— Кто-нибудь трогал эту киску раньше? — это сводит меня с ума.

Она колеблется, и мое сердце учащенно бьется. Я жду, когда она назовет имя, но она отвечает: — Никто, кроме тебя.

— Сядь на диван, раздвинув ноги, — требую я.

Она делает, как я сказал, робко раздвигая ноги. Мои руки блуждают вверх-вниз по ее икрам. Ее кожа гладкая, теплая и красивая. У нее самая красивая мокрая пизда, которую я когда-либо видел.

Я вознаграждаю ее, снова облизывая клитор. Она стонет, когда я трахаю ее ртом, и мой член умоляет меня об этом же.

— Назови мое имя, — требую я, просовывая в нее два пальца, и возвращаясь к клитору, посасывая его. Она прерывисто дышит, ее ноги не могут оставаться неподвижными. Такое ощущение, что ее ноги зажали мою голову в тиски, и это самое лучшее место, в котором я когда-либо мог оказаться.

Она стонет, не давая мне того, чего я хочу. Ее бархатные стенки сжимают мои пальцы, и я останавливаюсь: — Если хочешь кончить, лучше назови мое имя.

Невозможно отрицать, что она хочет меня, а я хочу, чтобы она вернулась за добавкой. Я не потерплю, чтобы она притворялась, что не хочет этого.

Медленно поглаживаю ее клитор, она снова упирается бедрами в мое лицо, двигая ими. Я останавливаюсь, как раз когда она увеличивает свою силу, и она издает разочарованный, восхитительный рык недовольства.

Я снова облизываю ее, наслаждаясь игрой, в которую мы играем.

— Ты знаешь, что делать, если захочешь кончить.

Просовываю еще один палец в ее тугую киску, и она задыхается от дополнительного давления. Я начинаю ласкать ее клитор, поедая его как изголодавшийся мужчина. Как раз в тот момент, когда я собираюсь снова остановиться, слышу сладкий голос: — Сорен, — стонет она, — не смей останавливаться!

Это все, что мне нужно. Я сгибаю пальцы, задевая ее точку G, и она кончает. Мои волосы словно вырываются из черепа, а в ушах звенит от давления ее коленей, которыми она зажимает мою голову.

Оргазм полностью овладевает ей, я слизываю все до последней капли, которую готово отдать ее тело. Наконец она откидывается назад, ее ноги разжимают тиски, и она выглядит полностью удовлетворенной. Да, это сделал я.

Я встаю, и она спрашивает: — Куда ты идешь?

Я усмехаюсь: — Планирую подрочить в душе, представляя тебя, — если останусь и прикоснусь к ней еще раз, то заявлю на нее права. Но я не могу этого сделать. Мне нужны простыни, чтобы защитить ее от отца.

Сижу, потрясенная и обнаженная, на диване. Я только что получила самый умопомрачительный оргазм от Сорена Моретти. Он довел меня до такого состояния, что я готова была сказать ему все, что он захочет, лишь бы он не останавливался. Не могу поверить, что Сорен просунул свою голову между моих ног. Я откидываюсь на спинку дивана в неверии. Мне это понравилось. Моя некогда горячая кожа остывает, а комната кажется холодной и ледяной, не то, что раньше. Было бы здорово, если бы Сорен остался, а не ушел. Значит ли это, что он жалеет об этом? А я? Я кусаю ноготь большого пальца, не зная, что теперь делать.

Я снова надеваю одежду Сорена, когда слышу, как в его серых спортивных штанах звонит телефон. Наклоняюсь, хватаю их и достаю телефон. На экране высвечивается имя моего брата. Я пытаюсь дозвониться до него уже несколько недель. Не задумываясь, отвечаю на звонок.

— Где, черт возьми, ты был, Джуд? Я сходила с ума! — я не могу сдержать свой голос, когда кричу на брата. — Почему ты звонишь Сорену, когда я звонила тебе уже пятьдесят раз? — мой гнев превращает мои слова в клинки. — Мама умирает, а ты бросаешь меня. Мы должны быть семьей, но тебе на это наплевать! Ты эгоистичный кусок дерьма, — мышцы на моей челюсти напрягаются, превращаясь в камень по мере того, как я закипаю все сильнее.

Я слышу шорох в телефоне и думаю, что это он перепроверяет, кому звонил.

— Почему ты отвечаешь на звонки Сорена? — в голосе Джуда слышатся резкие нотки.

— Из всего ты хочешь узнать именно это?

