– Это лишь мера предосторожности, – произнес он, увидев мои сомнения. – Я вернусь как можно скорее и приведу с собой Томаса. – Эдвин посмотрел на Рик и вдруг улыбнулся. – Приятно было познакомиться, Рик. Одри…

Он наклонился ко мне.

– Будь хорошей девочкой и не спали тут все, – прошептал он, прежде чем поцеловать меня.

Поцелуй вышел быстрым и неуклюжим, все происходило так стремительно, что я не успела понять, что мы действительно расстаемся.

– Возвращайся поскорее, – только и успела произнести я.

Эдвин вскинул руки, как для хлопка в ладоши, и воздух рассекли растущие с каждым мигом черные крылья. Неясная черная дымка кинулась к окну мимо Рик, заставив ее испуганно отпрянуть, и скрылась из виду.

Рик бросилась туда, подумав, что Эдвин упал, но не прошло и пары секунд, как черный дракон с громким хлопком взмыл в воздух напротив башни. Взмах крыльев, еще один, он изгибался всем телом, вырываясь вперед и вверх. Можно было провести вечность, наблюдая грацию, с которой одно движение сменяло другое.

Дракон поднялся так высоко, что его можно было принять за крупную птицу, и только тогда я опомнилась.

Я собиралась провести во дворце не больше нескольких часов, в крайнем случае несколько дней, если Томас окажется не занят, а затем планировала вернуться к привольной жизни, пока легкие не успели привыкнуть к пыльным комнатам.

Теперь до меня медленно доходила малоприятная истина: я осталась в месте, которое до сих пор видела в кошмарах, одна, без единой знакомой души – разве что с Нэной. Худшего и представить нельзя…

Я медленно отвела глаза от окна и взглянула на Рик, она тоже смотрела на меня, не зная, что сказать.

– Меня зовут Одри, – наконец, мне в голову пришли хоть какие-то слова. Я протянула ей руку. – Рада познакомиться.

Рик медлила, она задержала взгляд своих прозрачно-голубых глаз на моей перчатке с открытыми пальцами и на татуировках, покрывающих запястье кружевной вязью. Засмотревшись, свою руку она мне так и не протянула.

– Мама?..

Дверь в комнату открылась, и из нее показалась круглая детская голова. Когда ребенок повернулся к нам, меня словно пронзило: его лицо было в точности как у Эдвина и Томаса! Я видела перед собой их копию, только много младше.

Мальчик подбежал к Рик, а когда заметил меня, раскрыл рот. Ему было около четырех лет.

– А ты кто? – спросил он, с любопытством разглядывая мою одежду, состоящую из самых разных деталей, собранных по всем четырем частям света.

– Меня зовут Одри, – сказала я, подавив в себе странные противоречивые чувства. Слишком много всего, слишком много… Но, боги, это же его сын! Это сын Томаса, просто не верится! – Я твоя тетя. А тебя как зовут?

– Одри? – воскликнул он, широко распахнув голубые как у матери глаза. Я обрадовалась этому возгласу, подумав, что родители рассказывали ему о нас с Эдвином, и улыбнулась, готовая склониться к ребенку для знакомства. – Одри Кровавая Роза, ведьма, убившая старого короля и принцессу?!

Я округлила глаза и застыла, наклонившись наполовину.

– Простите его! – выпалила Рик и поспешила спрятать сына за собой. Она смотрела на меня с таким страхом, будто ждала, что я кинусь на него. – Томас запретил служанкам рассказывать ему эти выдумки, но Нилс слишком любит страшные истории и вечно их донимает…

Я не стала говорить ей, что все в порядке, это было неправдой.

Ведьма, убившая короля и принцессу?.. Вот кто я здесь?

Вспомнились взгляды, которые бросали на меня слуги на нашем пути во дворец. Рик смотрела на меня так, что я не сомневалась: она этим страшным сказкам верила даже больше, чем служанки, которые их рассказывали.

От слов ребенка на меня нахлынули воспоминания и что-то, тщательно оберегавшее мой разум, снова треснуло. В груди стремительно разливалось нехорошее тепло, к пальцам прилил жар, и я поняла, что могу не справиться.

