— Илай.

Я останавливаюсь возле двойных дверей из красного дерева и оборачиваюсь, чтобы увидеть Сесили, спешащую в мою сторону, ее серебристые волосы развеваются на ветру.

Когда она доходит до меня, я продолжаю смотреть на нее, не говоря ни слова. Это она крадет мое драгоценное время, так что у нее должна быть веская причина для этого.

Она потирает нос, по привычке испытывая дискомфорт, прежде чем наконец пролепетать:

— У вас с Авой все в порядке?

— Я думал, ты днями напролет общаешься с ней по ФейсТайму?

— Не днями напролет.

— Каждые пару часов по несколько часов?

— Почему ты такой грубый?

— Я не грубый. Я занят. Если это все…

— Подожди, — она прочищает горло. — Если что-то пойдет не так, касаемо… ну, ты знаешь.

— Ты можешь сказать это вслух, Сесили. У ее состояния есть диагноз, и он называется психоз. Если ты будешь бояться говорить это вслух или относиться к этому как к табу, это никому не принесет пользы, и уж тем более ей. А с ней все в порядке, учитывая, что она по собственной воле взяла в руки виолончель и снова наслаждается светом прожекторов.

— Я знаю. Она присылает мне новости и записи своих выступлений.

— Вот и все. Надеюсь, ты сказала ей, что гордишься ее смелостью.

— Мне не нужно, чтобы ты мне об этом говорил. Я была рядом с ней всю нашу жизнь, и это останется неизменным, даже если мы будем жить на разных континентах, — она делает паузу и как-то странно смотрит на меня. — Ты изменился.

— Все люди меняются.

— Я все еще не уверена, к лучшему или к худшему.

— Я оставлю тебя размышлять над этим.

— Подожди, — она встает на моем пути, прежде чем я успеваю пошевелиться. — Я думаю вернуться в Великобританию на пару месяцев, пока не буду уверена, что с ней все в порядке.

— Я настоятельно не рекомендую этого делать, а под настоятельно я имею в виду — не делать этого.

— Почему нет?

— Потому что ты обращаешься с ней как с ребенком. Ты нянчишься с ней и удовлетворяешь все ее требования. Балуешь ее хуже, чем ее родители, а это полная противоположность тому, что ей нужно.

— Что ж, мне жаль, что я забочусь о ее душевном благополучии.

— Не с помощью методов, которые помогают.

— А твои помогают? — шепчет она, осматривая наше пустое окружение. — Как тот несчастный случай с падением с лестницы?

— Это был несчастный случай.

— Да, конечно. Не нужно притворяться, Илай. Мы оба знаем, что во время приступов она становится непредсказуемой, поэтому тебе следовало выбрать более интенсивный вариант терапии.

— И сломить ее дух? Убить ее творческий потенциал? Задушить все ее существо?

— Только временно. Ей станет лучше.

— В последний раз, когда мы сделали что-то временное, она почти исчезла.

— Нам просто нужно присматривать за ней. Твои напрасные, ложные надежды только усугубят ситуацию. Ее нынешние лекарства лишь притупляют симптомы, но не устраняют корень проблемы.

— Ты обращаешься с ней как с нежным цветком, вот что усугубляет ситуацию и заставляет ее спускаться по спирали на путь зависимости.

— Но…

— Хватит, — отрезал я. — Я ее законный опекун и не потерплю никакого вмешательства в мои решения. Даже от тебя.

Я ухожу, но слышу, как она шепчет:

— Она причинит тебе боль, ты же знаешь.

— Хорошо, что я Железный Человек, — говорю я через плечо и мельком замечаю грустную улыбку Сесили.

Вероятно, она вспоминает тот случай на Дне Рождения Реми пару лет назад, когда Ава напилась, что на тот момент было не в новинку.

Набравшись храбрости, она подошла ко мне и ткнула пальцем в грудь.

— Я ненавижу тебя, Железный Человек.

Потом она чуть не упала и не утонула в бассейне, если бы Сесили не оттащила ее.

Хотел бы я все еще быть в том состоянии, когда не замечал ее и находил лишь слегка раздражающей.

Однако сейчас у меня ужасное чувство, что, если она снова заплачет, я буду готов сделать все, чтобы остановить ее слезы.

