— В полицию не обращался?

— Пока нет. Вы говорили, что занимаетесь разрешением проблем, и мне интересно, как бы вы разрешили мою, в общих чертах.

— Как, еще раз, того чувака зовут? Который угрожает.

— Фрейзер Кингсленд.

— Имя мне ничего не говорит. А что тебе известно о нем?

— Да почти ничего.

— Черт, док! Какой-то хрен угрожает тебе и твоей жене, а ты даже не почесался что-либо о нем разнюхать?

— Хм, нет…

— Можешь посмотреть по своему мобильнику? Погуглить, или как там?

— Мочь-то могу, да что толку.

— Да потому что нужно знать, с кем имеешь дело. Может, это серьезный игрок, а может, вообще никто и ты паришься из-за ерунды.

— Что ж, верно.

Достаю телефон и гуглю Фрейзера Кингсленда. Первые результаты весьма расплывчатые, и я пытаюсь уточнить запрос. И снова ничего — ни аккаунтов в соцсетях, ни заметок в новостях, ни данных о родословной.

— Хм, странно.

— Что там?

— Имя Фрейзер Кингсленд нигде не встречается.

— А что, это так необычно?

— Крайне необычно. Если загуглить любое имя, почти наверняка что-то всплывет.

Я спрашиваю у Клемента его фамилию, чтобы продемонстрировать на его примере.

— У меня ее нет.

— Как это можно не иметь фамилии?

— Мы вроде говорим об этом Кингсленде? Что такого необычного, что его нигде нет?

Поняв бесполезность расспросов, набираю собственное имя и показываю собеседнику телефон:

— Вот, посмотрите: для имени Дэвид Нанн тысячи результатов. Какое имя ни набери, «Гугл» обязательно что-то выдаст.

— Кроме интересующего нас мужика. Значит, здесь тупик.

— Получается, так.

— Как он выглядит?

Насколько могу, описываю Кингсленда.

— Говоришь, средних лет?

— Да. Кстати, он обмолвился, что купил свою первую сигару в восемнадцать лет, и что это было тридцать лет назад. Следовательно, сейчас ему уже под пятьдесят.

— Могу поспрашивать, да только контакты у меня уже не те, что раньше.

— Не те, что раньше?

— Большинство прежних пускают слюни в доме престарелых или же померли.

— Ясно. Тогда пока будем считать угрозы Фрейзера Кингсленда реальными.

— Почему же ты тогда не накатаешь на него заяву?

— По двум причинам. Во-первых, он красочно обрисовал последствия подобного шага, а во-вторых, меня смущает, что сказал Камерон Гейл.

— Что именно?

— У Кингсленда будто бы есть знакомые в полиции.

— Продажные копы?

— Или так, или просто приятели, которые могут его предупредить.

— Один хрен. Но по-любому мне не представляется разумным стучать на чувака, пока не выяснишь, с кем имеешь дело.

— Так я и не стучу.

Клемент откидывается на спинку кресла и принимается поглаживать лапищей усы, погрузившись в обдумывание моей проблемы.

— Похоже, док, тебе только и остается, что найти паренька.

— Да как же мне его найти? Я всего лишь психотерапевт, а не частный детектив.

— К этому я и клоню. Я помогу тебе отыскать его.

— Без обид, но на основании чего вы решили, будто подобное вам по силам?

— На основании личного опыта.

— Вот как? И какого же?

— За последние четыре года я помог нескольким людям выбраться из серьезных передряг. По сравнению с которыми отыскать недозрелого недоумка — плевое дело.

— Камерон Гейл отнюдь не недоумок. Он изучает химию в Оксфорде… Во всяком случае, изучал.

— Да мне плевать, хоть химию в Оксфорде, хоть плотницкое дело в Вандсворте. Если он существует, мы его найдем.

— Мы?

— Ага, мы.

Великан буравит меня взглядом, как и в вечер нашего знакомства.

— Сдается мне, док, мы займемся этим вместе, и попутно ты и мне поможешь. Навряд ли у тебя получится разобраться с моим дерьмом за чашкой чая.

— Пока не будем заострять внимание на «мы». Так в чем суть вашего дерьма, как вы выразительно называете свое состояние?

— Дерьма моего кореша? — подмигивает Клемент.

