– Все! Подъем! – я растолкал его. – На выход! Мама, я провожу его?

Мама вздохнула. Конечно, грустно расставаться с душевным парнем. Но не селить же его? Спустил Феку с лестницы. В хорошем смысле. И когда мы вышли, я рассказал небрежно о суйдинских впечатлениях.

– Ха! – произнес Фека. – Приезжай завтра на Шкапина – всё будет!

Ну просто добрый ангел нашей семьи.

И я поехал на Шкапина. Ни черта тут не обнаружить. Закопченные паровозным дымом дома без каких-либо указателей. Друг мой предупредил, что рядом находится – не отличить – аналогичная улица Розенштейна, тоже революционера. Но там – враги. «Могут на перо взять, легко». Конечно, заманчиво. Но приехал я за другим.

«А шкапинские, что ли, меня пропустят?» – «Сошлись на меня. Меня любая собака знает!» – «А вдруг она с Розенштейна забежит?» Но это жалкая моя шутка была оставлена без ответа.

Смотрю… Встречаются дома с выбитыми стеклами, необитаемые. Табличек ни на одном доме нет. И день неудачный, холодный. То ли дело – удушливая атмосфера кинозала в родной Суйде! – вспомнил с тоской. Даже метро «Балтийская» с его серо-холодным вестибюлем, вызвавшим у меня озноб, когда я там вышел из вагона, манило обратно своим светом и теплом. Но если возвращаться – не приеду никуда никогда.

И я шел – не по враждебной ли улице? Впрочем, и шкапинские могли меня «принять» – Фека, я чувствовал, преувеличивал свою власть. Где обещанные доступные красавицы? Прошло лишь непонятное грязное существо неопределенного пола – и всё.

«Кончай сухой мандеж!» – как говаривал Фека. И я вошел во двор с цифрой «13» на стене дома. Без названия улицы. Смерть? В углу неприветливого двора стояла шобла. Каждая эпоха находит правильные слова для сборищ и правильно одевает: поднятый воротник, скрывающий лицо, зловещая вспышка сигареты, натянутая кепка, чтобы не запомнили, если что… Как раз «если что» мне и светит. Смотрятся!.. Шпанский шик! Но у меня не было ощущения, что я приближаюсь к блаженству. И надо их как-то опередить!

Спертый воздух хулиганских дворов. И вот огоньки завспыхивали чаще: надо скорей докурить – и за дело. «Карась заплыл!» Бежать было бесполезно – наряду с другими отточенными навыками той поры отлично работали всяческие подножки, подсечки, после чего преследуемый не падал, а влетал головой в какую-нибудь каменную стену, разбивал лицо в кровь. А если «кровянка» – значит, враг. Дальнейшее предсказуемо. Поэтому я сам кинулся к ним.

– Парни! Клево! Нашел вас! Где пузырь тут купить? К корешу иду – не с голыми же руками?

– А что за кореш? – поинтересовался длинный.

– Да Фека Шашерин! – я сплюнул.

Чтобы можно было еще повернуть, что я ищу его с целью мести.

– А-а! Этот! – орлята переглянулись, как мне показалось, зловеще.

Я похолодел. Розенштейновские? «Сейчас тебе оторвут самое то, что тебя сюда привело!» – я пытался острить, хотя бы с самим собой.

– А сам ты чей?

– С Лиговки!

Еще плевок.

– Не мути! Я там всех знаю! – сказал самый «возрастной».

Но тут из парадной вышел Шашерин.

– Пошли!

С шоблой не поздоровался. Хоть и шкапинские, родные!

– Мелкая сошка! – ответил на мой вопросительный взгляд.

Но и эти мелкие могут вломить – спиной чувствовал. Напряженно здесь. Шли наискось через пустырь. Последнее тепло выдувало ветром. Всякое желание – тоже. Да, затяжные тут «любовные игры».

– Я понимаю, что я по деньгам тебе задолжал.

– Возьму натурой.

– А! – вспомнил он с неохотой. – Тогда тебе сюда! – пренебрежительный жест в сторону общежитий, выстроившихся в ряд.

Бульвар наслаждений!

– Разберешься?

– А есть что-нибудь экзотическое? – я стал фасонить.

– С прядильно-ниточного комбината – устроит тебя?

– Безоговорочно!

Мы вошли в предбанник общаги.

– Лучшие, конечно, намотчицы! – уверенно Фека излагал. – Шпульщицы… нормальные. Сновальщицы… Ничего. Ну, тазохолстовщицу учить надо от а до я! Тебе, я думаю, надо лет под шестьдесят, с опытом! – духарился он. – Ну как, баб Нюр, – обратился к вахтерше в ватнике, – нравимся мы тебе?

– О! Нафраерился! С чего это?

– Бросил пить и приоделся! – произнес Фека лихую присказку, с которой прошел потом всю жизнь. – Ну что, баб Нюр, пропустим ученика? – кивнул на меня.

– Я и тебя-то не пропущу! – свирепо проговорила она. – На танцы в школу иди!

Я почувствовал вдруг огромное облегчение… Откладывается!

– Пойдем. Тут, видимо, по талонам! – сказал я.

– Ладно! – Фека дернул меня за рукав. – Финт!

Мы вышли на крыльцо, и тут же он вернулся назад.

– Баб Нюр! – закричал он. – Там эта ваша… валяется!

– Так кто ж это такая-то?! – она выскочила.

И мы прошли.

– Финт ушами! – прокомментировал Фека, подмигнув.

Кто не знает: финт – это обманное движение в спорте. Однако никого, кроме бабы Нюры, в этот вечер нам обмануть не удалось. На третьем этаже в красном уголке, где проходили предварительные знакомства, вместо желанных гурий нас встретили курсанты морского училища. «Как прошли бабу Нюру?» – задал я наивный вопрос. «А кто это?» – был ответ. Для них после практики на парусных судах не было проблемой попасть на третий этаж через фасад. Наш «финт ушами» лучше было даже не обнародовать. «Не любите, девки, море, а любите моряков, моряки дерутся стоя, у скалистых берегов!» – вот что пришлось нам узнать. После короткой «тёрки» мы были выброшены – к счастью, не через окна, в которые проникли они, а сухопутным путем, по ступенькам. Слегка приведя себя в порядок, мы вышли.

– Спасибо, баба Нюра! – небрежно бросил Фека, выходя.

– Не за что! – насмешливо проговорила она.

Мне показалось это обидным. И Феке, видимо, тоже.

– Ничего! – зловеще произнес он. – Ты у меня чпокнешься как миленький! Пиши адрес!

И он, подчеркивая свое всемогущество, сплюнул.

Путешествие поначалу казалось не очень удачным, но оказалось – кровавым. Закончились улицы, а трамвай все шел. «Ни одного встречного трамвая! Путь в один конец?» Но уныние – это еще цветочки. Есть страдания посильней. Дом Нельки, деревянный барак, был на виду. Еще говорят – «на юру». Цепляешься за слова? Не помогут! Коридорная система. Первая дверь. В испуге стал колотить. Открыл могучий рябой мужик в подтяжках. Угрожающе усмехнулся.

– К тебе, что ли? – крикнул он, обернувшись.

– Дом выстудил! – появилась Нелька в халатике.

Первое впечатление: яркая!

– Придавить его? – мужик показал на меня.

– Иди, Вася! Жена заждалася! – Нелька была в ярости.

– Все делай, как я сказал! – произнес он грозно.

– Потом! И – за углом! – дерзко отвечала она.

Мне Нелька определенно нравилась.

Мужик, усмехнувшись и надев какую-то непонятную униформу, ушел.

– Ну? – Нелька повернулась ко мне.

Красивое лицо. Сама щуплая.

– От Феки! – я произнес. – Велел… – тут я слегка замялся, ища удачный синоним.

– …дать? – подсказала она.

Я задумался. Этот синоним мне тоже не нравился – но мы же не на конференции?

– Пожалуй, да! – благожелательно произнес я.

Похоже, мы найдем общий язык… Но язык-то я как раз прикусил в результате удара. Хлестко. Отработано.

– На! – воскликнула она.

Я залился кровью. И вылетел в общий коридор. Умылся в многоместном сортире и, шмыгая носом, ушел. Настроение, как ни странно, было отличное. И что-то подсказывало: не назови я Феку, могли бы быть варианты… О, да!

Фека явился ко мне и, что радовало, тоже с разбитым носом. Вышла и мама.

– Здран-нствуйте, Ален-нтина Васин-ньевна! – гнусаво (нос опух) проговорил Фека.

– Вы что – носами столкнулись? – весело сказала она.

– Да! В темноте! – мрачно проговорил Фека.

– Ты темным делам Валерку не учи, понял? – пригрозила она.

– Скорее, я его научу светлым! – пообещал я, даже не подозревая, что говорю правду.