Лео отошел, в двери вошел Джереми с гитарой. Он присел на подготовленный стул напротив гостей. Было видно его сильное волнение, уши покраснели, шея пошла пятнами. Крайне неуверенно, влажными ладонями он держал гитару и произвел первые звуки. Нижняя его губа тряслась от тревоги, играл он робко, но всё же по нотам. Однако из-за страха произведение звучало слишком тихо. Сидящая в первом ряду мать пыталась привлечь его отстраненное внимание и подсказать, чтобы сынок дергал струны сильнее и придал громкости гитаре. Тем, кто сидел в конце, было плохо слышно невнятную игру. Некоторые даже свели в несогласии брови.

Эмилия стояла у стены неподалеку от гостей и нечаянно распознала в не очень профессиональной игре Джереми музыку, которая звучала от гитары Кристофера в лесу. Право, мужчина играл куда лучше и чище. Произведение было чудесным, завораживающим, но только не от кривых пальцев Джереми.

Наконец закончив, красный, как помидор, Джереми подскочил, совершил кивок для зрителей и ринулся на выход. Семья захлопала в ладоши, подсказывая тем самым остальным гостям, и тогда все поаплодировали.

За рояль присела Сеси и коснулась клавиш. Эмилия сморщилась, представив, где были ее пальцы, что теперь трогают столь великолепный инструмент. Девушка вновь взглянула на Лео. Юноша наблюдал за юной леди, и это беспокоило Эмилию. Ревности вовсе не возникло, скорее тревожность за простого паренька. Сеси стукнула по клавишам в басовом ключе, ажно вздрогнули некоторые слушатели. Вслед присоединилась правая рука и побежала по клавишам в скрипичном ключе. Леди Генриетта только улыбнулась в похвалу юному дарованию, как вдруг пальцы ее запутались и нажали мимо нот. Дарование потерялась и устремила глаза в книгу нот, но она была закрыта. Сеси позабыла приготовить ноты. Заерзав на стуле, точно в неудобном седле, юная пыталась вспомнить, а будучи нетерпеливой, стала нажимать наугад, не разобравшись. Ее руки напрочь испортили, должно быть, прекрасное произведение.

Не выдержав, Генриетта выкрикнула нужные ноты. Но и тут юное дарование не смогла сообразить и продолжала играть мимо, а точнее, мучать уши гостей. Максимилиан незаметно для слушателей, но заметно для острых глаз Эмилии тыкнул пальцами жене в бок и стал ее тянуть со стула. Сара подскочила и вынужденно подошла к дочери, коснувшись ее рук, дабы она перестала нажимать бездумно на клавиши и позориться дальше. С нервной улыбкой, поглядывая на присутствующих и озлобленного мужа, Сара помогла дочери встать и отправила ее на место, а сама присела за рояль и доиграла произведение до конца, без ошибок. Ведь оно вовсе не было сложным. Эмилия вновь вспомнила, как Сеси угрожала учителю музыки. Признаться, девушку порадовал позор девицы, вот только бестолковую леди это, похоже, мало волновало. Она даже не изменилась в лице, не покраснела, ей не было стыдно.

Герцог вдруг поддержал музыканта и взял ее за руку, которая побывала между ног. «Ну и глупец», ‒ подумала досадливо и разом брезгливо Эмилия.

‒ А мне понравилось… Вы держались смело, а это произведение я никогда не любил, ‒ произнес герцог.

Сеси захихикала.

‒ Ваша милость очень мила… ‒ произнесла она, свернув губы бантиком.

Однако даже в обращении к герцогу она ошиблась и назвала обращение для тех, у кого титулы ниже. Глупец либо не подал виду, либо вовсе не заметил, будучи очарованным нежными ладонями юной леди и ее декольте.

После музыки перед гостями встала Марджери. Наступило время поэзии. Эмилия в сей момент получила от одного из гостей просьбу принести стакан воды и направилась на выход. Раздался выразительный голос поэтессы:

‒ Синие сумерки смотрят в окно, в комнате тихо, темно и тепло…

Эмилия дотянулась до ручки двери и вдруг замерла в ожидании. Сердце ее застучало. Марджери продолжала:

‒ Свет угасающий меркнет и тает, звездная ночь осторожно ступает…

На этих строках Эмилия резко повернулась. Она вспомнила, что это стихотворение рассказывала ее матушка из своей записной книжки, а последние строки ей недавно приходили в голову. С застывшими слезами на глазах девушка слушала дальше. Когда баронесса рассказала полностью стихотворение, Эмилия уже была уверена, что автор точно не Марджери. Гости громко аплодировали, улыбались и были в восторге.

