– Но я голодна сейчас!

– У нас в холодильнике есть мясо. Это не Страна Дыр. Здесь слишком светло. У людей мощное оружие.

Вокруг цивилизация. Надо быть осторожней.

Элизабет угрюмо принимает от меня размороженный бифштекс, вяло откусывает от него несколько раз и откладывает его в сторону.

– Я пошла спать, – говорит она и уходит в каюту, не дождавшись меня.

Чуть позже я тоже ложусь. Пробую привлечь ее к себе. Она высвобождается. Мне приходится смириться с отказом. Проснувшись ночью, я обнаруживаю, что Элизабет нет в постели. Конечно же, она охотится за несколько миль отсюда. Я вспоминаю слова ее отца. Как же я смогу защитить ее, если она не слушает моих советов?

Элизабет радуется еженощной охоте. Она наедается и потом спит большую часть дня. Я отказываюсь охотиться с ней ночью, умоляю ее не рисковать, пока мы не выйдем в море. Она не обращает внимания на мои предостережения, но, как хорошая подруга, всякий раз делится со мной своей добычей. Иногда она приносит людей на катер уже мертвыми. Иногда заманивает их и убивает внизу, в салоне.

– С мужчинами легко,- говорит она.- Они готовы идти за мной куда угодно, стоит лишь поманить их возможностью секса.

Конечно, я сержусь, браню ее за неосторожность, но никогда не отказываюсь от свежего мяса, которое она мне предлагает. И заняться любовью после еды тоже не отказываюсь. Когда она спит после охоты, у нее такое безмятежное лицо, что я просто удивляюсь. Проснувшись после полудня, она бродит по лодке с абсолютно безразличным видом. Столь невозмутимо ведут себя только кошки. Заговаривает она со мной нечасто.

– Разве тебе не хочется узнать обо мне побольше? – спрашиваю я ее как-то вечером перед сном.- И неужели тебе больше нечего рассказать мне о себе?

Она вздыхает и качает головой:

– И почему это тебе все время надо разговаривать? У нас с тобой будет полно времени для этого, Питер. Почему бы просто не наслаждаться каждой минутой, которую мы проводим здесь? Зачем ждать от каждого дня чего-то другого, кроме того, что он и так дает нам?

Но для меня время тянется слишком медленно. Я брожу по палубе как неприкаянный, нервничаю из-за каждого человека, приближающегося к судну. На следующее утро я звоню Джереми Тинделлу и требую доложить, как обстоят дела с документами.

– Ради бога, Питер, – набрасывается на меня Тинделл, – мой младший сын Тайлер сгорел! Он мертв! От его кампании остались одни угли. Я уверен, вы знали об этом! Моя жена в ужасном состоянии. И вы пристаете ко мне с какими-то документами?

Оперативно сработал Артуро. Молодец!

– Жаль, что вы не сумели подыскать вашему сыну более безопасный бизнес, – бесстрастно, но тщательно подбирая слова, говорю я. – Надеюсь, впредь вы будете более бережно относиться к своей семье и к себе самому. Надеюсь, вы не забудете о

случившемся… да и о документах, которые должны срочно выслать мне.

– Не беспокойтесь,- говорит Тинделл.- Кстати, отчет по Сантосу, который вы заказывали, уже у меня. Все бумаги для Элизабет спешно оформляются. Скоро вы получите и то и другое. И еще, Питер… Вряд ли двое моих сыновей, оставшихся в живых, моя жена или я сам впредь позволим себе что-нибудь рискованное. Мне хотелось бы верить, что больше ничего ужасного с нами не случится…

– Не случится, – уверенно говорю я и вешаю трубку.

Утром на шестой день нашего пребывания на побережье, получаю на почте пакет из Майами. Вскрыв его, я обнаруживаю там два конверта: первый – с надписью «Элизабет де ла Сангре», и второй – помеченный «Хорхе Сантос». Взвешиваю каждый из них на ладони и улыбаюсь. Я знаю, что нет необходимости проверять, все ли в порядке. Сколько бы Тинделл ни брюзжал и ни жаловался, дело он делает быстро и хорошо, особенно если ему пригрозить как следует. С конвертами в руках я бегу на «Большой Бэнкс». Мне очень хочется немедленно ознакомиться с досье на Сантоса, но вместо этого я прячу его в ящик стола, кладу его в самый низ, под все остальные бумаги, и отправляюсь будить мою невесту. Потом, когда выйдем в море, у меня будет предостаточно времени почитать об этом субъекте.

