– Помойка, а не голова! Больное за здоровое принимаешь. – злюсь сильнее прежнего. Ноги путаются в мокрой юбке длинного сарафана. – Ну что ты себе выдумала? Он просто тебя захотел, сделал приятное.

“Но не трахнул же” – и от этого еще больше злюсь! Вот именно! Раздразнил и ушел!

На улице темно и страшно. Осознаю это резко, разом как— то. Торможу, оглядываясь назад.

“Ну и куда ты побежала, дура?”

Совсем рядом раздается угрожающее рычание.

– Твою— ю ма— ать, – пищу я, пытаясь увидеть, откуда идет звук, медленно пячусь назад. Главное правило – не беги, горит сигнальной надписью над головой, но я вот – вот готова сорваться. Из темноты, как из самого крипового фильма ужасов на меня надвигается громадная… псина!

“Боже? Что это за порода?” – звучит очередной тупой вопрос в голове. – “какой-то хаски переросток…”

– Который хо— оче— ет меня поку— уса— ать, а— а— а— а, – последнее слово срывается в протяжный крик, вынося с собой все то, что накопилось во мне за последний час.

Косой дождь бился в спину, будто желая достучаться до сознания, пробить вязкую дурноту болезненного желания вернуться и закончить начатое. Зверь хотел получить свое. Обладать, утвердить права и властвовать. Руки до сих пор мелко дрожали и даже холодный ветер, жадно лизавший голый торс, не отрезвлял ни хера.

В серо— грязном мареве дождя я не видел ничего перед собой, кроме искусанных в нетерпении губ и затопленного страстью взгляда. Стоны ее все ещё упрямо звенели в ушах, перебивая звуки грозы. С трудом сдерживая оборот (когда такое было— то в последний раз?!) приложил в бессильной злобе кулаком по балке крыльца. Конструкция дрогнула, сотрясая незакрепленные ещё толком перила.

Жалкие попытки выровнять дыхание и взять себя в руки сбоили. Судорога по животу так скрутила мышцы, что я в самом деле не мог распрямиться во весь рост, готовый уже БУКВАЛЬНО взять себя в руки, чтобы как— то сбавить напряг. Останавливало только, что Марья там, за спиной, может выйти в любой момент. Последнее, что я хочу ей показать, как стираю руки о напряженный хер.

Земля вязко хлюпала ногами, а мне слышалось в этом звуке, как мокрые пальцы выскользнули из ее жаркого, готового принять меня лона! Из груди вырвался рык. Опасливо обернулся, боясь, что она стоит в дверном проёме, увидит лишнего и заподозрит что-то. Отчаянно хотелось повернуться и увидеть ее там, в смятой, полурасстегнутой моей рубашке. Все ещё ждущую меня по собственной воле, а не потому что я нагло нарушил данное слово и влез ей в трусы, не способный справиться с собой, зрелый мужик сорока почти лет!

Запах мокрого леса наполнил лёгкие.

“Что она там делает?”

Самое противное, что я, привыкший все держать под контролем, не могу даже примерно просчитать ни реакции ее, ни последствий. Это раздражает до бешенства, сводит с ума и… интригует.

Я ХОЧУ ЗНАТЬ, ЧТО У НЕЕ НА УМЕ.

“Хочу ее. Не только тело. Всю”.

Ведь знал, что делать ставку на секс – херовая идея. Под эту дудку я уже плясал и результат так себе. Юля любила эту часть программы. А меня нет. И это не тот концерт, повторения которого жаждешь до усрачки.

Может, я конченный псих, но просто секса мне мало. Я хочу больше.

Хочу смотреть в ее глаза и чувствовать себя осью ее вселенной! Потому что в моей все уже крутится вокруг нее. Даже если бы я пытался себя ломать – инстинкт зверя все равно сильнее – уже пробовал однажды и проиграл. Так что иллюзий не имею.

“Как отпустить тебя, Мария? Как сделать так, чтобы ты не захотела уехать?”

Отчаянно хочется вернуться и посмотреть, что она делает. Страшно, что снова не сдержусь, накинувшись с порога, как голодный зверь на загнанную дичь.

Новый раскат грома расходится по небу, вибрирует в теле, растекаясь волнами звука по напряженным мышцам. А потом воздух вокруг наполняется испуганным визгом и, не отдавая даже себе отчёта, на чистом автопилоте я срываюсь на бег. Туда, навстречу ее отчаянному крику.

