Он непременно хотел, чтобы она сейчас же и надела на себя эти украшения.

«Бес полунощный» оставил её, она не могла сердиться на мужа.

Все послесвадебные дни и ночи были расписаны церемониалом по часам.

Двадцать третьего и двадцать четвёртого августа были балы и народное гулянье, двадцать пятого августа в Оперном доме смотрели итальянскую оперу «Сципион», двадцать шестого августа был бал с маскарадными кадрилиями, с лотереей, иллюминацией и фейерверком.

Великий Князь с интересом ребёнка отдавался всем развлечениям, всё смотрел, всем интересовался, но слабого здоровья его хватало только до ужина. За ужином он выпивал лишнее и торопился добраться до постели, чтобы заснуть крепчайшим сном, совсем забывая о жене.

Балы и обеды, маскарады и спектакли сменялись утомительными церемониями и службами.

Тридцатого августа, в день ордена Святого Александра Невского, было торжественное шествие с крестным ходом в Александро-Невскую лавру. Государыня с новобрачными прибыла в каретах к Аничкову мосту, где они ожидали крёстный ход, вышедший из церкви Казанской Божией Матери.

Екатерина Алексеевна с мужем пешком шла за Государыней через весь бесконечный Невский. Преосвященный Платон[106], архиепископ Сарский и Подонсхий с сонмом чёрного духовенства и монахов ожидал крестный ход у лаврских ворот. У драгоценной раки святого Александра Невского была бесконечная монастырская служба. Преосвященный Платон говорил проповедь и, поминая заслуги святого князя Александра, победителя шведов и тевтонов, сравнивал его победы с победами Петра Великого, «чью дочь мы имеем счастье видеть счастливой водительницей народа российского».

Свежая августовская ночь надвигалась на Петербург, когда на галере «Жар» высочайший двор возвратился из лавры. На судах, стоявших против Зимнего дворца, по мачтам, реям и вантам, по бортам и пушечным амбразурам горели огни иллюминации. Петербургская крепость расцветилась огнями по фасам.

И только переоделись в бальные «робы», начался бал. После бала Великая Княгиня с мужем, княгиней Цербстской и принцем Августом переехали на жительство в новый Летний дом.

Свадебные празднества были кончены.

В Летнем доме обстановка была проще, комнаты меньше. От окон с Фонтанки тянуло сыростью. По другую сторону печально, по-осеннему, роняя листья, шумел Летний сад.

Серые будни наступали. Уже два раза после интимных завтраков в своей семье Императрица отводила в сторону Екатерину Алексеевну и намёками спрашивала невестку, всё ли обстоит благополучно в браке и скоро ли утешит её Великая Княгиня надеждою, что так нужный России наследник престола должен будет родиться.

Что могла ответить на это Великая Княгиня?

Она краснела, молчала и чувствовала себя бесконечно униженной в глазах тёти.

Всё такие же были ночи и такие же пробуждения.

Екатерина Алексеевна встала, по обыкновению, рано. Быстро одевшись без помощи горничных, она прошла в свой рабочий кабинет. Она раздёрнула оконные занавеси. Серое, тихое, мутное петербургское утро гляделось в окно. Густой туман стоял над городом. Под самым окном чёрными и неподвижными казались воды Фонтанки. Золотые и бурые листья медленно плыли по реке. У стен дома они собрались кучей и стояли неподвижно. Чуть намечались низкие, длинные дома голландского типа на противоположном берегу. Нигде никого не было видно. На глазах Екатерины Алексеевны туман становился всё гуще, съедал контуры домов, и скоро ей стало казаться, что она стоит перед беспредельностью.

Она отошла от окна. Мраморные с бронзой часы, стоявшие на камине, показывали девятый час, но в комнате было темно. Екатерина Алексеевна сама выбила огонь, разожгла трут и фитилём засветила две свечи на своём бюро. Она достала шкатулку, маленьким ключиком, висевшим на шейной цепочке, открыла её и взяла там большой бронзовый ключ и, открыв им ящик бюро, вынула тетрадь своего дневника. Она сняла золотую крышечку с фарфоровой чернильницы, взяла из высокого стакана гусиное перо, попробовала его ногтем, умокнула в чернила, и быстрые строки неровного тонкого письма побежали по плотной, слегка шероховатой бумаге.