Когда я иду к машине, Хендерсон появляется у водительского сиденья с нахмуренными бровями. Он испытывает довольно явное пренебрежение к США в целом и к Нью-Йорку в частности, так что эта деловая поездка не вызвала у него особого восторга.

— Хватит хандрить, как сноб из викторианской эпохи, Хендерсон. Мы уезжаем через пару часов.

— Дело не в этом, — начинает он странным, осторожным тоном. — Мы с Сэм не хотели вас беспокоить, пока не проведем должную проверку и не выясним все подробности.

— Какие подробности?

Он на мгновение заколебался. А Хендерсон никогда не колеблется.

— Миссис Кинг пропала.

— Она что? — хотя мой голос спокоен, рев эмоций грохочет вокруг меня с резонирующей жестокостью.

— После концерта она отправила Сэм домой и сказала, что поужинает с вашими и ее родителями, а потом останется на ночь в доме своих родителей. Сэм видела, как они вместе пошли в ресторан. На записях камер видеонаблюдения видно, что она вышла из ресторана вместе с ними и села в машину своего отца. Сэм выяснила у дворецкого мистера и миссис Нэш, но тот сообщил, что миссис Кинг не приезжала домой с родителями.

— Тогда где она, черт возьми?

— Мы не уверены. Сэм думает, что она попросила родителей завезти ее куда-то по дороге, и раз они это сделали, значит, решили, что она будет там в безопасности. Сэм не хотела их спрашивать, пока мы не посоветуемся с вами.

Мой кулак сжимается и разжимается. Она не могла уже съехать, как угрожала. Не без багажа, и уж точно не без драгоценных виолончелей и своей яркой розовой машины.

Или могла?

Слова Сесили о том, насколько непредсказуемой становится Ава во время приступов, пронзают меня до мозга костей.

Все не могло стать настолько плохо.

Я сохранял дистанцию, чтобы ей не стало хуже. Это была пытка — оторвать себя от ее манящего тела и довольного взгляда в ее глазах после того, как я вырвал из нее оргазм.

Но мгновенная немота доказала, что я был неправ, прикасаясь к ней. Снова.

Что моя неспособность контролировать свои импульсивные дикие потребности всякий раз, когда я вижу ее, окажется концом всего, что я построил за эти годы.

Иногда она будет ходить в едва заметной соблазнительной одежде, и я буду слышать, как ускользает мой контроль.

Она будет улыбаться в своей фирменной солнечной, игривой манере, и я буду сопротивляться желанию прикрыть глаза от яркости.

По правде говоря, я не смог бы долго контролировать себя, не тогда, когда я жаждал обладать ею, нагнуть ее и связать, съесть ее киску, а затем ворваться в нее. Не тогда, когда я фантазировал о том, как ее киска растягивается, чтобы вместить меня, когда она издает задыхающиеся стоны.

Я хотел ее так сильно, что порой мне было больно смотреть на нее.

Если бы кто-нибудь сказал мне, что я стану желать Аву таким абсурдным плотским образом, я бы выбросил его в реку, как залежалый товар.

Но вот мы здесь, спустя годы после того, как она мягко и смело призналась в своих чувствах жестокому монстру, зная, что я причинил ей боль, и теперь я не думаю ни о чем, кроме этой разъяренной женщины.

— А как насчет маячка на ее телефоне? — спрашиваю я.

— Он выключен.

Желание проделать в машине дыру размером с мой кулак пульсирует у меня под кожей, но я сохраняю спокойствие. Это единственный возможный способ найти ее.

— Свяжись с водителем семьи Нэш, если нужно, разбуди его и спроси, где они ее высадили. Получи доступ ко всем камерам наблюдения в этом районе, — я скольжу в машину и говорю шоферу: — Аэропорт. Сейчас же. Если самолет не будет готов к этому времени, мы сядем на первый коммерческий рейс.

Хендерсон пересаживается на пассажирское сиденье, прикладывает телефон к уху и разговаривает с нашими связными в полиции.

Вот почему мне не следовало убирать охрану. Постукивая пальцем по задней панели телефона, я вспоминаю, что случилось в последний раз, когда за ней кто-то следил.