– Ничего страшного, – так же беззвучно отвечаю я, – какую пользу он сможет извлечь из этого?

Элизабет тяжело вздыхает и снова переключается на Кейси – толкает ее в бок, чтобы та откусила еще кусочек.

– Семейный рецепт,- отвечаю я Сантосу.- Элизабет готовит это сама.

Сантос хмурит брови, переводит взгляд с кувшина на меня, с меня на кувшин.

– Зачем? – спрашивает он.

– Может пригодиться. Помните, как это на вас подействовало?

Сантос мрачно качает головой.

– Ну вот и хорошо – она закончила! – говорит Элизабет.

Мы все смотрим на пустую тарелку Кейси. Она тихо сидит за столом, глаза ее блестят каким-то нездоровым блеском, кожа – бледнее, чем обычно.

– Она не ела мяса с двенадцати лет, – говорит Сантос.

Кейси кивает, потом громко пукает, а потом сгибается пополам. Ее рвет. Все старания Элизабет разбрызганы по полу.

Сантос злобно смотрит на Элизабет:

– Я же говорил вам! Не надо было пихать в нее еду…

Моя жена раздраженно кричит Мортон: «Прекратить!», но ту продолжает выворачивать наизнанку.

– Сделай же что-нибудь! – обращается ко мне Элизабет.

Она выглядит такой обескураженной, такой расстроенной, что я с трудом сдерживаю снисходительную усмешку. Я развожу руками:

– Над их желудками мы не властны, – беззвучно сообщаю я.

– Убери все это! – кричит Элизабет Сантосу.

Он встает из кресла, чтобы выполнить приказ.

Но прежде поворачивается ко мне и говорит:

– Я ее предупреждал.

Я молча киваю и ловлю на себе разгневанный взгляд Элизабет. Уверен, если бы она могла, она бы и меня заставила убирать.

Время идет, и я постепенно привыкаю к присутствию в доме Сантоса и Мортон, к тому, что они освобождают меня от части моих обязанностей. Мы с Элизабет отправляемся в Армию Спасения и накупаем целые охапки одежды для наших пленников. Я поручаю Хорхе составить список овощей, и мы набиваем холодильник всякой снедью, совершенно непривлекательной для меня и моей жены.

Уставшая от своей беременности Элизабет все больше времени проводит в постели. Только днем она выходит из дома, чтобы проследить за тем, как Кейси работает в саду, или составить мне компанию в поездке на материк. Вечером, перед охотой, она какое-то время дремлет.

Мне даже нравится работать с Сантосом. Парень любит поговорить, и это бывает довольно интересно, если, конечно, речь не заходит о его сестре. У него неисчерпаемый запас забавных историй о своих коллегах и бывших подружках. К моему удовольствию, выясняется, что он любит играть в шахматы – единственную человеческую игру, до которой снисходил мой отец, – и у нас появляется привычка играть партию каждый вечер, после ужина, перед тем как я отправляю Сантоса и Мортон в их камеры на ночь.

Мы с Элизабет никогда не оставляем их без надзора. Запирать камеры на ночь и отпирать их по утрам – ритуал, прочно вошедший в мой распорядок дня. Так как время идет и пленники не оказывают никакого сопротивления, мы с женой решаем уменьшить количество цепей, ограничивающих свободу Мортон и Сантоса. Когда они в камере, можно ограничиться одной цепью, прицепленной к металлическому кольцу в стене и достаточно длинной для того, чтобы они могли свободно перемещаться по своему жилищу.

Кейси, в конце концов, отказывается от своей диеты и ест то, что дает ей моя жена. Она постепенно набирает вес, кости у нее больше не торчат. Элизабет тоже полнеет. Ребенок вовсю толкается у нее в животе. Даже ночью, когда моя жена принимает свое естественное обличье, ее состояния уже нельзя не заметить.

– Ты все еще хочешь меня? – спрашивает она однажды вечером, чем весьма удивляет меня.

– Я думал, ты больше не хочешь этого, – говорю я.

Элизабет качает головой:

– Одно время не хотела. А теперь снова хочу. Мама говорила мне, что это можно… ну, когда ребенок станет немного побольше. Так ты хочешь, Питер?

– Конечно, – отвечаю я, и мы вновь начинаем предаваться любви так же часто, как в первые дни нашего знакомства.

