Блядь. Блядь. Блядь. Блядь.

Прерывисто вздохнув, я обещаю себе, что если я каким-то образом справлюсь с этим, то раскошелюсь на новый “McClitoris 3000” и… Я иду на это.

С громким шипением втягивая воздух, пальцами впиваюсь в окровавленную плоть, ощупывая ее, пока, наконец, не обвиваюсь вокруг маленького противозачаточного импланта. Тошнота пульсирует во мне, мое тело слабеет с каждой секундой, и как раз в тот момент, когда я думаю, что не смогу продолжать, я хватаюсь за маленькое устройство и выдергиваю его из своей руки с низким, болезненным стоном.

Маленький имплант с грохотом падает на пол, когда я хлопаю себя по руке, отчаянно пытаясь остановить кровотечение.

— Срань господня, — выдыхаю я, сглатывая кровь во рту и пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Я смотрю на него, переводя дыхание, и когда кровь останавливается, я вижу маленький зеленый мигающий огонек, смотрящий на меня в ответ. Подвергнуть себя такому аду стоило того.

Потребность раздавить маленькое устройство слежения захлестывает меня, но я оставляю его в покое, пиная ногой под стол. Я не могу рисковать, раздавив его и включив какую-нибудь бесшумную сигнализацию на телефонах парней. Оно того не стоит. А пока мне нужно убраться к чертовой матери из этой комнаты.

Я тащусь через маленькую комнату, оставляя за собой кровавый след. Рукой сжимаю дверную ручку, и тяну ее вниз, позволяя двери распахнуться, и падаю вперед, приземляясь плашмя на живот. Тихо стону, но с открытой дверью я на шаг ближе к свободе. Сейчас я не могу перестать плакать из-за этого.

Подтягивая под себя руки и колени, я проползаю через дверной проем, медленно продвигаясь по нижнему этажу, пока не оказываюсь в огромном бальном зале, который я когда-то считала самым впечатляющим помещением в замке.

Ползя, я направляюсь в другой конец комнаты и прислоняюсь к одной из множества дорогих статуй, расставленных по всей комнате. Я прикусываю губу, чтобы не застонать от боли, и когда я, наконец, поднимаюсь на ноги, я иду вперед, более чем когда-либо полная решимости убраться отсюда к чертовой матери.

Цепляясь за белые стены, я оставляю свой след каждым маленьким шагом, который делаю, сдерживая каждый стон боли. Наконец выбравшись из бального зала, я вижу впереди длинный коридор, тот самый коридор, который ведет прямо ко входной двери.

— Давай, — бормочу я себе под нос, заставляя себя продолжать.

Мои колени сопротивляются мне при каждом шаге, отчаянно нуждаясь в том, чтобы подкоситься. Черт возьми, если это случится, я буду ползком пробираться к двери и спускаться по гребаным ступенькам. Все, что я знаю, это то, что я не могу остановиться.

К черту Романа и Леви. Адьос, ублюдки. Я ухожу отсюда сегодня же. Леви может взять свой чертовски горячий секс на крыше и свой огромный член и засунуть его в свою чертову задницу. И когда я буду уезжать в закат, надеюсь, он будет наблюдать за мной из окна, когда я оттолкну его и убегу из пределов его досягаемости, как будто моя задница в огне.

От этого мысленного образа мои шаги замедляются, и я, спотыкаясь, идя по коридору, взгляд прикован к входной двери.

— Еще чуть-чуть, — бормочу я себе под нос. — Давай.

Я собираюсь это сделать. Я собираюсь выбраться отсюда, и когда я это сделаю, весь мир будет принадлежать мне. Я не собираюсь сидеть сложа руки и прятаться до конца своей жизни. Я буду выжидать, и когда придет время, я наваляю им так, как никто раньше. Они дураки, если думают, что их отец — их самая большая угроза, потому что они никогда не предвидят моего появления.

Делая свой последний шаг, я достигаю входной двери, облегчение тяжело пульсирует в моих венах. Какие бы таблетки я ни приняла, они заставляют меня чувствовать, что я могу совершить невозможное, и, хотя боль все еще отдает предпочтение моей голове, моя способность преодолевать трудности возросла.

Мои окровавленные пальцы сжимаются вокруг дверной ручки, когда я ощущаю на губах сладкий запах свободы, но, когда я дергаю за нее, она заедает, запирая меня. Я пытаюсь снова и снова, и паника захлестывает меня.

