Тот пренебрежительно махнул рукой:

«Да ну, больно надо! Её, вон, трое к земле прижали и руки вывернули, а она даже не пискнула. Думаешь, ей не больно было? Какое ты вообще от неё получишь удовольствие? Всё-равно что с бревном обниматься. Ещё и в лицо плюнет».

«У бревна нет этого…»

Дозорный изобразил руками женскую грудь.

«Ну так иди и потрогай её, если тебе этого достаточно».

После бурного всплеска из-за учинённой драки мужчинам хотелось сгладить эмоции, поэтому шутливый вызов был принят соответственно (не дурак, чтобы нарываться на серьёзные неприятности из-за руколапаний вне установленной очереди). Встав, дозорный набрал в миску еды – котёл чудом не опрокинулся на голову старшины, когда тот распластался на горячих углях, – и пошёл к пленным. Сейчас он покажет им всем, как правильно приручать тигриц. Кого не запугаешь грубой силой и демонстрацией острых штучек, которыми можно сделать очень больно, на того подействует доброта.

Кира сидела с закрытыми глазами, совершенно выдохшаяся, устало опустив голову. Убедившись, что она надёжно привязана к стволу, дозорный присел в шаге от неё – так, чтобы она не дотянулась, если бы захотела. Затем он поднял миску с дымящейся едой на уровень её лица и немного поводил, подгадывая, чтобы дуновение воздуха несло аппетитный аромат на неё. Голод не тётка (та сидела неподалёку и глотала слюнки), и какая-то реакция должна была последовать. Однако не последовала – а южанин очень внимательно следил за её лицом, отмечая про себя, что под налипшей грязью и царапинами (самой тоже доставалось при драках) скрывается очень миловидная внешность. Её бы обмыть – красавица будет на загляденье. Подумать только, что за ажиотаж будет, когда её на торги выставят! Ну и пусть ведёт себя как бревно, не такая это помеха, если знать с какой стороны прижиматься. Глядишь, со временем размякнет. Главное – иметь терпение.

Вдоволь изучив спящую красавицу (не поцелуешь ли, добрый молодец с ножом на поясе?), дозорный пришёл к выводу, что даже если она жутко голодная, то не подаст виду.

«Смотри, чтобы не укусила!» – звучали в его сторону предостережения.

Один из провожатых показал для наглядности на отчётливый синяк на своей руке. Впрочем, последнее происшествие яснее некуда объяснило, к каким жгучим последствиям может привести даже мимолётный невинный соблазн. Дозорный бросил взгляд к реке – там старшина обмывал своё лицо, охлаждая ожоги, и при этом в пол-голоса самому себе отрывисто рассказывал, пытаясь проглотить набитый ударом ком в горле, какими всеми способами он люто поимеет эту паршивку, если когда-то заполучит её. Вот кому даже писков этого бревна не нужно будет, чтобы получить своё удовольствие.

«Не сиди так близко, у неё ноги не связаны!»

Тоже дельный совет. Провожатые об заклад биться готовы были, что она не упустит возможности поддать сидящему в колено, когда он обернётся, или подставить ноги, когда будет вставать, чтобы если не свалить на землю, то хотя бы досадить лишний раз.

«Не надейся, дружище, она даже куска не возьмёт! Отдай другой бабе, она их обоих обхаживает. Ей, вот, можешь руки развязать, она ничего не сделает».

Встав, дозорный осторожно обошёл Киру кругом (как клетку с тигрицей) и молча протянул миску голодной тётке у соседнего дерева. Посмотрев в её лицо и убедившись, что да – эта бабёнка сама по себе спокойная и мирно настроенная, а не просто разыгрывает такую, – он распустил узлы верёвки на её руках и снял путы. Куда ей действительно бежать в таком состоянии – в лес рожать, чтобы волкам отдаться с дитятком на корм? В этих глазах страх, сострадание и благодарность были искренними и убедили бы даже чёрствого душой человека. У её мужа – по каким-то признакам южане без объяснений сразу понимали, что это её муж, – тоже были человеческие глаза. Прямой взгляд он выдерживал и смотрел с надлежащей гордостью, но без откровенной ненависти. Посмотришь и сразу видно: нормальный, трезвый мужик, за свои поступки ответ нести будет. Впрочем, и у девки не наблюдалось признаков, что она не понимала, что делала. Напротив – она очень даже хорошо понимала, и в этом была вся заковырка.

