Закрываю их, и они щиплют от сухости. Сон бы помог, но во мне слишком много адреналина, чтобы заснуть. Я не могу пошевелиться, боясь разбудить маму. Ей нужно поспать.

Не могу поверить, что позволила себе влюбиться в Сорена. Он очаровал меня, когда я всю жизнь старательно оберегала свое сердце. Сегодняшний день еще один пример того, почему я поддерживаю свои стены.

Сорен ничем не лучше своего отца. Я уже видела, как это происходит, и это только приводит мою семью в еще большее отчаяние, в то время как его семья в выигрыше. Как я могла быть такой глупой, чтобы впустить его? Я знаю, что его семья похожа на грибок: они высасывают жизнь из всех, кто их окружает.

Мне нужно развестись. Этот брак был ошибкой. Но я никогда не видела, чтобы кто-нибудь из друзей родителей Сорена разводился. Что однажды сказала Ева? Моретти женятся, пока смерть не разлучит нас. В памяти всплывают наши клятвы, и я понимаю, что не могу просить о разводе — они убьют меня. За кровь платят кровью и все такое прочее. О чем я только думала? Серьезно.

Наверное, я могу сбежать, уехать из города. Увезу с собой маму.

Я сижу на одном месте в течение двух часов, пока мои мышцы не восстают в знак протеста. Мама тихо похрапывает в моих объятиях, когда медленно перекладываю ее.

Встав, разминаю руки и спину, а затем направляюсь в ванную. Я брызгаю на лицо водой, надеясь, что так буду выглядеть менее усталой и изможденной. Как так получается, что Сорен всегда выглядит свежим и красивым, а я всегда выгляжу так, будто не могу отдохнуть? Вытираю лицо салфеткой и бросаю ее в раковину, злясь, что вообще думаю о нем.

В дверь звонят, и я ругаюсь себе под нос. Ненавижу ругательства, и вот кем я становлюсь. Я не та девушка, которая расстраивается и с наслаждением извергает проклятия изо рта. Я выдыхаю воздух, готовая ударить по лицу того, кто находится за дверью.

Мой бывший босс, Конрад, стоит на крыльце.

— Сейчас не самое подходящее время, — я собираюсь захлопнуть дверь, но его рука проскальзывает внутрь и удерживает ее.

— Я хотел отдать дань уважения. Мне не понравилось, как все закончилось, и я хочу, чтобы ты знала, что я никогда не желал смерти твоему брату. Могу я войти?

Я не хочу стоять здесь и спорить. Я слишком устала, и во мне не осталось сил бороться. Я сдаюсь и убираю руку с двери, и она распахивается для него. Будет быстрее, если позволю ему сказать все, что он хочет, тогда я смогу продолжить думать о том, за что ненавижу Сорена.

Я скрещиваю руки на груди, сжимая бока в успокаивающем жесте, и прохожу через дом в гостиную. За спиной раздаются шаги Конрада, и он занимает место напротив меня, когда сажусь.

— Если я могу тебе чем-то помочь, дай мне знать, — говорит он с беспокойством в голосе, но я знаю, как устроены люди вроде Конрада. Он здесь ради собственной выгоды, а не для того, чтобы утешить меня, если это не поможет ему.

— Даже посадить его убийцу за решетку? — мой голос напряженный. Контролируемый. Месть бурлит в моих венах, пока мы с Конрадом смотрим друг на друга. Его глаза загораются от возможности получить то, что он хочет.

Он смотрит на меня серьезным взглядом: — То, чего я хотел с самого начала. Это ты отклонила мое предложение.

У меня внутри все переворачивается, когда наши взгляды устремлены друг на друга.

Молчание.

Я сглатываю слюну, скопившуюся во рту. Она как яд, ожесточающий мое сердце. Гнев поглощает меня.

Снова тишина.

Пора бы Моретти понять, что они такие же смертные, как и все остальные.

— Что тебе от меня нужно?

Джин игнорирует мои звонки уже неделю. Я стараюсь быть терпеливым, но это медленно убивает меня изнутри. Я смотрю, как она выходит из машины в длинном черном платье, а затем помогает выйти своей матери. Хочу иметь возможность обнять свою жену, когда она будет смотреть, как хоронят ее брата. Я хочу чувствовать ее мягкую кожу, когда мне придется попрощаться со своим лучшим другом.

— Иди к ней, — бормочет Сайрус, качая головой в ее сторону.

— Оставь его в покое, — возражает Аттикус, похлопывая меня по плечу.