“Что могло случиться?”

Чужаков на территории нет. Следящие у нас всегда предупреждают о таком. Но по тону ясно, что Марья напугана до холодного ужаса. Чем? Кто посмел даже просто подойти к ней? Теперь, когда от нее несёт мной за версту. Мной и сексом. Ни один из моих волков даже не поднимет глаза на нее сейчас.

“Неужели Всеволод? Да нет же. Он не станет. Для такой выходки он слишком разумный”.

Марья стоит на расчищенной под огород делянке, мокрая в своем обвисшем платье,тесно облепившим все ее прелести.

“Какого хера ты тут делаешь, дуреха?!”

А напротив волк. Медленно выдыхаю – не белый.

Волна ярости заливает сознание. Зверь внутри рвется наружу. Нельзя, Серый! Держи его. Себя держи.

Встаю между своей девочкой и черным, рычащим хищником.

Ты сам напросился, брат.

Пасть волка дёргается. Уши мелко стригут воздух. Я молча стою между ними и смотрю в звериный, чуть вытянутый зрачок. Маша, конечно, ничего не ощущает. Для нее мы просто замерли, заняв выжидающие позиции.

Олег ломается меньше чем за минуту. Скуля, поджимает хвост и, опустив уши, припадает на землю передними лапами, отползая назад к лесу по— пластунски.

В голове проносится его недавняя угроза, публично выйти против своего альфы.

“Не дорос ты ещё, мальчишка”.

Усмехнувшись, медленно выдыхаю, поворачиваюсь. Дрожит, как кролик испуганный. Мокрая вся, волосы налипли на лицо и плечи. Обхватила себя руками, будто баюкает. С кончика носа медленно стекая, срывается дождинка. В зеленых глазах немой ужас. Внутри холодеет от этого ее взгляда.

“Боится. До смерти испугалась Олега. А тут я…”

Хотел наорать, какого лешего выперлась из дома в такую грозу. Одна. Так и не смог протолкнуть злые слова из глотки. Как застряли! Ясно зачем – сбежать хотела. Горечь опаляет нутро. От меня сбежать.

Подхожу близко, почти в упор. Молчит. Опять молчит! Протянув руку, смахиваю легким касанием со скулы капли дождя, обвожу контур губ, тянусь прижать ее к себе, чтобы знала – никому не позволю обидеть. Сдохну, но закрою собой.

“Включи мозги, Волков! Она тебя боится. Таких как ты”.

Делаю шаг назад, устало вздохнув.

– Ну что ты смотришь так, бедовая? Такой страшный что ли? – не мастер я шутки шутить, правда. Да и утешать не очень умею. Проблему решить – это ко мне. А слезы— сопли вытирать, тут я безоружен и слеп, что только родившийся щенок.

–Так тебя вон даже собаки боятся! – шепотом шелестят губы. А я смотрю на них и, зависнув, не сразу вообще осознаю смысл сказанного.

Собаки? СОБАКИ?!

Над нами снова разрывается канонада грома, одновременно с этим из груди вырывается громкий, раскатистый смех.

Собаки, леший!

– Я тебе больше скажу, Машенька. Меня даже волки боятся. Эх ты… собаки.

Отсмеявшись, протягиваю ей руку: – Идем в дом, простынешь же.

Жмется, опустила глаза на протянутую ладонь и … ничего.

Ну давай же, Марья, стою перед тобой, как нищий на паперти.

– Я же говорил уже. Или так, или через плечо перекину. Выбирай.

Сладко замирает, от этого его “через плечо перекину”. Ну в самом деле, кто в здравом уме, откажется от таких сильных рук и плечей?

Хочу на эти ручки, но вместо этого, прикусив губу, протягиваю ему ладонь, и млею, когда горячая, сильная захватывает в плен мою.

“Черт возьми!” Ну в самом деле, не возможно расплыватся лужицей от одного прикосновения.

– Сережа… – тихо тяну его имя, а у самой все волоски на теле становяться дыбом от одного его имени из собственных уст. – Я…

Что я там вообще хотела спросить?! Наверняка какую-то глупость.

– Да? – он словно крейсер, рассекающий травяное поле, как воды. А ведь трава мои ноги путала, цеплялась, сейчас же как ковер стелится.

"Боже, как я умудрилась сюда вообще дойти и не клюнуть носом?"