— Я тоже ботанику изучал, и другие науки… — Промямлил граф, оправдываясь.
— А толку⁈ — Вскинулся самодержец. — Ты что в свои годы сделал, даже не для державы, для себя и семьи? На какие шиши живешь, чем на жизнь зарабатываешь⁈
— Я служил…
— Что⁈ — Взорвался император. — За такую службу, когда по бумагам в чинах растут, пора уголовное наказание вводить, у тебя ещё совести хватает мне в глаза это говорить⁈ Ни дня ведь не был на службе, как в Преображенском полку подпоручика получил, тут же свою жопу за границей пристроил, обучение продолжать. А по службе продолжил расти, чему ты там научился, в университетах этих? Как жил на отцовские деньги, так ничего и не изменилось!
— Чем вам так эти холопы приглянулись⁈ — Окрысился Строганов. — Тем, что они из будущего и обладают знаниями и ремеслами, нами неведомыми? Так забрать всё и работать заставить, как в заводах работают, никуда не денутся! А вместо этого вы остальным простолюдинам волю даете такую, что ещё аукнется, эти хорошего не понимают, им всего мало будет, только дай!
— Это ты по себе судишь, Павлик? Вот смотрю на тебя, и мнится мне, что не Строганов ты, а Морозов! — Не понявшему контекста графу император разъяснил. — Отца подвел, он тебя послал для дела, а ты с места в карьер взбрыкнул. И ты на отцовские капиталы планы не строй, не надейся даже. Род то ваш Строгановский на тебе должен был прекратится, вот Александр Сергеевич мне прошение и подал, признать двух своих бастардов Строгановыми, своими законными сыновьями. Я удовлетворил, так что два брата у тебя законнорожденных есть отныне, один девяти, второй одиннадцати лет отроду. И оба показывают живой ум, отец их сюда устроить желает. Я тому препятствовать не буду, пусть перенимают всё, до чего мысль человеческая за двести лет дошла. Теперь осознаешь свои перспективы?
— Как прервется⁈ — Словно и не слыша остального, как оглушенный стоял Павел. — А сын мой, Саша, с ним что случится, как⁈
— Гузкой о косяк! — Оборвал его причитания самодержец. — Не оправдал доверия, подписку о неразглашении не подписывал, так иди лесом. Ах да, тебя как раз в лесу ребята бия поймали. В общем так, крестник, веры тебе нет, в знания посвящать. Переметнешься ещё к ворогам, экий ты вон прыткий, чуть что не по тебе, в бега сразу.
— Ваше Величество! — Повалился проникнувшийся моментом граф на колени. — Не губите, что со мной будет и с сыном⁈
— Ни к чему тебе это знать. — Нахмурился Павел Петрович. — Уже и не будет сего, на другую дорогу история свернула. Там ты ведь героем и отважным воином стал, а здесь не смог через свою гордыню переступить и в уничижение скатился. Песня есть у потомков, вот послушай четверостишие…
Император откашлялся и продекламировал:
'Слышу голос из прекрасного далёка,
Он зовёт меня в чудесные края,
Слышу голос, голос спрашивает строго —
А сегодня что для завтра сделал я'.
— Понял смысл? Вот ты что сделал для хип-хопа?
— Для чего? — Мотнул головой вконец сбитый с толку Строганов. Весть из будущего о том, что их фамилия на нем заканчивается, окончательно добила.
— Наука какая-то, не из самых последних. Я и сам ещё не выяснил, столько всего каждый день узнавать приходится. — Признался император. — Наши научники эту поговорку переняли, и везде, где о важных свершениях речь идет, хип-хоп этот поминают. — Помолчал, глядя на поникшую фигуру Павла, так и стоящего на коленях, и всё таки смилостивился. — Посажу я тебя под замок, крестник, ненадолго, обдумай всё. Сидеть будешь со своим супротивником, с кем безобразную драку устроил, да с дружком детским, с наследником моим. Не обуздаешь свой норов строптивый, отпущу тебя на все четыре стороны, скатертью по жопе. Важного ты всё равно ничего вызнать не успел, не навредишь, а неволить не буду. Мне служба за страх не нужна, ненадежная она…
Графу дали время привести себя в порядок, помыться, показали врачам перед тем, как отвести в изолятор. Олег, глядя с сочувствием на потерянного Павла, предложил Толяну:
— Смотри, он мало того, что отпизжен немилосердно, так ещё и в подавленном состоянии, не иначе футурошок. Может ему тоже опиума чутка?
