Я должна выбраться отсюда.

— Мне нужно в туалет, — заскулила я, сжимая бедра для пущей убедительности. — Очень.

Он раздраженно сморщил нос.

— Честно говоря, ты выбрала время хуже некуда.

Посмотрев на меня с минуту, которая, казалось, уничтожила остатки мужества, он встал и расстегнул путы.

Сев, я попыталась потереть запястье, где колючий материал вызвал раздражение, но сразу же почувствовала прикосновение его руки. Прикосновение нежное, но твердое. Ноги у меня задрожали сильнее, чем от остатков наркотика. Только благодаря поддержке Томаса я не свалилась на пол, и почему-то была ему за это благодарна.

На лестнице послышались шаги. Появился мужчина с подносом. Я собралась закричать, но поняла, что зря потрачу силы — мужчина, скорее всего, работал на Томаса.

У меня закружилась голова, во рту пересохло еще больше, когда увидела на подносе воду и аккуратно нарезанные кусочки фруктов. Это сможет поддержать силы, в которых так нуждалась.

Мужчина ушел, и Томас подвел меня к небольшому верстаку (прим. пер.: верста́к (от нем. Werkstatt — мастерская) — рабочий стол для обработки вручную изделий из металла, дерева и других материалов. Верстаки часто оборудованы различными приспособлениями (например, упорами, тисками) и ящиками для хранения инструмента и материалов.). Я пыталась не обращать внимания на выцветшие пятна и вмятины, украшавшие его некогда белую поверхность, пока пила воду из маленького пластикового стаканчика.

— Полегче, а то затошнит.

Осмотрев помещение в поисках окон, я не обнаружила ни одного и попыталась вырваться из его хватки.

Томас фыркнул и потащил меня в небольшой коридор, который вел в крошечную ванную. Там был открытый душ, старый унитаз и самая малюсенькая раковина. Окон тоже не было, заметила я, когда Томас отпустил меня и с тихим щелчком закрыл дверь.

Я попробовала шкафчик под раковиной. Заперто, конечно.

Желание пописать пересилило отчаяние, и я воспользовалась туалетом, радуясь, что там хотя бы была туалетная бумага. Как гуманно с его стороны.

После этого вымыла руки с мылом, ополаскивая их, пока глазами искала что-нибудь, что могло бы помочь мне подняться по лестнице. Не было ничего, кроме туалетной щетки, туалетной бумаги, геля для душа, мыла и розетки.

Я снова посмотрела на щетку, и тут раздался стук в дверь.

— Тебе уже лучше? — спросил Томас, открывая дверь полминуты спустя.

Я не стала ждать. Резко прыгнула на него, выбив из равновесия, но Томас схватил меня и повалил на пол.

Который определенно был бетонным.

Я поморщилась, ударившись локтем, когда прижимала пластиковую щетку к шее Томаса, чтобы перекрыть подачу воздуха.

Он перевернул меня в мгновение ока, щетка со глухим стуком откатилась от нас, а глаза Томаса сверкали, пока он смеялся.

Он, черт возьми, рассмеялся.

Потрясенная этим хриплым музыкальным звуком, я только и делала, что лежала и моргала, глядя на него, пока локоть пульсировал от боли.

— Находчивая Голубка. — Он перестал смеяться и разозлился. — Но, к сожалению, это будет тебе дорого стоить.

Все еще слишком ошеломленная, я даже не сопротивлялась (из-за чего презирала себя), когда Томас поднял меня и посадил обратно в кресло.

Его прикосновение было нежным, но я чувствовала вибрацию мышц, от которых веяло предупреждением — предупреждением, которое говорило, что он не потерпит еще одной попытки вырваться на свободу, когда снова снимет с меня путы.

— Мы попробуем еще раз завтра. — Свет погас, когда Томас поднимался по лестнице. — До встречи, Голубка.

Оставшись одна в темноте, я была вынуждена примириться с тем, что при включенном свете игнорировала: очевидные факты, что усмехались мне в лицо.

Мыслями я вернулась к Майлзу, вернее, к Майло.

Интересно, какая у него настоящая фамилия?

