Получаю ли я удовольствие от того, что ей так неудобно?

Да.

— Ну, я…. Честно говоря, я не знаю, с чего начать.

Я поднимаю бровь.

— Это ты хотела поговорить, Мария.

Она вздыхает и отворачивается от меня, упираясь кулаками в бедра и опуская голову.

— Когда твой отец умер…

— Меньшее, что ты можешь сделать, — это повернуться лицом ко мне, когда говоришь то, что собираешься сказать, — я сажусь прямо и скрещиваю руки на груди.

Я не намеренно усложняю ситуацию. Благодаря Марии мне так легко впадать в угрюмые подростковые колкости.

Развернувшись на каблуках, Мария смотрит на меня своими карими глазами. Они так похожи на мои. По краям коричневый цвет настолько темный, что выглядит как темный шоколад, затем, когда радужная оболочка встречается со зрачком, оттенок светлеет до почти красновато-коричневого цвета.

— Ты такая злая.

Ее комментарий застал меня врасплох, поэтому я не ответил на него.

Мария проводит рукой по волосам.

— Когда твой отец умер, я так разозлилась на Никс. Она безжалостно убила его. Разорвала его на части. Когда мне позвонили для опознания тела, единственное, что я смогла узнать, — это татуировку на запястье.

Она делает паузу, чтобы посмотреть, как я отреагирую. Ее глаза изучают мое лицо, и когда она кивает, выглядя довольной, что я отреагировала так, как она ожидала, она продолжает.

— Я оставила тебя с Ирен и Робертом, потому что они были хорошими людьми. Ирен отчаянно хотела ребенка, поэтому я все организовала.

Я подвигаюсь и опускаю скрещенные руки, сложив руки на коленях и глядя на тумбочку. Я не уверена, что мне сейчас хочется это слушать.

— Я вернулась за тобой, — говорит она, и мой взгляд возвращается к ней. Ее глаза умоляют меня понять. — Я вернулась и увидела тебя с ними. Ты была так счастлива… они отвезли тебя в зоопарк, и ты вернулась с самой большой мягкой игрушкой. Я наблюдала, как Ирен с такой нежной заботой тебя переодевала. Роберт подбросил тебя в воздух, и ты захихикала. Это было так беззаботно. Как будто ты забыла, что случилось с твоим отцом…

— Я не забыла.

Она кивает.

— Я знаю, но видеть тебя в такой безопасности. Такой счастливой… Я не смогла отнять это у тебя. Ты уже так много потеряла. Я не хотела нести ответственность за то, что лишила тебя шанса на хорошую жизнь. Все, что я могла дать тебе, — это гнев и печаль.

Слезы и прерывистое дыхание Марии задевает струны моего сердца. Будь она проклята за то, что заставила меня чувствовать что-то кроме гнева.

— Думаю, я понимаю, почему ты это сделала, Мария. Я понимаю. Но я не согласна. Мне было бы грустно расставаться с Ирен и Робертом, но ты была моей матерью. Мое сердце было вырвано из груди, когда ты ушла. Решение могло быть. Мы могли бы договориться с моими родителями. Ты была важна.

Мой голос улавливает последнее слово, поэтому я останавливаюсь, снова отводя взгляд и работая челюстью, чтобы сдержать слезы.

Это тот разговор, которого я хотела избежать. Я не умею изливать душу. Это чертовски больно.

Она плачет безудержно, и когда она падает передо мной на колени, я зажмуриваюсь.

Черт, это так жалко. Даже я не настолько бессердечна, чтобы позволить ей быть одной. Медленно соскользнув с кровати, я обхватываю ее руками.

Я не говорю ей, что все в порядке или что я ее прощаю. Я далека от этого, но я рядом. Ее руки крепко сжимают меня, компенсируя все годы объятий, которые она пропустила. Ее слезы просачиваются сквозь мою рубашку и увлажняют мою кожу.

Примерно через минуту она отстраняется.

— Спасибо, — говорит она, вставая.

Я остаюсь на коленях на земле, а она идет в ванную, чтобы высморкаться и умыться.

Она выходит обратно, выражение ее лица закрыто от эмоций, которые она пролила на мое плечо несколько минут назад.

— Время пробуждения — шесть. Завтра ты не ляжешь спать. Я попрошу одну из девушек забрать тебя.

