Ланселот ритмично работал мечом. Северин, наоборот, не скрывал своей усталости. Он специально медленно наносил удары, подбираясь к де Гини все ближе и ближе. Он выжидал, когда расстояние между ними сократится на четверть копья.

Такой момент наступил, и рыцарь Бригант опустил свой меч.

Наблюдая за схваткой со своего места на помосте, Аликс поняла, что Северин собирается сделать, еще до того, как он это сделал. Она видела, как Ланселот уверенно приближался к Северину, готовый в любой момент нанести смертельный удар. Она видела кровь, просачивающуюся через полированную сталь доспехов Северина, и знала, что Ланселот тоже это видит. Ей оставалось надеяться, что Северин знает, что делает.

Не выдержав, графиня де Мерсье закрыла глаза.

– Милорд!

Звонкий голос пажа прорезал тишину, застигнув рыцаря де Гини врасплох. Северин заметил его нерешительность и слегка повернул голову, но даже этого «слегка» оказалось достаточно, чтобы заметить, что происходит.

Юный паж со светлыми волосами был не один. Вместе с ним по полю бежали трое других, одетых в красно-зеленые, расшитые золотой нитью ливреи, сверкавшие позолотой в серой дымке дня. Их появление могло означать лишь одно. Сейчас и сэр Ланселот понял, что происходит, и отбросил в сторону свой меч. Два трубача встали по обе стороны поля и громко затрубили. Звук труб еще висел в воздухе, когда один из пажей провозгласил:

– Дорогу его светлости Жану, герцогу Бургундскому!

Оба тяжело дышавших, истекающих потом и кровью рыцаря сорвали свои шлемы и бросили их на землю. Но Северин, благодарный Богу, что остался жив, не смотрел в сторону подъемного моста замка Мерсье, где появились первые люди из свиты герцога. Он только бросил беглый взгляд на самого герцога, скакавшего среди развевающихся красно-зеленых знамен Бургундии.

А затем взгляд Северина скользнул поверх голов зрителей на трибунах. Во время самой тяжелой части поединка, когда де Гини пронзил его отравленным копьем, Северин посмотрел туда, куда он смотрел сейчас, и увидел бирюзовые глаза, неотрывно смотревшие на него.

Он почувствовал силу этого взгляда, и она передалась ему. Она его спасла.

И он сейчас смотрел туда, откуда исходили тепло и свет.

– Герцог Бургундский ненавидит своего кузена Людовика, герцога Орлеанского, – шепотом сплетничали в замке Мерсье во время утренней трапезы, на которой подавали украшенных перьями куропаток, – и не способен на его убийство.

Аликс, изнемогая от жары в отороченном мехом черном бархатном платье и сидя за главным столом рядом с герцогом Бургундским, не могла понять причину этого. Она встречала герцога Людовика, когда, направляясь в Мерсье, остановилась в Париже. Он показался ей необыкновенно красивым. Он был внимателен и очень благосклонно относился к своему брату Карлу, а также к своей невестке, королеве.

По словам отца Аликс, любовь к невестке была одной из самых серьезных ошибок герцога Орлеанского, которые он успел совершить за свою короткую жизнь. И не только потому, что Изабелла Французская была женщиной распутной да к тому же ведьмой. Такая неприятность может произойти с любым мужчиной, и пока женщина остается любовницей, а не женой, он может легко от нее отделаться. Но для Людовика Орлеанского его связь с королевой стала неотъемлемой частью его жизни, в которой царили похоть и амбиции.

Его называли «преданным слугой Валуа». Увидев его однажды, давным-давно, и, очарованная им, юная Аликс верила, что так оно и есть.

Сейчас, став, старше, Аликс понимала, почему красота герцога Орлеанского вызывала такую жгучую ревность в сидевшем рядом с ней мужчине. Для Жана Бургундского не существовало человека, который мог бы очаровать его с первого взгляда. Сутулый и мрачный, он склонился над-, своей едой, жадно поглощая ее. С таким же усердием он прикладывался и к вину, которое предусмотрительно привез из Дижона.

Могущественный герцог Бургундский был кем угодно, но только не человеком, заслуживающим доверия.