Я была полностью измотана, но все же почувствовала укол сожаления, когда вспомнила о нашей последней встрече, и как все ужасно закончилось. Возможно, момент, когда он пытался надеть на меня наручники, — это последний раз, когда мы виделись.

Я ненавидела его, но какая-то часть меня до сих пор не переставала скучать. И именно в темнице моего похитителя или где там я сейчас, я позволила себе поплакать.

Майло был хорошим человеком с благими намерениями. Но, к сожалению, и хорошие люди умели разбивать сердца и разрушать жизни. Будет ли у меня шанс когда-нибудь увидеть его снова? Сказать, что мне жаль, и что, возможно, однажды я смогу простить его?

А потом я вспомнила, что он женат. Идея о примирении и так была довольно причудливой, а теперь превратилась в фантастическую.

«Может быть, Хоуп была права, что подшучивала надо мной», — подумала я, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми, поскольку сон так и подмывал унести меня прочь. Будучи подростком, она пританцовывала в моей комнате, вращая бедрами и сверкая глазами, приговаривая: «Сказки для простаков, Джем. Пора жить настоящим».

— Жить настоящим, — прошептала я, и хриплый звук эхом отозвался в темноте. — Ну, это стало настолько реальным, насколько вообще возможно.

И это стало последней каплей. Не факт, что меня схватил монстр, не страх, не беспокойство и не беспомощность, а потеря веры. В моем израненном сердце была частичка, которая все еще ярко мерцала верой. Теперь мерцание погасло, свернулось в темный разрушенный кокон и, наконец, признало поражение.

Сказки с идеальными счастливыми концовками действительно были для простаков.

Дурачков, которые вполне могут оказаться мертвыми.

Зажегся свет.

— Доброе утро, Голубка.

Мне казалось, что я проспала несколько дней, но, скорее всего, прошло несколько часов.

Некоторое время назад звуки какого-то движения наверху разбудили меня. Скрип пола не давал мне сомкнуть глаз, даже если я страстно желала вернуться к своему убежищу. Мягкий материал скользнул по мне, когда я пошевелилась, проверяя, связана ли до сих пор. Одеяло. В какой-то момент, пока я спала, на меня накинули вязаное одеяло.

Я не знала, радоваться или возмущаться тем, что кто-то был здесь, пока я спала. С другой стороны, я была связана в чьем-то подвале или камере пыток. И то, что кто-то наблюдает за тем, как я сплю, должно было быть наименьшей из моих забот.

Томас, в одном из своих фирменных костюмов, стоя ко мне спиной, возился с какими-то предметами, издававшими лязгающий звук, на одном из верстаков.

— Хорошо спала?

— Как младенец, — ответила я и испугалась собственной дерзости озвучить очевидную ложь.

Томас ничего не ответил.

Мои ноги затекли, голова болела, а во рту был неприятный привкус.

— Можно… можно мне попить?

Томас повернулся, облокотился об верстак и скрестил ноги.

Тапочки. На нем были домашние тапочки.

— Ты готова снова сыграть в нашу игру?

— Если это даст мне возможность сходить в ванную, получить еду и воду, тогда да.

Он взял свой планшет, но на этот раз предпочел стоять. За что я была благодарна: не хотела, чтобы он снова находился так близко ко мне.

— Как только ты будешь готова, маленькая Голубка.

У меня было несколько часов, чтобы все обдумать, так что я более чем готова. На самом деле, мне было интересно услышать ответы на мои вопросы, даже если Томас не даст мне того, что я хотела взамен.

— Это правда, что они тебя так называют? — начала я.

— Как именно?

— Скульптор.

Мне было плохо видно его лицо: свет падал только на небольшой уголок комнаты, но, судя по молчанию, Томас задумался.

— Да, — наконец сказал он.

Черт возьми!

— П-почему?

— Вопроса «Почему?» нет в списке, — отрезал он.

— Чушь собачья! — выпалила я, не подумав.

Томас фыркнул:

— Это лишнее. Следующий.

Сбитая с толку, я попыталась сформулировать следующий вопрос, затем передумала и задала другой: