‒ Так что же они сделали с тобой? ‒ сообразив, спросила девушка и показала свою неотступность.

Кристофер стоял к собеседнице боком, продолжая поглаживать коня.

‒ Мой музыкальный талант тоже не оценили, как они не ценят никого из простолюдинов… ‒ вымолвил первое он, а Эмилия сразу вспомнила свою матушку и ее стихи, присвоенные Марджери. Следом мужчина продолжил: ‒ Их благотворительный фонд мне не помог, а вместо этого они взяли меня своим личным музыкантом, играть для них и их богатых гостей, на потеху публике. Чтобы было веселее, меня одевали в разные костюмы, например, однажды я выступал в костюме пирата. Петь мне не разрешили, дабы я не затмил прекрасный до скрежета в ушах голос милорда. Он тоже лез туда же и пытался выдавить из себя талантливую личность. Что сказать, вся его семья необыкновенно талантлива, когда дело касается воровства, обмана, лицемерия, жестокости и выгоды.

Рассказ повергал Эмилию в шок, трогал до глубины души.

‒ А потом они тебя выгнали? ‒ уточнила она.

Кристофер вздохнул, не сказать, что он был опечален или тем более подавлен, держался стойко и даже с иронией.

‒ Они выгнали меня из дома в свинарник. Из музыканта я превратился в свинопаса после того, как произошел конфликт, ‒ отвечал мужчина. ‒ Однажды милорду не понравилось, что я все-таки запел, не удержался, ибо это была моя страсть, моя жизнь и моя песня… Приличный и сдержанный на вид милорд разгневался как никогда, ведь он уже похвастался гостям, что это именно он написал текст к музыке. Наедине многоуважаемый лорд толкнул меня со стула, я упал и задел стол, с него на меня упал массивный канделябр с горящими свечами и опалил мне пол-лица и головы, я лишился глаза.

Эмилия всхлипнула от ужаса. Трясущейся рукой она подняла лампу выше и посветила на Кристофера. Он повернулся, а на его лице оказался сильный ожог, глаз был залеплен опаленной, сморщенной кожей. Увидев, девушка перепугалась. Шокировало ее не просто обожженное лицо, а внезапность того, чего не было ранее. Лампа выпала из руки, дрожащая от страха Эмилия попятилась. Свет перестал падать на Кристофера, он зашел за коня и словно растворился. Девушка пересилила себя и все-таки быстро вернулась за лампой, а следом ринулась к дому.

В комнате она залезла под одеяло и дрожала. Тело никак не согревалось, успокоение не приходило. Показалось, что сейчас в дверь постучит Лео и, как обычно, спросит, все ли хорошо, где она была и что случилось. Но тело его лежало в сырой холодной земле. Перед глазами стояла картина обожженного лица Кристофера, против воли возникали то ли видения, то ли фантазии, как милорд толкнул его со стула. Но не просто уронил, а встал над ним, прижал ногой в туфле к полу и не давал встать, пока огонь обжигал его, лишал волос, кожи и глаза. Рэндольф не собирался убивать беднягу, он лишь хотел помучить и проучить, уничтожить музыканта и певца и превратить его в грязного свинопаса. Виделось, как Кристофер падал в грязь в свинарнике, выползал, а его вновь туда кто-то толкал.

Показалась ручка трости, и Эмилия резко открыла глаза. Сама не заметив, она каким-то образом потерялась, будто заснула. Ночка была неописуемо трудная.

Ранним утром не выспавшаяся девушка вошла в столовую и подняла глаза на картину над камином. Теперь было понятно, что на ней Кристофер. Взор заострился на канделябре на картине, затем на стоящих канделябрах на столе.

Задумчивость прервали шаги в холле. Было еще очень рано, рассвет едва-едва приближался. Взволновавшись, Эмилия в растерянности ничего больше не сообразила, кроме как залезть под стол с длинной скатертью. В столовую кто-то вошел. Шаги продолжились. Заинтригованная девушка приподняла скатерть и увидела испачканные в земле туфли, а выше разглядела Джереми. Он откуда-то вернулся и определенно ходил по лесу. Из кухни неожиданно вышли. Эмилия увидела трость и хромоту лакея. Они стали тихо разговаривать.

‒ Я только что вернулся, как и было велено. Ты все уладил? ‒ говорил Джереми.

‒ Все в порядке, сэр, слугу закопали в лесу.

Но Джереми был взвинчен.