— Нет, — выдыхаю я, переводя взгляд на массивную дверь. — НЕТ!

Горячие слезы наворачиваются на моих глаза, когда моя грудь тяжело вздымается. Я забыла о клавиатуре, об электрическом замке Джованни, удерживающем братьев взаперти, как пленников, в их собственном доме, удерживающем их взаперти здесь, со мной.

ЧЕРТ!

Я опускаюсь на колени, опустошение обрушивается на меня, как гребаный шторм, и сдавленные рыдания застревают у меня в горле. Моя голова падает вперед, ударяясь о тяжелую дверь.

— Блядь. Блядь, блядь, блядь.

Холодок пробегает по моей спине, когда на меня падают две большие тени.

— Так, так, — слышу я грубый тон Романа, пронзающий тишину. — Похоже, кто-то так и не усвоил свой урок.

Я разворачиваюсь, прижимаясь ноющей спиной к двери как раз вовремя, чтобы увидеть, как Леви низко наклоняется, его руки обвиваются вокруг моей талии, как две непреодолимые силы.

— НЕЕЕЕЕТ, — кричу я, пытаясь вырваться, но уже слишком поздно. Он перекидывает меня через свое большое плечо и удерживает, обхватив руками мои ноги сзади.

— Не волнуйся, малышка, — звонко произносит Леви, в его глубоком голосе слышится волнение. — Я обещаю, нам будет очень весело.

5

ЛЕВИ

По комнате разносится ритмичный писк кардиомонитора Маркуса, и только этот звук помогает мне сохранять спокойствие. Мои пальцы чешутся от барабанных палочек, но даже они не могут унять ярость, бурлящую в моих венах.

Как, черт возьми, она могла так с ним поступить? Это все было частью ее безумной игры? Подобраться достаточно близко, чтобы нанести удар? Заставить нас пасть? Это чертовски грязно, но мы не должны были так удивляться. В этом мире единственные люди, на которых я могу положиться, — это мои братья.

Черт, Маркус не предвидел, что она придет, но будь я проклят, если позволю ей разыгрывать, то же дерьмо со мной. Этого, блядь, никогда не случится. Черт, если она не усвоит свой урок после попытки убить моего брата, тогда я, черт возьми, позабочусь о том, чтобы она знала, что никогда больше не выступит против нас.

Шейн, блядь, Мариано. Я не собираюсь лгать, у этой маленькой сучки стальные яйца. Если бы я не был так чертовски зол на нее, я бы наклонил ее над этим гребаным хирургическим столом и трахал в эту тугую задницу, пока она не кончит.

Будь она проклята. Эта ее дерьмовая власть надо мной летит к черту вместе с ее тугой маленькой пизденкой. Блядь, да она будет там в своей стихии. Держу пари, она даже встала бы на четвереньки перед дьяволом и позволила бы ему поступить с ней по-своему. Но с ней шутки плохи, потому что такая девушка, как Шейн Мариано, собирается вонзить свои драгоценные маленькие коготки и править его чертовым королевством, пока не сожжет все дотла вокруг него.

Она гребаное пламя.

Тихий стон разносится по комнате, и мы с Романом поворачиваем головы к нашему брату. Маркус — гребаный боец, и будь я проклят, если бы он позволил гребаной пуле свалить его вот так. Черт, я бы сам убил его, и, блядь, мне бы это понравилось.

Я перевожу взгляд на Романа, который сидит в полной тишине в другом конце комнаты. Он был таким с тех пор, как Шейн впервые сбежала. Она проникла ему под кожу глубже, чем он когда-либо признается, и он чертовски зол, что позволил этому случиться. Роман всегда был защитником, тем, кто занимается дерьмом, с которым, по его мнению, мы с Маркусом не сможем справиться. Он наш гребаный старший брат, но у него самое тяжелое сердце, которое я когда-либо видел. Он взваливает на свои плечи всю эту тяжесть, и именно поэтому он был тем, кто пошел за ней. Он не думал, что я смогу справиться с этим, не думал, что я должен был это делать. Черт, он уже знает, каково это — потерять женщину, в которую был влюблен, и он не хотел, чтобы это случилось со мной, но, черт возьми, я далек от того, чтобы влюбляться в эту маленькую лгунью.