У Сантоса, как я понимаю, тоже секс на уме. Он затрагивает эту тему как-то в конце января, когда мы с ним отправляемся в оружейную почистить оружие и прибраться.

Хотя я представить себе не могу, каким образом Сантосу удалось бы когда-нибудь проникнуть в эту комнату, тем не менее я предусмотрительно заставляю его отворачиваться всякий раз, как подхожу к узкой щели в стене. Я внимательно слежу, чтобы он смотрел в другую сторону, пока я просовываю свою истончившуюся руку в трещину и открываю задвижку с той стороны. Не могу удержаться от довольной улыбки, когда замок щелкает и дверь открывается.

После того как моя рука приобретает свои прежние размеры, я позволяю кубинцу повернуться. Хорхе присвистывает, когда я поднимаю тяжелую перекладину и распахиваю массивную дубовую дверь. Я вижу, как он жадно рассматривает оружие, хранящееся на полках, пушки в глубине комнаты, мешки с дробью, запечатанные свинцовые канистры с порохом.

– У вас тут что, целое войско было?

Я улыбаюсь:

– Не то чтобы войско. Но мой предок считал, что очень важно быть всегда готовым к обороне.

Вот почему здесь столько ружей и пушек.

Сантос берет в руки одно из ружей, внимательно осматривает его и кладет на место.

– Это мушкеты, босс, – возражает он. – У них гладкий ствол. Значит, это мушкеты. А если бы внутри были бороздки, тогда – ружья.

– Я смотрю, ты знаешь толк во всем этом.

Кубинец берет старое массивное короткоствольное ружье на подставке и даже приседает от его тяжести.

– К настоящему-то оружию у меня привычки нет. Тут все коллекционные экземпляры. Вы могли бы получить за них целое состояние, – он осматривает ружье, заглядывает в ствол, – из этого надо стрелять пулей величиной по меньшей мере с кулак ребенка.

– Да нет, – говорю я, указывая на свинцовые шарики размером с мяч для гольфа, что лежат на полке в нескольких футах от нас.

Сантос еще раз взвешивает в руках мушкет, прежде чем положить его на место:

– Неудивительно, что они на подставке: отдача будет такая, что даже самый сильный шлепнется на задницу, – он взводит курок, прицеливается в меня. – Как заманчиво! – смеется он. – Жаль, что не заряжено!

Я улыбаюсь в ответ:

– Все это пустая трата времени. Из этого меня не убьешь.

– Ни из чего, что здесь есть?

– Ну, разве что из самых крупных… и то, если повезет. Но, поверь мне, у тебя никогда не будет случая прицелиться, чтобы попасть в меня.

Он усмехается в ответ:

– Знаете, босс, никогда не знаешь, пока не попробуешь…

Мы проводим день, осматривая каждый мушкет, смазывая оружие жиром. Сантос рассказывает о пушках в Сан-Августине:

– Они почти вдвое больше ваших. В одиночку с ними не справишься. Вы себе не представляете…

Земля дрожит, когда они палят.

– Попозже выстрелим из какой-нибудь пушки снаружи, – обещаю я.

– Было бы интересно, – отвечает Хорхе.

Мы заканчиваем незадолго до наступления темноты и слоняемся по галерее, глядя, как Кейси под присмотром Элизабет полет в саду. Ее светлые волосы успели отрасти, и она собирает их в хвост. Набранный вес в основном сосредоточился на груди, бедрах и ягодицах. Хорхе смотрит на нее, качает головой и говорит:

– Господи боже мой! Это бесчеловечно – так обращаться с заключенными. Даже узникам Рейлфордской тюрьмы разрешались семейные свидания.

Это его замечание приходит мне в голову вечером, после совокупления с Элизабет. Беременность умерила ее природную страстность, и секс теперь стал очень нежным: мы движемся медленно, как будто нас качает на небольших волнах. Но эта нежная неторопливость только разогревает нашу страсть и делает оргазмы почти болезненно острыми. И хотя я все еще предпочитаю свою постель охапке сена, мне трудно не остаться после любви рядом с женой: наши хвосты переплетены, я ощущаю ее тепло, прикасаюсь к ее животу и с радостью чувствую, как шевелится наш ребенок. Это лучшие моменты нашей совместной жизни. Сегодня – один из тех редких дней, когда моя жена расположена поговорить.