— Черт!

Хлыстовая травма? Пожалуйста, пусть это будет хлыстовая травма! Посылаю импульс в правую руку: три пальца послушно барабанят по бедру. Затем отправляю запрос ногам: я могу пошевелить пальцами! Паника немного отступает, и я продираю глаза. И от открывающегося зрелища у меня перехватывает дыхание. Буквально несколько секунд существовало два объекта — белый фургон и кирпичная стена. Теперь же они переплетены в один. У машины больше нет капота, на его месте лишь груда искореженного металла вперемешку с обломками кирпичей. Даже затрудняюсь сказать, где заканчивается приборная панель и где начинается мясорубка.

Затем мое внимание переключается на другую часть разрушенного сооружения. Часть, которая кардинально изменила положение, однако сохранила целостность — стальные перила. Теперь расположенная практически горизонтально, металлическая труба подобно копью выдается из горы обломков и тянется за линию отсутствующего лотового стекла, за приторную панель, за руль.

— Док, ты в порядке? — раздается вдруг скрежетание, в котором угадывается человеческий голос.

Я кое-как поворачиваю голову. Боль адская, но, по крайней мере, мучительный спазм не повторяется.

— Клемент?

Мне приходится несколько раз моргнуть, чтобы понять, что у меня перед глазами. И все равно картина как-то не складывается. Стальная трубка перил прошла за водительское сиденье в кузов. Что мне непонятно, так это как она миновала водителя. С моего места кажется, что Клемент зажал металлическую трубу под мышкой. Вот только, похоже, из-за удара у меня нарушилось восприятие глубины, потому что с расстояниями определенно что-то не так.

Я отваживаюсь слегка наклониться вперед, чтобы получше разглядеть. Клемент сидит неподвижно, лишь отрешенно таращится перед собой. И теперь я понимаю, почему он не шевелится: труба из блестящей стали сантиметра три в диаметре вовсе не прошла у него под мышкой, а пронзила грудь прямо под ключицей.

— Ох, бл***! Ох, бл***!

Меня захлестывает волна паники, и я моментально забываю о собственном состоянии.

— Не волнуйся так, док.

— У тебя из груди труба торчит, и что же мне еще делать, кроме как не волноваться?!

— Покурить охота. Сиги в кармане… Вот только не дотянуться никак…

Пару мгновений я обдумываю его просьбу, затем меня осеняет:

— Открытый огонь и бензиновые пары — сочетание не самое лучшее. Кроме того, тебе нужна скорая… и пожарные.

И с этим лезу в карман за мобильником.

— Ты что делаешь?

— Телефон, — кривлюсь я. — Нужно…

— Тебе нужно съе***ть отсюда. И живо!

— Никуда я не пойду!

Кончики пальцев лишь касаются телефона. Если немножко сместиться, то получится ухватиться за чертову штуку.

— Док, это не обсуждается, выметывайся из гребаного фургона.

Мои пальцы пинцетом смыкаются на мобильнике, и я медленно вытаскиваю его из кармана. Мне ужасно неудобно и столь же больно, но в конце концов я беру его как следует и снимаю блокировку экрана. И тут Клемент хватает меня за запястье.

— Пускай я и насажен как шашлык на вертел, но это вовсе не значит, что я не смогу вывернуть тебе запястье. Звони кому хочешь, но только в тридцати метрах отсюда.

— Клемент, прошу тебя. Ты серьезно ранен. У нас нет времени спорить, откуда мне звонить.

С явным усилием великан медленно поворачивает голову ко мне. Кое-как ему удается встретиться со мной взглядом.

— За меня не переживай, — скрежещет он, словно гравий под ногами. — У меня нет жены, о которой я должен заботиться. В отличие от тебя.

— Пожалуйста, отпусти, чтоб я мог позвонить.

— Отпущу, если кое-что пообещаешь. Ты должен выбраться из фургона, док. Я тебя умоляю.

Я заглядываю ему в глаза — глаза, которые когда-то описал пустыми и безжизненными. Теперь в них и вправду застыла мольба.

— Ладно, выберусь, но ты тоже кое-что пообещай.

— Что?

— Что не умрешь, пока я буду звонить.

— Ты же знаешь, что я не даю обещаний, док. И потом, если я умру, такой вот способ — самый уместный.

— Что? Почему?

— Долгая история.