Давно она не писала дневника. Давно не поверяла своих мыслей заветной тетради. Она описала свадьбу, праздники, следовавшие за нею. Чуть дрогнуло перо… Она приостановилась, потом продолжала писать решительно и смело:

«…Мой дорогой супруг нисколько не занимался мною… Я зевала, скучала, мне не с кем было перемолвить слово…»

Екатерина Алексеевна взяла песочницу и присыпала написанное. Она закрыла и бросила в ящик дневник. Задула свечи. Снова выявилось окно, туман и беспредельность. Такая будет жизнь!.. Великая Княгиня вздохнула, откинулась на спинку кресла, прищурила глаза, точно хотела сквозь туман разглядеть своё будущее.

Так прошло некоторое время. Точно что-то уловила она в своей душе. Она встала, заломила руки, хрустнула пальцами и прошептала:

– Если я здесь буду царствовать… Я буду царствовать одна!..

Раннею весною Великий Князь Пётр Фёдорович с супругою Великой Княгиней Екатериной Алексеевной и малым двором переехали в Ораниенбаум. В Петербурге они стесняли Государыню. Шум, крики, кукольный театр, пиликанье на скрипке, подглядывание в щёлки за Государыней, возня с собаками, их постоянный лай и визги, щёлканье бича раздражали Елизавету Петровну и докучали ей. Собак она любила, но не в комнатах, а на псарне. Дома любила тишину и сладкий отдых, она не терпела пьяных. Племянника надо было убрать подальше – в Ораниенбаум.

С удивлением смотрела Екатерина Алексеевна в окно, как приехали ломовые подводы, во дворец вошли силачи – мужики-носильщики – и стали таскать мебель для отправки в Ораниенбаумский дворец. Она не могла понять, как совмещались не виданная ею раньше роскошь – золото рам и багетов, шёлк обоев, зеркала, мрамор, вазы из малахита и ляпис-лазури, колонны из орлеца и яшмы – и недостаток мебели для загородных дворцов. Шкафы, кровати и столы тащили на подводы, ломали ножки, выбивали бронзовые накладки и вставки и везли за тридцать вёрст в Ораниенбаум.

Ораниенбаум показался Екатерине Алексеевне концом света. Большие дороги, мощённые громадными гранитными глыбами, циклопической постройки – дедушка Пётр их строил, – за Красным кабачком сворачивали на Ямбург и Нарву, от Петергофа шли на Ропшу и кончались тупиком в Ораниенбауме. Точно дальше уже ничего и не было. Дальше узкий песчаный просёлок углублялся в лес и прихотливо вился по нему вдоль морского берега. Дорога рыбаков и лесопилов. Говорят, при дедушке Петре по ней шла конница Ласси покорять Ингерманландию.

Море ласкалось к низкому берегу, поросшему камышами. Оно не походило на море. В эти дни ранней весны было оно серо-графитового цвета вдали и буро-жёлтое у берега. Ледяным холодом веяло от него, и в те апрельские дни, когда приехали в Ораниенбаум, белые льдинки плыли по заливу: проходил последний ладожский лёд. Совсем – так казалось – близко, против Ораниенбаума, над водою чернели прямые и низкие верки Кронштадтской крепости.

Вдоль берега и в глубь материка без конца и края тянулись сосновые леса. Мелкая сероватая сосна кое-где перемежалась елью и осинником, переходила в высокий мачтовый лес. По вечерам в закатном небе в красную бронзу ударяли прямые, голые стволы. По лесу было мягко и скользко ходить по старой серой хвое, усыпанной растопыренными чёрными сосновыми шишками. Грибные всё были места и прекрасная охота.

В большом дворце было холодно. Зимою в нём не жили, высокие кафельные печи дымили и медленно разгоняли стылую сырость. От окон дуло, и перед рассветом бывало слышно, как истомно токовали в лесу тетерева и глухари.

Спальней Екатерины Алексеевны была громадная глубокая комната с большим окном в парк. Она была скудно меблирована. Стены были обшиты жёлтым шёлком с вышитыми по нему сценами из китайской жизни. Альковная переборка с тяжёлыми штофными занавесями разделяла спальню на две неравные части. В меньшей, задней, полутёмной, под балдахином стояла низкая и широкая большая кровать и подле неё с одной стороны – ночной столик, с другой – низкое широкое кресло. Маленькая дверь вела в уборную. В большей, светлой части была антикамера, с зеркалами в золотых рамах стиля рококо, с камином, с часами на нём, с диваном с круглыми вальками и с креслами в холщовых белых чехлах… Тут, боком к окну, стояло бюро Великой Княгини. Высокая дверь вела из ангикамеры в спальню Великого Князя.