Я нежно глажу Элизабет, она тихонько стонет, бормочет: «Потом, потом…» и зарывается в одеяло.

– Посмотри-ка, – говорю я и кладу конверт с надписью «Элизабет де ла Сангре» на кровать рядом с ней. – Наконец прислали. Мы можем выходить в море.

Она садится в постели, распечатывает конверт.

– Так быстро?

Она сидит на кровати, обнаженная, скрестив ноги. Ее маленькие круглые груди слегка покачиваются, когда она перебирает бумаги, изучает свое свидетельство о рождении, паспорт, карточку социального страхования, диплом об окончании школы «Корал Гейблз», права на вождение машины, регистрационную карту избирателя. На всех этих документах стоит ее имя.

Я, как всегда, в восторге от ее внешности, в каком бы обличье она ни пребывала. Присев на ее постель, кладу руку ей на грудь, намекая, что неплохо бы прилечь. Однако в глубине души я сознаю, что уж для этого-то у нас будет предостаточно времени. Когда я убираю руку с ее груди, Элизабет бросает на меня удивленный взгляд. Думаю, она поражена тем, что я могу ни с того ни с сего отказаться от близости с ней.

– Потом, – говорю я.

Мысленно я уже дома. Впервые за много дней я позволяю себе широко улыбнуться:

– Мы сейчас отплываем.

Когда я выхожу из каюты, в спину мне летит подушка.

Обычно Элизабет не торопится вставать и тратит много времени на умывание и одевание. Но сегодня не успеваю я дойти до мостика и завести мотор, как она присоединяется ко мне. На ней нет ничего, кроме ярко-синего купальника бикини. Волосы со сна растрепаны. Она улыбается и говорит:

– Отплываем!

Помощи от нее никакой. Когда я пытаюсь объяснять ей что-то про моторы, она откровенно зевает:

– Просто научи меня управлять катером, – говорит она, – а как там все устроено – меня не интересует.

Она подходит ко мне поближе только когда я на секунду-другую отвлекаюсь от нее, чтобы взглянуть на компас.

– Еще долго? – спрашивает она, прижимаясь ко мне сзади.

Я отрицательно мотаю головой, стараясь не обращать внимания на тепло ее мягкого тела, на ее нежный запах. Двигатели разогреваются, все системы работают нормально. Я встаю за штурвал, а Элизабет велю сойти на берег и отдать швартовы. Она возмущенно сверкает на меня глазами и отправляется выполнять распоряжение, только когда я добавляю: «Пожалуйста». Но идет при этом так медленно, что у меня возникает огромное искушение все сделать самому. Не могу не восхищаться медленной кошачьей грацией ее движений. Глядя на ее неумелые действия, я не в силах удержаться от умиленной улыбки. Когда она, наконец, заканчивает, я завожу катер.

Элизабет запрыгивает на борт, когда катер уже отходит. Явно понимая, что я за ней наблюдаю, она медленно идет по носовой части палубы, укладывая канат так, как я велел ей. Она изгибается и покачивает бедрами сильнее, чем это обычно делают при ходьбе. Ее груди вот-вот выскользнут из чашечек бюстгальтера. На ее смуглой коже блестят капельки пота. Влажный купальник прилипает к груди и животу. Я смотрю на нее и думаю, какая она, должно быть, соленая на вкус. Элизабет оглядывается, смеется, указывает на что-то позади меня.

– Питер! – кричит она. – Берегись вон той палки!

Едва успев опомниться, даю задний ход, потом аккуратно огибаю знак выхода из канала.

– Капитан, – кричит она, подбоченясь, – смотри, куда правишь!

– С тобой это не так-то просто! – огрызаюсь я.

– Правда? – с невинной улыбкой она оттягивает лямки купальника и на секунду демонстрирует

мне свои упругие груди с темно-коричневыми сосками. – А я думала, что тебя это больше не интересует.

Я хочу рассердиться на нее, но неожиданно улыбаюсь:

– Я вовсе не говорил, что не интересует.

– Но ты так себя вел, – возражает Элизабет, поворачивается ко мне спиной и смотрит, как мы проплываем мимо других катеров, стоящих у пристани.