– Ва-а-аня, – звонко смеется Яна Альбертовна. – Ты, как и папа, знаешь, как меня повеселить. Кстати, у него скоро самолет. Давайте поторопимся, мне нужно срочно позвонить.

– Я не совсем понимаю, чем я могу помочь, – пожимая плечами, робко выговариваю.

К слову сказать, у нас дома я даже цвет стен в своей комнате никогда не выбирала. Поэтому то, с каким уважением мэр спрашивает моего совета, немного пугает попасть впросак и сказать что-нибудь… глупо.

– Может, проведешь что-то типа конкурса красоты для девочек? – подсказывает она.

Задумываюсь лишь на секунду и только собираюсь произнести ответ, как меня опережает Ваня:

– Да ну, мам, бред. Ладно эти, – стискивает он зубы и смотрит на меня. – Уже с головой на плечах, а зачем это мелким? Зачем акцентировать для детей внешнюю красоту?

– А я рассудила это хорошая идея, – задумчиво проговаривает Яна Альбертовна и смотрит на меня, в ожидании чью именно сторону я займу.

– Я согласна с Ваней, – проговариваю тихо, чувствуя на себя недоверчивый взгляд. – Но… я могла бы провести мастер-класс по сценической речи, к примеру.

– Отлично, – она соглашается. – А Иван организует тренировку по боксу.

– Конечно, организует, – пропевает Ваня, поглядывая на часы. – Без проблем, мам.

– Вот и отлично. В таком случае, я передам номер телефона Таисии своему помощнику. Вань, запиши его пока себе.

– Мам, – недовольно одергивает её Соболев, и меня пробирают мурашки. Смутные ощущения, которые я тут же отметаю, как неприятные.

Диктую телефон.

– Вань, – поднимается с места Яна Альбертовна и поправляет свободную белоснежную рубашку, заправленную в джинсы. – И проводи Таю до корпуса. На территории полно нетрезвых.

– Будет сделано, госпожа мэр.

– А вот этот не надо повторять за папой, – усмехается она и обращается ко мне. – Смеются надо мной всё время, Тая.

– Думаю, они любя, – скромно улыбаясь, поглядываю на Ваню.

Мы выходим в южную темную ночь и неспешно идем по каменной дорожке. Я убираю руки в карманы комбинезона, потому что просто не знаю, куда их деть.

– Не возражаешь, если покурю?

– Нет, – мотаю головой. – Кури, Вань.

Он кивает, извлекает из кармана шорт красно-белую пачку и новую зажигалку. Первую затяжку делает нетерпеливо, отчетливо слышно шипение сигареты и то, как его губы смачно выдувают дым.

Принюхиваюсь. Мне так нравится…

– Дай попробовать, – хитро на него смотрю, вытягивая руку.

– Обойдешься, – отвечает Ваня грубовато.

Обидевшись, убираю ладонь. Жалко ему, что ли?

– Не надо тебе это, Королева, – добавляет уже добрее.

Пожимаю плечами и растираю их ладонями. Дорожка плавно перетекает в деревянный настил вокруг подсвечивающихся голубых бассейнов. Наши шаги разливаются эхом по территории и снова смолкают, когда каменная тропинка возобновляется.

У моего корпуса горит свет, но мы останавливаемся чуть раньше, у бетонной колонны.

– Ну… пока? – с волнением выговариваю.

– Пока, – смотрит он на меня с вызовом.

Оставив сигарету в зубах, складывает руки на груди.

Я трусливо стреляю взглядом в пальму за его спиной и уже разворачиваюсь, с весельем вспоминая:

– Кстати, а ты Громовым давно звонил?

– Давно, – бурчит. Зажав сигарету между большим и указательным пальцем, делает новую затяжку.

Руками пытаюсь прогнать дым, раскачиваюсь на каблуках розовых босоножек и весело переспрашиваю:

– Прям давно-давно?

Он не отвечает. А его лицо в раз становится хмурым. Сердитым становится. Но я так счастлива, что не будто бы не замечаю. Как машина на высокой скорости, несусь вперед.

– А я сегодня с Мией болтала. Представляешь, у них девочка будет…

– Какая ещё девочка? – спрашивает он, выкидывая окурок в урну.

– Как какая? – бросаю ему в спину. – Ребенок… девочка. Рожают таких, знаешь?

Смеюсь счастливо.

