Я понимаю, что это она наказывает меня за то, что я пренебрег возможностью близости с ней.

– Что смотришь? Ты никогда ничего подобного не получишь! – кричит она.

Я возмущенно вскидываюсь, но потом соображаю, что это она отвечает на жадный взгляд престарелого пузатого мужчины, сидящего на носу своего катамарана. Тот разевает рот с тлеющей сигарой. Его жена, с трудом втиснувшая свои телеса в черный закрытый купальник, смотрит вслед нашему катеру с выражением крайней брезгливости на лице. Что удивительно, она презирает не своего мужа, а мою жену. Элизабет срывает лифчик и машет ей, потом спускает трусики и поворачивается задом. Сигара выпадает изо рта у старика.

– Подавись ты! – кричу я, набирая скорость и тем самым гоня волну к их яхте. Их еще долго будет качать, когда мы пропадем из виду.

Элизабет резвится на палубе, подбрасывая купальник. Потом она встает по ходу катера, расставляет руки и ноги, позволяя встречному ветру ласкать себя, высушивая выступивший пот. Так она и стоит, не обращая внимания на взгляды с проплывающих мимо лодок. Когда мы, наконец, покидаем гавань, я зову ее к себе на мостик.

– Ну как? Ты еще в своем уме? – кричит она мне.

– Сохранить рассудок было почти невозможно,- отвечаю я, глядя на нее.

Элизабет со смехом бежит к мостику. Она обнимает, целует меня и шепчет мне на ухо:

– Я хочу тебя.

– Еще не время, – говорю я, крепко держа штурвал и готовясь провести наше маленькое судно мимо самой серьезной мели вблизи берега.

Она прижимается ко мне сбоку. Кожа ее прохладна от ветра, соски затвердели. Я изо всех сил стараюсь не обращать на нее внимания, оставаться только внимательным лоцманом, но она трется об меня, целует в шею, стаскивает с меня одежду.

– Элизабет! – возмущенно взываю я.

Она хохочет, продолжает дразнить меня. Я с трудом принуждаю себя следить за волнами и встречными лодками. Но чем дальше уплывает от нас Ямайка, тем труднее мне сосредоточиться, тем острее я чувствую присутствие Элизабет рядом. Когда гладь океана заполоняет собою все и в пределах видимости не остается ни кусочка суши, я сдаюсь, устанавливаю автопилот, срываю с себя одежду и отдаюсь во власть своей подруги.

– Ну наконец-то! – восклицает Элизабет, отстраняется от меня, медленно идет к скамье. Прекрасно понимая, что я слежу за каждым ее движением, она ложится на скамью навзничь.

– Давай же, Питер! Ты и так заставил меня ждать слишком долго.

Глядя на ее обнаженное тело, освещенное ярким солнцем, я шепчу:

– Теперь, должно быть, ты надеешься, что я вознагражу тебя за долгое ожидание?

– Да, хотелось бы…

Потом ни один из нас не дает себе труда одеться. Мы лежим, обнявшись, и слушаем рокот моторов, вдыхаем соленый воздух, позволяем ветру обдувать наши тела. Мы дремлем, убаюканные покачиванием на волнах.

Просыпаемся только с наступлением темноты. Не обменявшись ни словом, мы меняем обличье и взмываем в ночное небо на охоту. Нам хочется убивать и есть. После охоты мы снова занимаемся любовью на палубе, засыпаем и пробуждаемся ранним, утром, чтобы увидеть загорающуюся полоску, зари. Мы вновь становимся людьми и снова отдаемся друг другу, только уже в каюте… На следующую ночь мы делаем то же самое. Мы нападаем на лодки контрабандистов, рыщем по окраинам островов. О нас еще сложат страшные сказки и песни, которыми будут пугать не одно поколение детей.

Время становится безразмерным. Я теряю счет дням, давно уже не знаю, где мы находимся. Книги, взятые с собою, остаются непрочитанными. Папка с материалами на Хорхе Сантоса так и лежит в ящике стола. Мне некогда раскрыть ее. Я и Элизабет почти весь день спим. Мы едва переговариваемся, не поверяем друг другу своих мыслей, ничего не рассказываем. Иногда мне кажется: все, что нас волнует,- это следующая охота, еда, совокупление, потом опять охота, опять еда…

Однажды днем, когда мы еще не успели придать себе естественный облик, когда еще недостаточно стемнело, для того чтобы отправиться на охоту, я вдруг вижу в глазах Элизабет слезы:

– Я попыталась поговорить с Хлоей… До этого мы общались с ней каждый день. А сегодня я уже не смогла с ней связаться.