Я подняла на Рик беспомощный взгляд, молча умоляя ее уйти, и она, почуяв неладное, поспешила убраться из моей комнаты вместе с сыном. Дверь за ними с грохотом захлопнулась.

С того дня, как я впервые потеряла контроль, это случалось со мной постоянно – намного чаще, чем с другими колдунами. То и дело это происходило в моменты страха, а таких в путешествиях по дальним землям было немало. Разрушенная однажды стена не желала восстанавливаться, и мое счастье, что Эдвин всегда был рядом, чтобы успокоить меня или, если не выходило, остановить. Так было до сих пор.

После слов Нилса меня словно окутало легкой оранжевой вуалью, и из нее было не выпутаться, как ни дергайся. Пламя из памяти звало меня к себе, оно велело выйти из комнаты, отыскать и сжечь врагов, сжечь всех тех, кто заставлял меня бояться, кто ранил меня даже одним своим взглядом… но это были неверные, дурные мысли, и я снова и снова твердила это, заставляя себя оставаться в комнате.

Я пересчитывала камни в стенах и на полу, считала вдохи и выдохи, а когда пламя подступало к самой коже, я обращала его в свет, так что комнату то и дело озаряли слепящие вспышки.

Сжигаемая не только рвущейся наружу силой, но и собственным ужасом перед тем, что могу натворить, если не справлюсь с собой, я тратила вдвое больше усилий на то, чтобы оставаться в сознании.

Весь день я провела в комнате, мечась из угла в угол, как в лихорадке. Нэна попробовала зайти ко мне, но, стоило двери приоткрыться, очередная слепящая вспышка заставила служанку испуганно отпрянуть.

– Дай мне время, Нэна! – проговорила я, хотя за дверью, скорее всего, никого уже не было. – Я выйду позже.

Борьба вышла не из легких, и к вечеру мышцы ныли, как после дня в седле, а с кожи не сходил холодный пот. После заката дымка перед глазами, наконец, стала таять, и я с облегчением поняла, что победила. Мне хватило воли на этот раз, но следующий может произойти в любой момент, пока я остаюсь во дворце, где каждый камень хранит дурное воспоминание.

Ночью, когда все уснули, я собрала вещи, которые без труда могла нести, и тихо как мышь выбралась из своей комнаты. Я намеревалась вернуться домой, пока сама не спалила дворец, который меня оставили защищать.

Самая короткая дорога к выходу вела через галерею, и я решила пройти там, даже не задумавшись о том, какие могут быть последствия у этого выбора.

Стоило мне выйти туда, прошлое, от которого я бежала, взглянуло мне прямо в глаза. Томас не стал убирать со стен портреты моих предков, все они, начиная с самого первого, оставались на месте. Я снова увидела своего деда, словно живого, отца… у его портрета я задержалась дольше, с грустью вспоминая, каким хорошим человеком он был, и как сильно я любила его.

Он смотрел на меня со стены с прежней улыбкой, любящей и всепрощающей, и от этого к глазам подступали слезы.

Разве мог он представить, что я решусь оборвать династию и передам власть чужакам?.. Я знала, что, если бы даже он стал свидетелем моего решения, он бы простил меня, хотя вряд ли пережил бы такое. От этого я чувствовала себя еще более виноватой, неважно, могла я поступить иначе или нет.

Я утерла навернувшиеся слезы и отвела взгляд в сторону, однако сразу за портретом отца с удивлением обнаружила и свой. При мне его тут не было, эту картину написали за месяц до моего совершеннолетия, здесь ее вешать не собирались, но Томас, видимо, распорядился иначе.

Застыв на месте, я рассматривала девушку, которую когда-то часто видела в зеркале. «Одри, Подлунная Роза» гласила подпись, и ей это шло: рыжие с красным отливом волосы, глубокий цвет темно-розового платья, она пылала изнутри, ее руки крепко сжимали скипетр. Та Одри еще только готовилась стать королевой и изменить мир, не зная, что всего через месяц рассыплется под собственными силами, как раздавленная чашка.

Я смотрела на нее, завидуя ее силе и решимости, и едва верила, что была склеена Эдвином и годами странствий из осколков этого изысканного сосуда. Теперь я была серой мышкой, сбежавшей в поле, и даже колдовство мне давалось сложнее, чем ей, несмотря на все полученные знания.