‒ Не в порядке, потому что нет моей лошади на месте, где я ее привязал. Скорее всего, поводья ослабли, и она куда-то ушла, ведь никто ее не мог там увидеть…

‒ Конечно, не мог, сэр. Не волнуйтесь, я сейчас же пошлю конюхов на поиски, скажу, что вы потеряли ее еще в городе, якобы она убежала в сторону леса, ‒ услужливо поддерживал и подсказывал Эдвин.

‒ Если что, то я ночевал у друга Гарольда, его все равно нет в городе, спросить не у кого.

‒ Да, сэр, я знаю и все уже знают, миледи всё предусмотрела, ‒ ответил Эдвин.

Эмилия безмолвно разинула рот и выпучила глаза, понимая, что весь этот спектакль затеяла троица во главе с Генриеттой. Нужно было скорее выяснить до конца. Затем Джереми направился к себе, а ежели что, то лакей сообщит о его приезде утром. Если не найдут до пробуждения хозяев коня, тогда Эдвин посовещается с миледи.

Когда оба ушли, Эмилия вылезла и поспешила к себе подготовиться к началу рабочего дня. Она оторвала часть ткани от второй сорочки и отчистила туфли от земли.

Было крайне тяжело держаться, не подавать виду, не показывать слез. Работа закипела. Повар варил кашу, обеспокоившись мятой, которую любила баронесса Сара, но не терпела миледи. Эмилия доставала из шкафов посуду и готовила для сервировки. Глэдис и Хильда занимались своими делами, вторая исподлобья поглядывала на недруга, коим стала Эмилия. На кухню вошел Эдвин. Показалось, будто каждый замер, затаил дыхание. Эмилия украдкой взглянула на ручку трости, что уже была отмыта от крови невинного. Лакей приблизился к повару и недовольно заявил:

‒ В этом доме хозяйка одна и это леди Генриетта. Потому ты будешь класть в еду то, что скажет она. Никакой мяты. Если баронесса пожелает, то положишь ей отдельно.

Фил кивнул. Зазвонил колокольчик, Эдвин шустро запрыгал в столовую на зов кого-то из хозяев мира. Вернувшись, он велел:

‒ Миледи попросила отнести поднос в комнату сэра Джереми. Ему сегодня нездоровится, завтракать в столовой сэр не будет.

Лакей ушел. Эмилия и Хильда переглянулись, кто же понесет поднос. Желания не было ни у кого. Видя нарастающий накал, вмешалась Глэдис и стала сама готовить поднос для сэра, а Хильде велела унести в столовую чайник и кружки.

Эмилия направилась в подсобку и услышала за приоткрытыми задними дверями голоса. Она подкралась и выглянула в щелочку. У дома стояли два слуги и ведали Эдвину, что не нашли лошадь сэра Джереми, она потерялась. Зато на том месте они обнаружили нечеткие следы от сапог и самое удивительное ‒ от каблука. Какой это именно каблук сказать сложно, однако ясно, что низкий и широковатый. Эмилия взглянула на свои каблуки, в этих туфлях она была вчера в лесу. Охватила тревога, готовая перерасти в панику. Она не могла долго стоять у двери и поспешила уйти.

Войдя на кухню, потерянная Эмилия услышала голос повара, единственного присутствующего тут.

‒ А где соль? ‒ спросил Фил то, для чего ее послал.

Эмилия встрепенулась, но все равно была в смятении и волнении, озабоченная своим. И это Фил подметил, но ничего не сказал. Девушка вновь пошла в подсобку, навстречу шагал Эдвин. Она опустила голову, тело сковало. Лакей в подозрительном прищуре посмотрел на служанку, а когда она прошла, то обернулся и взглянул на ее туфли. Зоркий его глаз заметил, что обувь несколько не по размеру. Эмилия скорее зашла в подсобку, спрятавшись от страшных глаз убийцы.

В столовой завтракали лорд, леди, Сеси и ее родители. Эмилия и Хильда обслуживали, Эдвин следил. Эмилии казалось, точно она под прицелом не просто глаз лакея, а дула револьвера, присутствующие господа и дамы крайне напрягали и вызывали отторжение. Странное и диковинное чувство заиграло внутри девушки. Она поглядывала на каждого из них исподлобья, с мыслями о мести или же воздаянии, как лучше сказать. Служанка замечала, как Сеси порой косится на отца рядом или на мать напротив. Пакостливая и лживая девица определенно нечто знала и вытворила. Взор на отца приобретал мимолетное волнение, будто дочь в чем-то виновата. Стояла тишина, лишь стук приборов. Внезапно раздался голос лорда.