и ему тут же ответили из-за могил — ну да, куда же нам без кладбища. Связные Славонского корпуса ждали нас на условленном месте и тут же повели дальше. Ну и правильно, высушим одежду на ходу.

Повидаться с Демоней в этот раз не сложилось — высокое начальство нарезало его 12-й дивизии задачу в другом месте, в Нашице, поближе к фронту, а нам досталась сформированная этой весной 40-я дивизия. Но зато ее лучшая часть — 16-я «комсомольская» бригада, подразделение опытное и мотивированное по самый небалуйсь.

Вот с ее командиром Душко и комиссаром Уяком мы и планировали атаку. Несмотря на крайне серьезные рожи и прозвище (Уяк — «дядя» на сербском), оба старше моего здешнего возраста на год-два, вряд ли на три. Правда, чуть позже присоединился и штаб дивизии, взрослые, солидные люди лет тридцати.

— По данным разведки, оборона Нова-Градишки строится в два пояса, — начал, как ни странно, Уяк, — крупный опорный пункт от Заполье до Аджамовичей, пятнадцать бункеров, проволока, два минных поля. Гарнизон человек триста. Второй поменьше, человек на двести, от Драгарича до Медари.

Мы склонились над схемой и в тусклом свете фонариков походили на команду пиратов в поисках сокровищ Флинта. Только вместо сокровищ у нас на кону судьба Сремского фронта.

По краям полянки в Радиньском лесу стояли караулы, отсекавшие слишком любопытных от нашего кружка, чуть дальше устроились ребята вперемешку со славонцами.

— Бункера? — задал командант животрепещущий вопрос.

— Десять или двенадцать, — с запинкой ответил круглолицый Душко.

— Что значит «или»?

— Два в постройке, — объяснил Душко и энергично потер отсиженную ногу, — неизвестно, закончили или нет.

— Значит, надо считать, что закончили, — разумно решил командант дивизии. — Что еще?

— В Люпине, Решетари и еще трех местах гарнизоны по пятьдесят человек. В Нова-Градишке около девятисот, батальон полицейского полка СС «Хорватия» и батальон жандармов. Окопы, бункера, мины и колючка. Четыре пушки и от пяти до десяти тяжелых минометов.

— Сто пять миллиметров, — уточнил Уяк и неожиданно зевнул, вытянув длинное лицо еще больше.

Как подлинные приматы, мы тут же принялись зевать всем совещанием и еле-еле подавили эпидемию. Душко продолжил, играя желваками:

— Подкрепления могут доставить в первую очередь из Стара-Градишки и Славонской Пожеги.

— Больше ничего? — чуть было не зевнул снова командант.

— Бронепоезд, — взбодрил его Уяк.

Мать твою… Но как следует испугаться мне не дали, громким словом «бронепоезд» тут обозвали самоделку из двух платформ, шпал и листового железа. Но полдюжины пулеметов это все равно стремно.

— Паровоз бронирован? — спросил я у Душко.

— Нет, обычный.

Ну вот и дело небошевой «панцербухе». Понемногу расписали и все остальное — первоначальный удар на два главных опорника вне города, затем выставление заслонов и штурм Нова-Градишки. Хорошо, что атаковать решили ночью, будет время днем отоспаться. Хреново, что внезапности в городе не будет, на все цели сразу у нас попросту не хватит сил. Хорошо, что к началу атаки подойдут две другие бригады, артдивизион и даже две танкетки. Хреново, что нас все равно будет четыре с небольшим тысячи против тысячи восьмисот немцев и усташей.

Так всегда, природа любит равновесие. Но и случайности тоже любит — сразу после рассвета внешнее охранение притащило кривоногого фрица почему-то в желтой форме. На правом рукаве сикось-накось присобачена нашивка, даже без подворота краев — щиток разделенный по диагоналям на четыре части. На левом, ниже локтя, аккуратно пришитый овал с пальмой, солнцем и свастикой.

— Африкакорпс?

Но моя догадка оказалась неверной, пленный прервал угрюмое молчание и буркнул:

— Нихт, Козакен.

Обалдеть! Я дернул его за правый рукав и повернул к свету — точно, над красно-синим щитком буквы «Don».

— Станичник, значица? А откуда такая форма затейливая?

— Какую выдали, — похоже, он совсем не удивился, что с ним заговорили на русском.

— Форма номер восемь, что украли, то и носим, — хохотнул я, но кривоногий все так же сумрачно пялился в землю.

Подошел Душко, его круглое добродушное лицо закаменело и он сказал, как плюнул:

— Черкез.

Что характерно, закаменел лицом и казак.

— С чего вдруг черкес? Он же русский.

— Убивают, грабят и насилуют. Русские, даже из Охранного корпуса, так не делают. Это черкези, мы их расстреливаем.

Ага, вот теперь я понял, почему они оба так похоже реагировали. Казачью дивизию Паннвица югославы ненавидели даже больше, чем эсэсовцев — те-то чужие, а эти вроде свои, славяне.

— Всех?

Душко замялся:

— Нет, кто добровольно перешел, тех в русские роты включаем. А этого охранение привело!

— Я сдаваться шел. Немцы говорят, что нам возврата нет, да только они все врут.

Но заявление нужного впечатления не произвело и казак понуро выдохнул:

— Вы мне не верите. Это правильно. Только не все мы сволочи.

— Ладно, — взял его за рукав. — Сейчас ты подробно расскажешь, где, что и сколько и покажешь на карте. Карту умеешь читать?

Он кивнул.

— Если не соврешь — будешь жить.

Душко вскинулся, но промолчал.

Атаковали мы как стемнело — днем отоспались, дождались подхода остальных и выдвинулись на позиции. Внешние опорники вынесли довольно легко — когда внезапно на гарнизон наваливается втрое больше партизан, шансов мало. Тем более, если полусотня казаков с вечера напилась, устроила драку с усташами и посажена под замок.

К полуночи на разъездах и полустанках в Заполье и Драгалице партизаны взорвали все железнодорожное хозяйство, на всех дорогах в Нова-Градишку встали заслоны и начался штурм города. И до чего же удобнее города брать с орудиями — артиллеристы разнесли большой бункер на въезде пятым залпом! Бранко, конечно, разнес бы третьим, но Бранко с нами нет. Будто желая оправдаться, пушкари тут же разнесли второй бункер и в прореху обороны втянулся батальон «комсомольцев».