— Расскажешь по пути в больницу.

— Ага, может быть.

Великан отпускает мою руку.

— И последнее. — Он закашливается. — Я тебе не говорил, но Библию, что я стибрил в «Трех монахах», захапал Роланд, после того как огрел меня. Если найдешь книжку, сделай мне одолжение, верни на место.

— Э-э… Откуда же ты знаешь, что он ее взял, если ты вроде как умер?

Мне даже не вообразить, какую он испытывает боль, однако каким-то образом ему удается выдавить улыбку:

— Да просто назойливый голос в башке.

Я закатываю глаза и нащупываю ручку. Открыть дверцу задачей оказывается крайне болезненной и изматывающей, но в конце концов она распахивается. Я поворачиваюсь отстегнуть ремень.

— Еще увидимся, док.

— Сиди спокойно. Не шевелись, и чтоб никаких сигарет!

— Тридцать метров, помнишь?

— Помню-помню.

Выдавливаю улыбку и ковыляю прочь от фургона. Тридцать шагов, на большее меня попросту не хватает. К горлу подступает тошнота, кружится голова и холодно. Чертовски холодно. Наверное, сказывается шок. Или сотрясение мозга. Или все вместе. Прислоняюсь к стенке автобусной остановки и уже собираюсь набрать 999, как вдруг ко мне кто-то подбегает. Чернокожий парень в куртке, поразительно смахивающей на кожух нагревателя в нашем сушильном шкафу.

— Эй, бро, ты в порядке?

— Вообще-то нет. Мне нужно вызвать скорую.

— Уже позвонил. Чувак, ты в курсе, что у тебя каша вместо лица?

— Правда?

— Смотреть, блин, страшно, и тебя трясет неслабо. — Он расстегивает куртку и накидывает мне на плечи. — Братан, тебе нужно сесть, пока ты не свалился.

Парень берет меня под руку и отводит к скамейке под навесом.

— Спасибо, — измученно бормочу я. Внезапно веки у меня наливаются свинцом.

— Эй, ты только не спи! Если у тебя сотрясение мозга, спать нельзя!

— Ты врач?

— Не, чувак, — смеется мой спаситель. — Это все моя мама, обожает сериал «Холби-Сити». В детстве с ней смотрел, так и научился первую помощь оказывать.

Внезапно налетает ветер, и парень ежится. Вместе с холодом порыв доносит и долгожданный звук — завывание сирены.

— Скорая уже подъезжает. Ты просто говори со мной.

— Как… как тебя зовут?

— Ной.

— Как Ноев ковчег, да?

— Ага, так. Все только и спрашивают.

— Извини.

— Да не извиняйся ты, чувак. Это ж круто. Знаешь, что мое имя означает?

Я пытаюсь покачать головой, однако меня вновь парализует взрыв боли.

— Оно означает «успокаивающий».

Поднимаю взгляд на добродушное лицо Ноя и когда собираюсь выдавить ответ, мое внимание вдруг привлекает какое-то мерцание. Я поворачиваюсь влево.

— О нет! Нет, нет!

Это разгорается фургон: из стального месива на месте двигателя вырываются языки пламени и тянутся щупальца черного дыма.

— Мой друг, — сиплю я и с трудом поднимаюсь. — Он… Он там…

Ноги, однако, меня не слушаются, и я практически падаю на Ноя. Ему удается удержать меня, и он терпеливо усаживает меня на скамейку. Едва моя задница касается холодного пластика, как воздух оглашается какофонией сирен, а все вокруг озаряется мигающими синими огнями. У обочины недалеко от искореженного транспортного средства останавливаются пожарная машина и скорая помощь. Я опять порываюсь встать, но Ной на этот раз непреклонен:

— Не-не, чувак. Никуда ты не пойдешь, пока врачи тебя не осмотрят.

— Но… Мой друг… Он там… В фургоне.

Глаза парня округляются.

— Сиди здесь!

Он подлетает к одному из пожарных, уже разматывающему брандспойт из машины, и сначала машет в мою сторону, а потом на разбитый автомобиль. Пожарный кивает и что-то кричит трем своим товарищам, только выбирающимся наружу, двое из них немедленно устремляются к месту катастрофы, но буквально в следующую секунду останавливаются и пригибаются: двигательный отсек фургона расцветает огромным шаром огня, моментально пожирающим кабину.