— Сейчас! Спешу с разбега! — Отозвался хирург. — Ты ещё анальгином последним предложи этого синегала подлечить! Не умеет пить, так пусть не лезет в большой спорт! Вон, пусть народными методами пользуется, чагу заваривает или зверобой…
Но несмотря на показную строгость, всё-таки плеснули графу сто грамм настойки на золотом корне, больно вид у него был непрезентабельный. Словно не от мира сего, и то ли сейчас самоубиваться кинется, то ли на окружающих. Родиола розовая ли подействовала, слова ли императора дошли наконец — но Строгонав порозовел и стал проявлять признаки адекватности. По крайней мере, когда его спускали в погреб — оживился и засуетился. Пришлось казакам его тормознуть и проверить на наличие колюще-режущего и предметов, которые можно использовать в качестве удавки.
Спустившись, Павел поначалу ничего не смог разглядеть, что и не мудренно — с солнца, хоть и вечернего, да в полумрак подпола. Тут же налетел наследник, обрадованный появлением друга детства. Принялся тормошить и расспрашивать, потом с неуверенностью обернулся к Егору:
— Господа, я считаю, что возникло недоразумение, которое в наших силах разрешить здесь и сейчас! Предлагаю вам отринуть все былые обиды и заключить мировую!
— Я тогда ещё за пивом! — С готовностью поднялся Гнидослав и полез из погреба.
Егор, которого уже начало отпускать, напутствовал его благожелательно: «Давай-давай! И нож захвати, нам тут Маня с цесаревнами окорок принесли, чай не звери, зубами рвать!» Скривившись, поднялся с топчана, криво улыбнулся разбитым ртом и протянул руку Строганову:
— Егор! Ты это, не держи зла! Просто пялился ты на меня весь вечер, потом смотрю, шуруешь ко мне. Да так целеустремленно, что сразу понял, не на белый танец приглашать спешишь. Ну а у нас так говорят, что дружба, начавшаяся с мордобития, крепче всего!
— Павел Строганов! — Граф так же криво и вполсилы улыбнулся, чтоб короста на губе не треснула и протянутую руку дружбы пожал. — И ты меня прости, нашло что-то, виноватых хотелось найти. А в себе разобраться недосуг было…
Уже через два часа расстрига лез вверх за очередным кувшином, а наследник со Строгановым насели на Егора, чтоб рассказал им о тюремных порядках, как оно там, в будущем. А всё Никита, ляпнул, что Егору в местах не столь отдаленных не впервой находится, как мелкоуголовному элементу. Егор оскорбился: «Ты чо, шнырь, я по тяжкой чалился!» В общем, сдался и уступил уговорам. Сидевший в комнате наверху Савва за книгой — даже оторвался от чтения, прислушиваясь к тому, что происходило в погребе…
— Первым делом погремуха! — Просвещал Егор с любопытством внимающим собеседникам. — Вот Никита у нас Депутат, наследник пусть будет Некромант. Гнидослав, гм, ну тут погоняло излишне, и так нормально.
— А ты кто тогда? — Строганов освоился и сейчас уже забыл о своих недавних инсинуациях в адрес потомков.
— Я Химик! — С гордостью представился Егор и задумался над тем, как окрестить графа. — Пашка, Павел, ммм, какую же тебе погремуху прилепить…
— Только не Павлик! — В памяти графа всё ещё был свеж разговор с императором, и даже изрядное количество пива не залакировало послевкусие той беседы.
— Вооот! — Обрадовался Егор. — Будешь тогда Паулюс! Ты же учил немецкий? Нормальное погоняло, козырное!
В это же время вечером Серёга наткнулся в харчевне на казака, который должен был сторожить ИВС. И с изумлением узнал, что там никого нет. Дружинник удивился ничуть не меньше:
