Заметил: в последнее время я полюбил изображать пьяного. Не слишком увлекся? Найдя, наконец, ручку туалета, рванул. Зачем? Никто же уже не видит меня. Покачиваясь, простоял там положенное время. Вернулся, утирая рот…

– Нормалек! – я омерзительно усмехнулся. – …А где? А-а.

Конверт лежал на столе. Но не тот. На том было еле видно нацарапано: «100 т.». А на этом – нет. Не учел он.

– Во! Чуть не потерял!

Со второго раза я попал конвертом за пазуху. И рухнул.

– Ну что? Глубокий освежающий сон? – проговорил я.

Но Феку потянуло на лирику: можно уже и расслабиться. Преступники это любят.

– …Ты знаешь, какая у меня мечта? – проникновенно заговорил он. – Я вижу подвал…

– Темный, – я прервал паузу.

– Светлый! – воскликнул он. – И всюду стоят столы!

– Накрытые!

– Не-ет! – сладострастно возразил он. – Рабочие! И за столами сидят…

– …Заключенные! – догадался я.

– Не-ет! – он замотал головой так, что щеки болтались. – Слепые женщины!

– Почему слепые?

– Так я вижу. И есть такой фонд.

Понятно. Учредили с Рябым. И теперь рубят бабки.

– Но в каких они работают условиях! В тесноте, в темноте.

– Так слепые же! – сказал я.

– Но сердцем видят!

– Нет, – сказал я. – Что-то я этого подвала не вижу. Детство я провел на Саперном, семь. Дом Оболенских. Бывший приют слепых женщин!

– И что?

– Не было там никакого светлого подвала. Не верю я в эту идею… в наше время!

Хотел сказать Феке – «в твое», но осекся.

– Ты не дослушал меня!

Привык дожимать.

– И они будут лепить жаворонков из теста!

– Слепые женщины? – я уже поддерживал его, так быстрее.

– Да! Жаворонков лепят на какой-то церковный праздник. Хорошая традиция! А у нас они будут лепить их весь год! Врубаешься? И они будут вставлять… жаворонкам глаза! Изюминки! И в печь! Символично?

– Зачем?

– Милосердие!

Но вряд ли они отведают этих жаворонков. Зная «компаньонов» – оченно сомневаюсь. Рябой все сожрет. Жалко то ли жаворонков, то ли женщин.

– Нет! – проговорил я.

И захрапел. Причем, что удивительно, по-настоящему.

– Ты не оставил мне выбора! – услышал я через собственный храп.

А ему не спалось. И, видимо, от угрызений совести у него началось несварение желудка. Он стал метаться между купе и туалетом, и я каждый раз просыпался – открывалась и закрывалась дверь. Мучается человек. Ведь все же друга обобрал.

– Да спи ты! – сказал я.

На другой день, умело имитируя тяжелое похмелье, я пришел к нему. Он был на рабочем месте. Но как-то подавлен. Увидев меня, он почему-то отшатнулся. Неужели я ему надоел? Не может быть! Чего такого плохого я сделал ему?

– Я тут подумал… – заговорил я.

– И?

И икнул.

– На! – я вынул конверт и протянул ему. – На изюм. Для слепых женщин!

Он схватился за стол. Его явно укачивало. Он мало что понимал. Ему вручали его же «куклу», которую он и втюхал мне, подменив мой конверт в купе. Мучился, конечно, морально.

– А сколько тут? – он посмотрел на конверт в моей руке. Хотя знал, что нисколько, – сам же его бумагой набивал. Но не признаваться же.

– Да не знаю, не смотрел еще! – простодушно произнес я. – Короче, вся моя премия!

Страдание исказило его лицо. Было бы красиво – расколоться: «Нету у тебя никаких денег, я твой конверт подменил!» Но подлянка в том, что и у него не было моих денег! Что он мог сказать? Накануне мы с мамой, смеясь, сделали нашу «куклу», и я повез. И теперь она у него! И рассмотрев добычу как следует, он, видимо, был потрясен. Ему-то можно, он – «отпетый», но чтобы я? Такого он от меня не ожидал!

И тут я еще появляюсь, с благородным лицом, словно ничего и не знаю. До кипения решил довести. Над профессией вора издевался! Друг, называется!

– Бери! – его собственную «куклу» ему протягивал. – Пригодится!

И сказать ничего он не мог, только хрипел.