‒ Мое следующее стихотворение посвящено моему дорогу супругу, ‒ сказала баронесса и влюбленно посмотрела на Уинстона. ‒ Оно называется «Я для тебя». Любовь ‒ огромная страна, в ней много счастья и тепла. Там шелест листьев, шум волны, там сердца два, там я и ты…

Недавно Эмилия слышала часть этого же стихотворения во сне, его вновь рассказывала ее матушка, на строках «Там сердца два» она проснулась. Марджери воодушевленно жестикулировала, говорила с выражением, и будто бы проникаясь в каждую строчку, которую написала якобы сама.

‒ Она полна тревожных мук и счастья встреч, тоски, разлук. В ней света много и добра, в ней радость есть и красота. Дыханье горечи в ней есть, всего там много, всё не счесть. Но главное ‒ есть ты и я. Я для тебя, ты для меня!

Эмилия заплакала от боли, а леди Генриетта, как и многие гости, прослезилась от проникновенных строк, написанный столь талантливым человеком. Все разом встали и хлопали стоя, кто-то кричал «браво», в том числе лорд и Максимилиан. Уинстон реагировал проще, ему даже было неудобно, что поэзия посвящена ему, но он признавал истинный талант супруги. Марджери совершила поклон слушателям и ценителям поэзии. Не передать ее окрыленное состояние души, баронесса вознеслась на небеса, получая признание и все лавры. На нее исподлобья посмотрела Эмилия.

Девушка вышла за дверь, тяжело дыша и вытирая слезы. Она не могла поверить, что Марджери украла стихи ее матушки. Вспомнилось, как лорд поведал о фонде помощи творческим людям, который открыла Генриетта и которому также покровительствует Марджери. Перед глазами вновь возникла белая пелена и будто бы туман. Стали чудиться разные вещи и люди: матушка держала двумя руками коричневую записную книжку, которую медленно положила на гладкий стол из красного дерева; об оконное стекло били ветки яблони; то самое черное пальто с большими пуговицами упало с вешалки в какой-то комнате, вешалка имела узор в виде бабочки возле крючка.

Внезапно Эмилия пришла в себя, ощутив дергание за руку. К ней подошла Глэдис.

‒ Что это с тобой? То ли привидение увидела, то ли уснула с открытыми глазами… Поторопись на кухню, у тебя веление принести воды гостю, ‒ сказала слегка недовольная служанка.

Эмилия ничего не ответила и ринулась вперед. Вскоре вечер завершился. Гости разошлись, а слуги еще должны были всё убрать. День и вечер длились очень долго. Уставшая и переволновавшаяся Эмилия помогала относить тяжелые стулья из музыкального зала. Они были обшиты светлой узорчатой тканью, на некоторых сиденьях после гостей остались пятна, где-то красные, где-то желтые… Девушка даже думать не желала, что там у богатых гостей произошло, она вдруг обратила внимание на обрамление у стульев: оно было из красного дерева. Вспомнился стол из недавнего видения.

Когда Эмилия подняла стул, на котором сидела Сеси, то заметила нечто под ним. Поставив пока предмет мебели, девушка присела и подняла вещицу. Ею оказался маленький белый платочек с кружевами по краям, на нем чернилами была надпись: «П.Л.». Эмилия решила, что это чьи-то инициалы, забрала платочек и понесла стул. По пути стул выскользнул из ее рук. Девушка ахнула, округлив глаза.

‒ П.Л… Это же Лео… Пул Леонард… ‒ вымолвила в тревоге она.

Стул нужно было скорее поднять, пока никто не увидел.

Ночь была тревожной и бессонной. Эмилия думала о найденном платочке, о связи Лео с такой девицей, как Сеси, думала о Кристофере и его ловких происках, о матушке, сердце щемило от того, что кто-то присвоил ее труд и талант, а сама она ушла из жизни вот так ‒ с болью и страданием, во грехе. Вновь чудилось качающееся тело на веревке. Но сегодня к этой картинке вдруг присоединилось нечто еще… Показались силуэты, которые двигались в комнате. Пугающие тени стали приближаться к наблюдающей маленькой Пчёлке, и девушка на вдохе проснулась.