Но вопрос о его сыне оставался открытым.

Они начали уроки на следующий день после ночных похорон Робера. Они снова встретились на башне, благо погода позволяла – конец зимы плавно переходил в начало весны.

Для обучения Аликс выбрала прекрасно оформленную Псалтирь из монастыря в Клюни.

– Она на латыни, – пояснила Аликс, – хотя я сама бы предпочла что-нибудь на итальянском, родном для нас обоих языке.

– А я предпочел бы научиться читать что-нибудь более интересное, чем молитвы.

– Возможно, позже, – пожала плечами Аликс, – но в эти тревожные времена рыцарь не должен забывать о молитвах, потому что в любой момент он может предстать перед небесным троном. – Она улыбнулась.

Северин готов был читать что угодно – будь то молитвы или изречения Цезаря, – лишь бы видеть ее лицо. Ему нравилось, когда она улыбалась.

– Пусть будут молитвы, – согласился он.

Аликс заказала у монаха, заведующего библиотекой Робера, Псалтирь. Это его не удивило. Графиня де Мерсье часто развлекала себя чтением ценных книг и рукописей, принадлежавших ее мужу. Многие из них так и остались в ее покоях, словно их место было именно там. Робер никогда не отказывал ей в этом развлечении, и монах не видел причины отказать ей сейчас.

Псалтирь была отправлена леди Аликс.

Это была действительно прекрасная вещь, не столько из-за ее ярких иллюстраций, сколько из-за чудесного перевода. Робер де Мерсье, который гордился своей коллекцией книг, чуть ли не превосходящей коллекцию самого короля Англии, был особенно горд этой Псалтирью еще и потому, что у короля такой не было. Это был раритет, в переплете из мягчайшей, темного цвета, замши с петлями и заклепками из кованого серебра.

– Мы начнем с этого псалома, – сказала Аликс, указывая на начальные слова, написанные на пергаменте цвета слоновой кости. Она прочитала их на латыни и попросила: – Пожалуйста, повторите.

Северин повторил. Но когда она начала читать следующую фразу, он, покачав головой, положил свои пальцы поверх ее пальцев, чтобы они могли передвигаться вместе.

– Так мне будет легче, – пояснил он. – Я должен дотрагиваться до слов вместе с вами, когда вы читаете их.

Немного поколебавшись, Аликс согласилась. Тепло, исходившее от руки Северина, дало ей почувствовать, насколько холодны были ее пальцы.

Однако в том, что Северин дотрагивался до нее, не было ничего запланированного и казалось самой обычной вещью в мире.

В солнечные и пасмурные дни огромный рыцарь и его маленькая учительница сидели на деревянной скамье, согнувшись над книгой, и их руки и глаза прокладывали свой путь через незнание. Постепенно беспорядочное нагромождение букв начало превращаться в легко узнаваемые слова.

– Как там ребенок? – шепотом спросила Аликс. Они с Софи сидели на маленьком балконе для дам, возвышавшемся над главным залом. Они латали одежду, которую прислал им рыцарь де Гини. – Никто не слышал его плача? Кто-нибудь приходил к вам?

Софи быстро оглянулась, хотя на балконе кроме них никого не было, и только после этого покачала головой. Со дня резни прошло четыре недели. Замок уже начал функционировать – и функционировать хорошо – под управлением нового лорда. Софи, какой бы лояльной ни была по отношению к графу де Мерсье, не могла не заметить улучшений, произведенных его преемником.

Таланты де Гини лежали далеко за пределами традиционных занятий рыцаря-воина. Огромные поля, которые годами находились под паром, сейчас были приведены в порядок и готовы к посеву. Но что еще более важно, разрушенные стены замка были восстановлены, а по ночам их охраняли часовые. Все понимали, что надвигается война, и люди знали, что ее не предотвратить. Им оставалось только молиться и искать защиту за стенами замка, когда враг нападет на них.

Ланселот де Гини обеспечит им эту защиту.

Но даже последний в деревне человек знал о скандальном факте, что герцог Бургундский пока не подтвердил право собственности своего сводного брата на замок Мерсье.