Я так зла на Джуда и его неспособность взять на себя ответственность, что мне требуются все мои силы, чтобы не выбросить телефон в окно.

Сорен выходит, на нем только пижамные штаны. Вода все еще стекает с его плеч и кончиков волос.

— Не волнуйся, Джуд, Сорен выполняет твои обязанности старшего брата. Он действительно хорошо заботится обо мне.

Беззаботная ухмылка исчезает с лица Сорена, сменяясь оскалом.

— Дай мне с ним поговорить, — требует Джуд. Я улыбаюсь и передаю трубку Сорену.

— Джуд, — приветствует он, его тон далеко не дружелюбный, — твоя мама в больнице. Я просто слежу за тем, чтобы она оставалась в безопасности.

Я фыркаю: — Вылизывая мою киску?

Сорен поворачивается.

— Она ничего не сказала, — он возвращается в свою комнату с телефоном и закрывает дверь, чтобы я больше не могла слышать их разговор.

На цыпочках я подхожу к его комнате и прижимаю ухо к деревянной двери. Мои губы сжимаются, когда прислушиваюсь:

— Джуд, у нас проблема.

Тишина. Джуд, должно быть, заговорил.

— Извинения ничего не значат, если тебя здесь нет.

Сорен молчит некоторое время.

— Джуд, мы не связываемся с такими людьми. У них нет преданности. Ты должен порвать с ними связь, иначе я не смогу больше поддерживать тебя. Я уже разобрался с этим вопросом.

О чем он вообще говорит?

Голос Сорена тихий. Он слушает Джуда или они закончили? Я сильнее прижимаюсь ухом к двери, пока она не распахивается, ноги сами собой спотыкаются, и я падаю на пол. Сорен стоит в нескольких футах от меня и мог бы остановить мое падение, но он просто стоит и наблюдает.

— Подслушиваешь, Джин?

У меня болит предплечье, но я встаю в полный рост, не подавая виду: — Во что ты втянул моего брата? — я скрещиваю руки на груди, прищуриваясь.

— Поверь мне, я ни во что его не втягивал, — хмыкает он.

— Мне нужно домой, — заявляю я, — и я должна позвонить в больницу, чтобы убедиться, что с мамой все в порядке.

Я не могу вынести того, как он смотрит на меня, как будто это снова вина моей семьи. Как будто они считают, что смерть моего отца была его собственной виной, и во всем, во что бы ни был вовлечен Джуд, виноват Джуд, а Сорен совершенно неповинен. Что за чушь! Сорен и Джуд все делают вместе.

— Я не позволю тебе быть одной сегодня вечером. Ты останешься здесь.

Мой взгляд падает на его кровать, и я понимаю, что это единственная кровать в доме. Я должна поспорить с ним, но я устала, и мысль о том, что пойду в пустой дом, заставляет мой пульс учащаться. Я не готова оставаться одна после того, что произошло сегодня.

— Где у тебя запасные простыни? Я буду спать на диване.

Правая сторона его губ подрагивает: — У меня нет лишних простыней. Тебе придется спать на кровати, — я бросаю взгляд на его кровать. Она выглядит теплой и уютной.

— А тебе не будет холодно на диване?

Он поднимает бровь и сексуально ухмыляется: — О, я не планирую спать на диване. Мы будем спать в одной кровати. Только так я смогу защитить тебя, если в дом войдет незваный гость.

Я хочу закатить глаза от его чересчур драматичного комментария, но он абсолютно серьезен. В нем нет ни намека на поддразнивание. В моей груди теплеет от его заботы. Мне не может не нравиться, как он суетится вокруг меня. Обычно суечусь я. Разве это так плохо, если я проведу одну ночь здесь и хорошенько высплюсь?

— Во что ты ввязался, если ожидаешь, что кто-то вломится в твой дом? — я обхватываю себя руками, — я хочу пойти домой. Там я буду в большей безопасности, — в моем тоне нет борьбы, и Сорен это знает. С таким же успехом я могу сдаться.

— Ложись спать, Джин. Я собираюсь посмотреть телевизор.

Мой позвоночник выпрямляется. Но я не позволю ему указывать мне, что делать.

— Мне знаком этот взгляд, — говорит он, — ты можешь остаться со мной, посмотрим вместе. Я просто подумал, что ты, наверное, устала, — в его тоне чувствуется неподдельная мягкость, и из-за этого борьба покидает мое тело, как вода через решето, пока он не продолжает: — После того умопомрачительного оргазма. Кстати, не за что, — добавляет он.