— Ах да. Вашего кореша.

Усы снова удостаиваются пары неспешных поглаживаний.

— Ладно. Значит, готов, док?

— Разумеется.

— Этот мой кореш, в общем, считает себя мертвым.

— Мертвым? В каком смысле?

— В каком смысле можно быть мертвым?

— Во многих. Эмоционально мертвым, морально мертвым…

— Да нет же, док. Мертвецки мертвым.

— Что, в буквальном смысле? Он считает себя покойником?

— Вот-вот.

Несомненно, я столкнулся с одним из интереснейших расстройств, что встречались мне за годы работы.

— Пожалуй, некоторые подробности мне не помешали бы.

— Его пришили еще в семидесятых, но по какой-то причине он воскрес. И живет так уже несколько лет.

— Итак, правильно ли я вас понял: ваш друг утверждает, будто его убили в семидесятые, но теперь он опять жив?

— Ну да.

— Ясно.

Заявление Клемента придает дополнительную весомость моему изначальному подозрению, что он — или его «кореш» — страдает острой шизофренией. Мне доводилось читать кое-какие работы с описаниями соматического бреда пациентов: вопреки неоспоримым фактам, человек убежден, будто с его телом происходит что-то странное. Определенно, убежденность в собственной смерти много лет назад — из ряда вон выходящий психоз.

— Полнейшее, на хрен, безумие, а?

— Не берусь судить об этом.

— Да брось, док. Скажи ты, будто раньше жил на луне, уж точно все решат, что у тебя крыша поехала.

— Но ваш друг считает, что так и есть на самом деле, в этом и заключается проблема.

— Но это лечится, так ведь?

— Для большинства психических болезней существует лечение, но здесь мы возвращаемся ровно к тому, с чего и начали: вашему другу требуется профессиональная помощь.

— А если он вовсе не болен?

— Как это?

— Если он говорит правду?

— Вы хотите сказать, он действительно умер и каким-то чудом воскрес?

— Вроде того.

— Клемент, мы оба знаем, что это невозможно. Человек умирает, и на этом всё.

— А если не всё? — пожимает плечами великан. — Поэтому-то мы и будем искать паренька вместе. Чтобы ты разобрался, говорит ли мой кореш правду или за ним нужно послать парней в белых халатах.

Настает мой черед сверлить Клемента взглядом. Вообще-то, больные шизофренией крайне редко обладают метаосознанностью своего заболевания. Они верят в реальность собственного бреда, и потому в их сознании попросту не возникает логического повода рассматривать альтернативы. Иллюзии для них реальны — точно так же мы воспринимаем собственную версию окружающей действительности. Мы не сомневаемся в том, что полагаем за истину.

— Не думаю, что в наше время парни в белых халатах насильно забирают психически больных, — ограничиваюсь я единственным пришедшим в голову ответом.

— Мир изменился, док, и отнюдь не к лучшему.

— Это вы так считаете или ваш приятель?

— Уж как-нибудь сам разберись.

Великан смотрит поверх меня в направлении стойки и выкрикивает заказ в два чая. Потом любезно осведомляется у меня:

— Ты голоден?

— Не особо.

— И два сэндвича с беконом, Грог! — кричит он.

— Грог? — удивляюсь я.

— Так его зовут.

— Пожалуй, ему даже подходит. Но я сказал, что не голоден.

— Я тебя слышал. Сэндвичи для меня, раз уж ты платишь.

— У меня есть выбор?

— У нас у всех есть выбор, и прямо сейчас тебе предстоит выбрать, как именно ты станешь решать свою проблему. Мы можем помочь друг другу, или же ты можешь попытать удачи с Кингслендом и фараонами в одиночку.

Грог приносит чай и обещает сэндвичи через десять минут.

— Ну так что, док?

Выбор, допустим, у меня есть, вот только один другого хуже. Я совершенно не желаю связываться с Кингслендом или рисковать заявлять на него в полицию, но равным образом мне не хочется несколько дней разыскивать упорно скрывающегося парня в компании типа, обуреваемого шизофреническим бредом.

— Чего я действительно хочу, Клемент, так это убраться из этого Богом проклятого города и зажить нормальной жизнью. А всего этого я вовсе не просил.