– Все по-честному! – говорил я. Фека слова эти уважал. Но только – произнесенные им самим. А слышать их от такого фармазона, как я, надругавшегося над дружбой, для него мучительно.

И мучения продолжались. Что-то я разошелся.

– Понимаю, что тебе неловко чужое брать. Кладу поэтому конверт на стол. У меня еще вопрос.

Фека вдруг застонал. Сколько можно? И главное, он фактически лишен слова. Как высказать обиду?

– Батя мой… – проговорил я.

– А вот про батю не надо! – рявкнул он. Хоть как-то смог проявить свой характер. Семейка наша, чувствуется, уже задолбала его. Так он батю еще и не знал толком!

– Вы еще не знакомы с ним? Так познакомитесь!

– Не надо!

Трясся уже весь. Почему простой утренний разговор так издергал его?

– Мачеха погибла под автомобилем. Ты знаешь! – продолжил я.

– Нет! – выкрикнул он.

…Что у него все «нет» да «нет»! Друг, называется!

– Ты еще долго? – он нервно глянул на часы.

– Минута! И батя, значит, переехал ко мне…

Семейная сага!

– Поздравляю! – как-то без души он сказал.

– А квартиру свою продал, за доллары. И принес их мне.

– И чем же я могу быть полезен? – произнес.

– Ты? Да ничем!.. Ой, извини! Я оговорился! Совета прошу! Доллары те в банке хранить… или просто в шкафу?

Он трагично молчал. Вот он – момент истины. Или – лжи? Главное – проверка дружбы.

– В каком еще шкафу? – злобно произнес он.

– А как войдешь – сразу, – доверчиво произнес я.

– Что значит – войдешь? – вдруг обиделся он. – Ты кого имеешь в виду?

– Ну… себя, – сказал я. Хотел бы сказать «тебя», но это было бы бестактно.

– Думаю, лучше в шкафу, – прохрипел он. – Со счета, сам знаешь… воруют!

– Ну я так и сделал! В шкаф и положил! – я ликовал. – Голован! – похлопал себя по темечку. – Отдыхаем! Батя уехал к сестры (так и произнес), а я… в баню пошел!

Я надеюсь – успеет? Долго париться не хотелось бы мне.

Через час домой вернулся. Но он успел. Я глянул в шкаф… перемены были. Спрятанные там доллары он, конечно, взял. Положил куклу! Добросовестный человек!

И что трогательно, крайние стодолларовые купюры были настоящие! Я даже слезы почувствовал. А украденные им у нас доллары были – нет, не настоящие. Горько это говорить. Но – «кукла», увы. Но не традиционная. Эксклюзивная! Во времена моей дружбы с «Ленфильмом» там снимали фильм по моему сценарию «Казусы казино», а заодно я увлекся художницей-бутафором. А она, как выяснилось, не была искренней. Предложила мой гонорар, в те времена гигантский, для верности поменять на доллары. Верность – чему? С годами, действительно, доллары росли, но не мои, оказавшиеся бутафорскими, что выяснилось при обмене. Еле ноги унес! Но вот же пригодились: порадовать друга. Кто-то же их взял. И это, увы, снова сделал мой друг… И опять неудачно!.. Сколько можно же издеваться, скажете вы? У меня самого сердце щемило. Буквально на следующий же день я снова пришел в офис.

Вид неважный у него был. Похищенные доллары были раскиданы по полу и по столу! Сдали нервы? На мой взгляд – это неосторожно: никто же не знал, что бумаги ненастоящие.

– Сейчас зачем пришел? – промычал Фека. Неужто пьян?

– Ты что? С ума сошел? Спрячь! Увидят!

– Заботишься, значит, обо мне?

– Да уж как умею!

– Ты нивелировал мою жизнь! Хочешь сказать, за «куклу» получишь все равно «куклу»?

– Да. Разве это жизнь? Бросай ее! Давай выпьем.

Но с этим я опоздал – он выпил без меня.

– Я восстановлю честь профессии вора! – он ударил кулаком в грудь.

– Может, не надо?

– Надо, – проговорил он и встал.

И поруганное восстановил-таки! Кого-то обворовал, кто действительно на него обиделся. Может быть, удалось ему украсть, наконец, настоящие доллары? И он гордо сел.

После я узнал, что он вернулся к шкапинцам и те взяли его. У них дела были серьезные. Значит, увидимся не скоро.