Мы втроем ждем приезда сестры, но Ева, как обычно, опаздывает. Джин и ее мать проходят мимо нас, а моя жена даже не замечает моего присутствия. Это разрывает мне сердце. Я больше не могу этого выносить и иду за ней.

Кладу руку ей на поясницу, и она подпрыгивает, не замечая, что я догнал их.

— Сорен, ты сейчас нужен своей семье, а не мне, — ее тон отстраненный, лишенный всяких эмоций.

— Ты — моя семья, — отвечаю я, стиснув зубы. — Мы можем поговорить?

— Если только ты не собираешься выразить свои соболезнования, мне больше нечего сказать.

Мои руки сжимаются в кулаки по бокам. Ненавижу эту холодную Джиневру. Я хочу вернуть свою чертову жену.

— Мне очень жаль, Джиневра. Если бы я мог вернуться в прошлое, я бы изменил сотню разных вещей. Я бы сдвинул Землю, чтобы ты была счастлива. Ты должна это знать.

— Правильный ответ: я сожалею о вашей потере.

Она продолжает идти, и я двигаюсь с ними к могиле. Снег хрустит под ногами, но солнце светит ярко. Это первый солнечный день за последние несколько недель. Птицы щебечут, перекликаясь друг с другом, пока мы добираемся до пустой ямы.

Держу пари, у этих парней те же инструменты, что и у меня, чтобы рыть могилы зимой.

Я никогда не хотел хоронить своего лучшего друга.

Из церкви приходят все больше людей, они пожимают мне руку и выражают свое почтение Джиневре.

Когда мы с Джудом были моложе, у нас было столько великих планов на будущее, но мы так и не воплотили ни один из них.

Я смотрю на свою жену, как она утешает свою мать, и мое сердце разрывается. Они пережили столько потерь в своей жизни. Действительно ли я лучший для нее, если она уже отдалилась от меня?

Подъезжает черный катафалк, и с заднего сиденья забирают гроб. Все носильщики — мои люди, потому что у Джуда не было близких друзей, кроме меня. От эмоций у меня перехватывает горло, и мне приходится прочищать его, крепче прижимая к себе Джиневру.

Она дергает плечами, пытаясь ослабить мою хватку, и я вздыхаю, отпуская ее. Я сохраняю невозмутимое выражение лица, не желая, чтобы кто-то видел мое горе. Это одна из самых трудных вещей, которую я когда-либо делал. Я не плакал с десяти лет, когда мой брат сказал мне, чтобы я перестал быть ребенком, и теперь, будучи взрослым мужчиной, я изо всех сил борюсь с желанием расплакаться.

Джуд был моим братом, я любил его. И не должен был его прогонять. Если бы держал его рядом, я мог бы присматривать за ним, защищать его, как и подобает семье. Я так сильно люблю Джин. Прав ли был Джуд, когда сказал, что я разрушаю все хорошее в своей жизни? Он не хотел, чтобы я женился на его сестре. Должен ли я оказать Джуду честь, отпустив его сестру? Я продолжаю причинять ей боль. Действительно ли я лучший человек для нее?

Священник рассказывает о Джуде, опуская его безрассудные поступки. Он выглядит идеальным гражданином, идеальным братом, идеальным другом. Раньше он был именно таким. Я смотрю на лица вокруг, и у всех, кроме его матери, сухие глаза.

Поразительно, насколько похожи эти похороны на похороны его собственного отца. Я помню, как Джиневра обнимала свою мать, скорбя, когда все остальные стояли так же, как и сейчас. Присутствовали только из уважения.

Тело опускают в землю, и Джин удерживает свою мать, бросая вместе с ней цветок. Пожилая женщина падает на колени, увлекая за собой мою жену. Дрожь пробегает по телу ее матери, она безудержно рыдает. Я держу руку на плече Джиневры, но чувствую себя не в своей тарелке. Я хочу, чтобы все убрались отсюда, чтобы мог обнять свою жену и поцеловать ее, как подобает мужу. Я хочу украсть ее боль, чтобы ей не пришлось с ней сталкиваться.

Смотрю вдаль, моргаю глазами, пытаясь прояснить голову. На поляну выходит фигура, Энтони Армато наблюдает за происходящим. Он слишком далеко, чтобы разобрать черты его лица, но то неуважение, которое он демонстрирует одним своим дыханием, достойно аплодисментов. Сердце гулко стучит в груди, гнев и разочарование цепляются за каждый нерв.