Подобно своему безжалостному отцу Филиппу Смелому, герцог был низкого роста и одет небрежно, хотя и дорого. Он отдавал предпочтение глубокому красному цвету, но у него не было того вкуса в выборе ткани, который отличал его кузена или придавал экстравагантность Роберу де Мерсье. Аликс заметила, с каким любопытством он рассматривает расписанные гирляндами стены большого зала, как вспыхнули его глаза при виде знамен Мерсье, свисавших с потолка, но почти не проявил интереса к украшенному орнаментом золотому блюду, из которого ел.

Это блюдо очень любил Робер, и Аликс вспомнила об этом сейчас с таким чувством, словно после смерти ее мужа прошли годы, а не месяцы. Герцог приехал до того, как определился победитель рыцарского поединка. Конечно, он не станет обращать на это внимания и отправит ее в монастырь, как это планировалось раньше. При сложившихся обстоятельствах это было бы вполне нормально. И тут Аликс вспомнила импровизированный алтарь, сооруженный ею в память о муже. Она вспомнила его окровавленную мантию, его кинжал с рукоятью, инкрустированной драгоценными камнями, и свечи, отбрасывающие тень на стену, под образом Мадонны.

«Пора забыть об этом, – решила Аликс. – Робер умер, а его сын жив, и поэтому душа Робера покоится с миром».

Возможно, настало время и ей хоть немного успокоиться?

Жан Бургундский был человеком, не привыкшим к миру. Он не искал и не хотел его. Он жаждал власти, а власть приходит с войной. И он, как большинство мужчин, включая и отца Аликс, посвятил себя сражениям. Герцог сражался чуть ли не каждый день своей жизни.

– В эти тревожные дни нам нужна преданная армия, – заявил Жан Бургундский своему брату, сидевшему на почетном месте слева от него. – Ты согласен, Ланселот?

Ланселот де Гини угрюмо кивнул. Он сидел рядом с Жаном, разодетый в отделанный горностаем камзол из тяжелой парчи красного цвета, чуть светлее цвета знамен Бургундии, который ему запрещалось носить. Получив согласие, герцог Бургундский улыбнулся. Он относился к своему старшему брату с подчеркнутым уважением и сделал ему комплимент относительно выбора повара и дисциплинированного гарнизона. Даже сейчас, сидя среди великолепия замка Мерсье, темные глаза герцога загорелись при виде воинов, окружавших его.

– Я знал вашего отца, – обратился он к Аликс, которая даже вздрогнула, когда он неожиданно заговорил с ней. – Мы вместе сражались при Никополе.

– Он часто упоминал ваше имя, милорд, когда вспоминал о тех временах, – ответила Аликс, очень надеясь, что герцог не будет вдаваться в подробности относительно того, что на самом деле говорил ее отец.

Герцог не проявил любопытства.

– Я заработал свои шпоры в Рахове, – похвастался он, словно не слыша ее. – Это было достойное сражение. Мой друг рыцарь де ла Марш был там ранен. Вы слышали о нем?

– Он был другом и моей матери, – ответила Аликс, – и моего отца. Говорят, он сейчас счастлив.

– Очень счастлив. Его рана была настолько тяжелой, что он не мог держать меч, но сейчас он поправился. У него жена и дети. Говорят, он счастлив, хотя я не понимаю, как может быть счастлив, рыцарь, который не сражается. Надо будет с ним связаться. Он сын Бургундии и один из первых рыцарей Франции. В ближайшее время он нам понадобится.

– Из-за короля Генриха Английского?

– Из-за короля Генриха Французского, – поправил ее герцог. – Плантагенеты, последние из династии Капетингов, в большей степени претендуют на трон в Париже, чем Валуа. Но конечно, вы это знаете. Должны знать. Вы ведь связаны с тамплиерами.

– Я? – изумилась Аликс.

– Через вашу мать, – пояснил герцог, не замечая, как побледнела Аликс. – Я знал ее. Она была в Никополе вместе с вашим отцом. Это была весьма образованная женщина. Мы говорили с ней о многих вещах. Но она никогда не говорила о том, о чем мне так сильно хотелось узнать от нее, – о вашем амулете. Она была Магдаленой, как и вы. А Магдалена либо колдунья, либо ведьма, в зависимости от того, что она говорит и делает.