Широкие плечи прямо передо мной напрягаются, а я продолжаю щебетать:

– Мия на УЗИ сходила наконец-то. Я просто поверить не могу…

– Замолчи, – произносит Ваня тихо.

– Мирон наверное на седьмом небе от счастья. А девочку они Таей назовут…

– Хватит.

– В честь меня, – мечтательно договариваю. – И…

– Блядь, – рычит Соболев, хватая меня за плечи и припирая к шершавой каменной колонне. – Я сказал заткнись.

– Ва-ня, ты… – возмущенно кричу и проваливаюсь в омут теперь уже черно-зеленых глаз в момент превращающихся в угольные.

Он… на меня так разозлился?

Мужские губы в секунду оказываются рядом с моим ртом и кусают. Это не поцелуй. Нет. Это реальный укус. Болючий и резкий. Унизительный, черт возьми.

– Соболев, – визжу и пытаюсь оттолкнуть его. – Ты сдурел?

Нижнюю губу жжет неимоверно, но внутри меня затмение происходит, потому что Ваня вдруг наклоняется. Трется колючим подбородком о пылающую кожу. И в следующую секунду бережно облизывает свой же укус.

Ранит и тут же лечит.

Его язык горячий и руки… совсем жаркие. Этот мужчина весь – одна большая огнедышащая машина.

– Вань, – шепчу ему в рот, стискивая кончиками пальцев футболку на каменных плечах.

– Что? – дышит он часто, снова нападая.

В этот раз нежнее и чувственнее. Толкается мне в рот вкусом табака и попкорна, а ладонью решительно фиксирует подбородок. Свободной рукой сжимает талию. Будто бы перебирая струны арфы, проезжается по ребрам.

– Да… Все на месте, – хрипит.

– Кто? – ахаю.

Он морщится и снова сладко целует. Сдвигает ладонь ниже, захватывает ягодицу и соединяет наши тела в районе бедер. Мою промежность обжигает твердая прямолинейность Соболева.

– Ваня, – пугаюсь, когда он в агонии пытается пробраться под шорты, к стрингам. – Я… не хочу… так.

Черт. То есть как-то все-таки хочу?

Мысли путаются. Соболев отстраняется. Трудно дышит, уперевшись в колонну рядом с моим ухом. Понуро опускает голову и мотает ей, ругаясь.

А потом смотрит на меня непонимающе, фокусирует взгляд снова и снова. Делает шаг назад и растирает лицо.

– Спокойной ночи, Тая, – кивает на окна корпуса.

– Спокойной… ночи, – проговариваю, привыкая к отсутствию его губ на моих губах.

И как я жила почти двадцать лет?

Соболев кивает в пустоту и размашистыми движениями потирает затылок. Путает пальцами короткий светлый «ёжик».

Изумленно наблюдаю, как мощная грудная клетка задерживает дыхание, а квадратная челюсть сжимается, словно от боли.

– Все в порядке, Вань? – бросаю в быстро удаляющуюся спину.

– Да. Прости. Я… позвоню.

Ночь я помню смутно, потому что постоянно думаю о том, что произошло.

Я… не знаю, как реагировать.

Пожалуй, если бы выпад Соболева случился в прошлом году, я бы с ума сошла от счастья. А сейчас?

Сейчас я думаю о том, что он охренел так со мной поступать!.. Делать так, как ему хочется. Брать, забирать, мучать.

Ранить и лечить.

Лучше бы и дальше не замечал, к этому я как-то привыкла.

За десять часов, проведенных в номере наедине с практически бесшумным кондиционером, я так и не нахожу… просто не могу найти стратегию поведения при встрече с Ваней Соболевым.

У меня, черт подери, от его тактильности нижняя губа так конкретно припухла.

А всё из-за чего?

Я почти пять месяцев провела в окружении тридцати двух девчонок своего возраста. Я привыкла болтать без умолку, эмоционировать, сплетничать. Шушукаться по углам, блин. Но коммуникации – это, оказывается, не то, что присуще сыну мэра.

В присутствии Соболева лучше не болтать, получается? Вдруг в следующий раз вовсе сожрёт.

А я и рада буду…

До десяти утра трусливо отсиживаюсь в номере. Родители приедут завтра, на сообщения и приглашение Макса мне откликаться не хочется, а больше, кроме Соболевых, я здесь никого не знаю. Не считая, панкейкового магната «Серкана», конечно.

Когда телефон снова раз за разом вибрирует, бешусь. Москвич хороший парень, но уж больно утомительный и серьезный.