Правильно парни сказали: шайтан-девка. Жить надоест – подойди к ней и развяжи руки.

Кто она вообще такая и чем связана с этой парочкой? Скажи сейчас, что они близкие родственники – никто из южан бы не поверил и рассмеялся. Кто-то это кстати и говорил, заливисто смеясь в синем небе, но люди его не слышали. А когда смотрели, жмурились и прикрывали глаза ладонью. Невероятно красивое, но и одновременно опасное это зрелище: смотреть прямо на солнце.

Ровно как и в глаза некоторых женщин.

Дозорный ещё немного побыл с пленными, попытавшись завязать с ними разговор, но никаких особых успехов не добился. Либо они не понимали мешанину слов из разных языков, при помощи которых южанин надеялся найти хоть один, которым обе стороны худо-бедно могли бы изъясняться, либо попросту не хотели. Главное было – показать, что ты добрый. И имя назвать. Ничто не располагает пленных к себе больше, чем данная им возможность обратиться к кому-то по имени за помощью. Рано или поздно они и свои имена скажут – и этой шайтан-девки.

Имя – оно всегда имеет какую-то власть над человеком.

Вечером того же дня пленных доставили в стан. Его южане разбили в удобном месте: между рекой, высокими холмами и лесами, которые окаймляли долину со всех сторон. На смотрины заявились высокопоставленные лица, включая Сангара – предводителя южан. Очень неприятный тип. Ничем не выделяющийся: ни ростом, ни фигурой, ни лицом. Обычный неказистый, почти полностью облысевший и не в меру напыщенный пещерный человек с гадкими глазами и хвастливо выращенной бородой, перед которым все пресмыкаться готовы были – и ему это очень льстило. Прямо противоположное, что провожатые пытались Милле донести, невзирая на то, что она почти ничего не понимала. Почему-то именно ей. Вероятно, надеялись на то, что она сможет как-то повлиять на двух других, дабы вели себя, как подобает пред великими повелителями.

Пара, отряженная докладывать о достигнутых успехах Его Сиятельству Излучающему Божественную Силу (о, прости за столь скромное описание твоих достоинств!), постаралась расхвалить ему товар, который ишачок привёз по дорожным ухабам на телеге. Судя по пренебрежительному выражению лица, с которым он слушал, одновременно осматривая жалкую троицу, потеря собственных людей его не особо удручала. Больше всего его впечатлила винтовка, которую он вертел в руках и осматривал взглядом ценителя (откровенной жадины и хапуги – в мыслях многих голов вокруг).

Подступив к Ролу почти вплотную, Сангар посмотрел ему в лицо. Не как мужчина – мужчине, а скорее как будто это была скотина на базаре, которую под узду держали. Задержавшись взглядом на перетянутой ране на плече, он выразил некое немое довольство. Мол, дрался – хорошо, заслуживает толику уважения.

«Имя?» – отрывисто спросил Сангар.

По голосу слышно было, что так он всегда разговаривал: в приказном и требовательном тоне, ожидая немедленного выполнения его воли. Как положено повелителям. Не дождавшись надобной реакции от пленного, Сангар подманил жестом со стороны помощника: наугад, не выбирая кого-то определённого. Первый, кто быстрее других вызвался оказать услугу досточтимому, с более оживлённым видом постарался донести до «глупой скотинки» смысл простого вопроса. Хлопнув себе в грудь, он назвал своё имя, затем показал на Сангара, назвал его имя (с подобающим благоговением и воодушевлением, конечно же), а после этого перевёл руки на пленного с вопрошающим видом. Ну? Будешь отвечать или ещё раз повторить?

– Эй, – с промедлением процедил сквозь зубы Рол. – Так меня зовут: Эй.

«Эй? – Губы Сангара медленно расплылись в ухмылке. Ткнув на Миллу, он спросил: – А её?»

– Эй. Её тоже зовут Эй.

«Чёрт, да их тут всех зовут Эй!» – воскликнул Сангар, и вся толпа вместе с ним громко загоготала над какой-то только им понятной шуткой.