Я молча киваю и обнимаю ее, удивленный тем, что ее слезы вызвали во мне такую нежность. И все же я рад, что она пришла ко мне за утешением.

– Мы уже около Кубы, – говорю я, – слишком далеко для нашего способа общения. Даже мы не всесильны. Теперь тебе придется писать ей.

– Это не то! – капризничает она.

– Конечно, не то, – соглашаюсь я. Элизабет отстраняется. Я не знаю, как утешить ее, что сказать.

Потом мы снова меняем обличье, охотимся, занимаемся любовью. И на следующий день тоже. «Большой Бэнкс» и расстилающийся вокруг нас океан – теперь наша вселенная. Интересно, а что там, за ее пределами?

Перед рассветом меня будит не то гром, не то смех Элизабет. Я – все еще дракон. Останки нашей ночной добычи – молодая привлекательная пара, владельцы небольшой фермы на побережье Кубы – лежат неподалеку. По палубе лупит дождь. Дует ледяной ветер, накатывают огромные волны, нос лодки то высоко вздымается, то резко уходит вниз. С кормой происходит то же самое. Мотор глохнет, и я снова слышу хохот Элизабет.

Небо прорезает молния. Ее вспышка показывает мне моментальный кадр: холодное море и на его фоне – мокрая обнаженная Элизабет, в человеческом обличье, за штурвалом.

– Элизабет! – беззвучно кричу я.

– Когда меня разбудил шторм, я сняла лодку с автопилота и взялась править сама.

Она поворачивает штурвал на четверть оборота, чтобы направить катер навстречу волнам.

– Я никогда ничего подобного не видела. Потрясающе, правда? «Большой Бэнкс» содрогается, почти останавливается, когда огромная волна обрушивается на его нос.

– Ты можешь спуститься вниз и воспользоваться штурвалом в каюте, – говорю я.

– С чего бы это?

Я пожимаю плечами, выбрасываю два обглоданных скелета за борт и тоже принимаю человеческий облик. Мне сразу становится очень холодно. Элизабет едва замечает меня, когда я подхожу и целую ее в мокрую щеку.

– Пойду оденусь. Тебе принести что-нибудь?

Она мотает головой, смеется, улюлюкает, поднимаясь на очередной волне. Внизу, в каюте, качает еще больше.

С трудом сохраняя равновесие, я вытираюсь и натягиваю свитер и джинсы. Пытаюсь вспомнить, как давно я в последний раз одевался. В это время катер резко меняет направление. Представляю себе, как веселится наверху голая хохочущая Элизабет, и невольно улыбаюсь. Никогда не встречал существа более свободолюбивого, чем моя невеста. И еще я удивляюсь, как заразительно может быть такое поведение. Вспоминаю наше путешествие с Ямайки чуть ли не со страхом: как я мог предаваться такой беззаботной дикой жизни!

Еще я думаю о вопросе, который задала мне Элизабет прошлой ночью:

– Когда ты меня встретил, ты, наверное, решил, что научишь меня жить по-человечески?

– Да, – ответил я.

– Только одного ты не учел!

– Чего же?

– Что, может быть, это я наконец научу тебя жить по-драконьи!

Катер резко швыряет в сторону, и меня бросает к стене каюты. Лодка вертится на месте, не слушаясь штурвала.

– Питер! – беззвучно окликает меня Элизабет.

Я сразу понимаю, что она за бортом.

– Питер! – зовет она, и по голосу я чувствую, что с каждой секундой она отдаляется от меня…

Я вскакиваю на ноги, бросаюсь к штурвалу. Успеваю добежать, прежде чем очередная волна обрушивается на нас. Катер продолжает крутиться на месте.

– Элизабет, ты ранена? – спрашиваю я, навалившись на штурвал и пробуя выправить катер.

– Нет… пожалуй, нет,- отвечает она- Я не понимаю, как это случилось. Волны огромные. Одна просто смыла меня с мостика… Питер, я не вижу катера!

Счастье, что Джереми Тинделл в свое время разорился на автопилот1

– Не волнуйся, – беззвучно говорю я Элизабет, – мы всегда сможем найти наш катер.