Мария поправляет рубашку, отводит взгляд и, не оглядываясь, выходит из комнаты.

Что, черт возьми, произошло? В одну секунду мы разделяем боль, а в следующую она снова становится стервой.

Ударив кулаком по краю кровати, я рычу. Как получилось, что это она сломалась, а я остался стоять на коленях на земле, с болью в мозгу от попыток осознать все, в чем она призналась?

Я все больше и больше сожалею о своем решении поехать с ней и Николь.

Мне не терпится уйти.

Мак оставил мне стопку книг. За два дня я прочитала три. Я разделяю время на чтение, обучение и общение с новыми друзьями.

Мария по большей части не трогала меня, за исключением того дня, когда я вернулась с озера. Она не пытается общаться или оправдывать свой уход от меня, и уж тем более не пытается быть милой. Я не уверена, злюсь ли я из-за того, что она не пытается.

Кажется, она довольна тем, что предоставила меня самой себе.

Думаю, это типично для нее.

Однако я ценю свободу, не думаю, что смогла бы расслабиться, если бы она следовала за мной повсюду. Вместо этого я вошла в число Охотников моего возраста, благодарная, что они не оказались придурками. Я видела Дэниела поблизости, но он игнорирует меня, бросая такие хмурые взгляды, от которых могут увядать цветы.

Хорошо, что я не цветок.

Я хватаю следующую книгу и плюхаюсь на кровать. Сейчас восемь часов вечера, и я уже выходила из дома. Плюс я многому учусь из этих книг.

Охотники тоже суперы, и мой вид ответственен за такую же генетическую мутацию. Способности охотника — это, по сути, суперсила и скорость. При достаточной подготовке Охотники могут оказаться сильнее вампиров и оборотней.

Завтра вечером в девять тридцать я буду невосприимчива к проклятиям и смогу прорваться через магические заклинания, если сосредоточусь достаточно сильно. Я спросила Мака об ожерелье, которое сделала Куорана. Он сказал, что пока я не сосредоточусь на снятии заклинания с кулона, мне ничего не грозит. Мне нужно чтобы он работал.

Как только я его сниму, Маттео узнает где я. По крайней мере, я так предполагаю, основываясь на том, что Куорана сказала в ту первую ночь. В любом случае, я его не снимаю. Даже в душе.

Еще одно интересное преимущество охотника — это возможность выследить любого человека или существо, просто зная его имя. О, меня тоже будет очень трудно убить, и я перестану стареть около тридцати. Теоретически это здорово — быть вечно молодой и все такое, но кто хочет жить вечно?

Я имею в виду, что если никто не вырвет мое сердце из груди и не сожжет его дотла, я буду жить вечно. Вампиры и Охотники похожи в том, как их нужно убивать, за исключением того, что все, что вам нужно сделать, чтобы убить Охотника — это так сильно сжечь его сердце, чтобы ткани и мышцы не смогли восстановиться.

Представлять, как остальная часть моего тела поднимается и спотыкается в поисках сердца, которое можно спасти, смешно, но, по крайней мере, я буду выносливой.

Я просматриваю введение к следующей книге и сразу перехожу к первой главе. Что-то в этих словах кажется странно знакомым. Когда рассказчик упоминает Беатрис, у меня перехватывает дыхание.

Это книга Маттео.

Я захлопываю его и снова читаю имя. Эта книга называется «Путеводитель охотника». Просматриваю главы. Конечно же, там рассказывается та же история Ван Хельсинга. Там же есть все кровавые подробности.

Книга с тихим стуком падает на одеяло, когда я отбрасываю ее в сторону.

Маттео рассказывал мне мою историю, а я и понятия не имела. Но почему? Что он хотел добиться? Он должен был знать, что давать мне информацию, необходимую для его убийства, было плохой идеей.

Если только он не думал, что я буду признательна за то, что он расскажет мне о моем виде… Я хмурюсь, глядя на книгу.

Я не понимаю, почему он скрывал правду, давая мне ценную информацию обо мне же.

Маттео и его глупые игры. Его здесь даже нет, и я злюсь на него. Мне бы хотелось, чтобы он был тут, чтобы я могла ударить его за то, что он не сказал мне, кто я.