Служанка Софи видела, как повлияли эти события на ее хозяйку, и рассказала об этом своей матери – колдунье. На фоне черного траурного платья руки Аликс были белыми как мел. Ее лицо было напряженным – гораздо более напряженным, чем в последние дни ее брака с графом де Мерсье, – и время от времени ее сотрясала дрожь. Расслаблялась она, только когда рыцарь Бригант находился поблизости. В остальное время суток она была бледной и молчаливой.

Софи и об этом тоже рассказала своей матери.

– Может, они не поставили ее на довольствие? – предположила как-то старшая Софи, качая на колене ребенка. – Рыцарь де Гини принял какое-нибудь решение?

– Нет. – Лицо дочери покраснело. – Леди Аликс полагает, что ее отправят в монастырь. Когда она говорит об этом, а такое бывает редко, она выражает уверенность, что именно так с ней и поступят. Она не верит, что рыцарь де Гини вернет ей ее приданое, а без него она не вернется в дом отца. Она не желает быть нищей даже в собственной семье. Для нее это вопрос чести. И однако, этот вопрос должен решить сам герцог Бургундский. Он законный лорд замка Мерсье; замок был захвачен от его имени, хотя рыцарь де Гини возлагает на него большие надежды. Приезда герцога ожидают со дня на день, но пока точная дата неизвестна. Миледи Аликс говорит, что ей все равно, когда он приедет. Она решила провести остаток жизни в молитвах и религиозных обрядах.

Старшая Софи кивнула, но ничего не сказала.

– Никто даже не приближался к дому моей матери, – поведала молодая Софи своей хозяйке. – Они суеверны и всего боятся. Его родители хвастались малышом, поэтому Иврена хорошо знают в деревне. Если кто-то из них и догадается, что он нашел убежище в доме моей матери, они не рискнут выдать ее сэру Ланселоту, боясь навлечь на себя проклятия колдуньи хотя бы потому, что они ее хорошо знают, чего нельзя сказать о рыцаре де Гини. Сейчас очень тревожное время. Никто не хочет отдавать себя под покровительство рыцаря, который еще не утвержден в своих правах.

Аликс кивнула. До них долетел громкий взрыв смеха, раздавшийся за столом де Гини и сопровождаемый лаем собак. Воспользовавшись шумом, Аликс задала своей служанке еще один вопрос:

– Ты уверена, что никто не наводил справки?

Софи так сильно завертела головой, что ее кудри растрепались.

– Этот ребенок сведет меня в могилу, – прошептала Аликс. – Со дня своего рождения он приносит мне одни только несчастья. Однако мне надо его спасти. Здесь у меня нет выбора. Падре Гаска уехал к себе в монастырь просить убежища для ребенка Робера. Если ему это удастся, то ребенок будет спасен. Никто не захочет навлечь на себя небесную кару, нарушив своим вторжением святость монастыря.

Крестьянский здравый смысл заставил Софи забыть, что она разговаривает с графиней де Мерсье:

– А как вы это сделаете? Ланселот де Гини нарушил все законы рыцарства, убив графа Робера во время сна. Вы думаете, он не посмеет убить его сына, тем более что этот сын незаконнорожденный и одинокий? У Иврена нет защитников.

– Я его защитница, – с вызовом заявила Аликс. – И я обещала его спасти.

Софи еще ниже склонилась над шитьем. Все тот же крестьянский здравый смысл подсказывал ей, что для графини де Мерсье было бы гораздо лучше, если бы она рвала на себе волосы или угрожала отравиться. Софи считала несправедливым, что ее хозяйка так настаивает на своем долге перед Ивреном.

Но это было еще не самое худшее.

Хуже всего был маленький алтарь в покоях леди Аликс. На столе, накрытом окровавленной мантией графа Робера, поверх которой лежал его кинжал, постоянно горели две восковые свечи. Софи часто заставала свою хозяйку плачущей у этого алтаря. Она начала подумывать о том, что ее хозяйка может развить у себя плохую привычку читать чужие мысли, хотя, возможно, она уже делает это, но не замечает или не придает этому значения.

И тут, словно прочитав ее мысли, Аликс произнесла: