У меня сводит челюсти, и я скрежещу зубами: — Мы разбирались с Армато.

— Мы никогда не должны были «разбираться» с ними. Мы должны были показать им, кто здесь хозяин, без лишней возни.

Я достаю телефон, чтобы позвонить брату.

— Не смей звонить своему брату, — он указывает на себя, а затем на меня. — Мы приносим половину дохода, нам больше не нужна поддержка, когда наш бизнес превосходит его.

— Нет никакого нашего бизнеса, — напоминаю я ему, поражая его как пушечное ядро. Джуд смотрит мне прямо в лицо, когда я продолжаю: — Это я тебя привел. Я тот, кто устанавливает правила.

— Да пошел ты! Это патент моего отца. Он должен был быть моим, — кричит он мне в лицо.

— Джуд. Этот патент не что иное, как подставная компания. Он ничего не стоит.

— Тогда верни его моей семье, — требует он, и я качаю головой. — Понятно. Каков отец, таков и сын. Гребаные змеи, которые крадут все у своих лучших друзей.

— Где, блядь, ты был последние полгода? Ты здесь неделю или две, потом пропадаешь на месяц или больше. Ты не работал. Кто создавал алгоритмы, когда ты нюхал кокс своим носом? Кто работал на трех работах, откладывая деньги, чтобы запустить это дело?

— Я, блядь, тоже работал на нескольких работах, чтобы прокормить семью. Я никогда не мог позволить себе такую роскошь, как ты, — он тычет меня в грудь.

— Джуд, ты сейчас плохо соображаешь.

— Наконец-то я начинаю мыслить ясно, — он качает головой и плюет мне под ноги. Моя рука автоматически взлетает и хватает его за шею. Я сжимаю ее, пока его лицо не краснеет.

— Наркотики превращают твой мозг в кашу. Отправляйся в реабилитационный центр, и мы сможем поговорить по-настоящему, когда ты протрезвеешь, — его лицо из красного превращается в фиолетовое. Голос Джиневры внезапно всплывает в моей голове. Я отпускаю его, и он отшатывается назад. Джуд, конечно, мой лучший друг, но я был готов раздавить ему глотку, пока не вспомнил, что никогда не смогу причинить Джин такую боль.

— Я вижу тебя насквозь. Ты отсылаешь меня только тогда, когда знаешь, что я прав, и не хочешь, чтобы я наступал тебе на пятки, пока ты делаешь то, что должен, чтобы получить желаемое.

Я достаю пистолет, поскольку Джуд становится неуравновешенным. Интересно, когда он стрелял в последний раз.

— Тебе нужно уйти, — он делает шаг вперед, упираясь грудью в дуло пистолета.

— Держись, блядь, подальше от моей сестры.

— Исключено. Пока тебя не было, твоя мать подписала брачный контракт между нами.

— Какого хрена со мной не посоветовались?

— Ты съебался, помнишь? Сайрус объявил об этом на семейном собрании, и твоя мать подписала это кровью. Дело сделано.

— Только через мой труп. Такие вещи должны решаться со мной.

Чувство собственничества пересиливает мой гнев: — О, не могу дождаться, когда трахну ее в день нашей свадьбы.

Его глаза расширяются.

— Она никогда не выйдет за тебя.

— Если бы ты остался здесь, то знал бы, что свадьба через три недели, — дразню я, сильнее тыча в него пистолетом, — еще раз откроешь рот, и я женюсь на ней у твоей могилы, чтобы у тебя было место в первом ряду, — надеюсь, он не раскусит мой блеф.

Он отступает назад, выбрасывая пустую пачку сигарет из заднего кармана. Мой пистолет остается направленным на него. Я не опускаю руку, даже когда он выезжает с моей подъездной дорожки. Он уже давно скрылся из виду, когда захожу домой, все еще крепко сжимая пистолет.

Я усаживаю маму в ее любимое кресло, и она одаривает меня одной из своих улыбок, которые помню с тех времен, когда была моложе. Я давно не видела ее в таком настроении.

— Ты выглядишь счастливой. Я годами не видела, чтобы ты так улыбалась, — комментирует она. Это заставляет меня остановиться, и я пожимаю плечами.

— Мне хочется думать, что я всегда счастлива, — я хмурюсь, пытаясь вспомнить, когда могла создать у нее впечатление, что это не так.

— Нет, Джиневра. Ты живешь и справляешься с трудностями, но я бы не сказала, что ты счастлива, — я не знаю, как воспринимать ее комментарий.

— Ну, думаю, я могу сказать то же самое и о тебе. Ты выглядишь счастливой, расслабленной и умиротворенной, — произнеся это, я беспокоюсь, что она воспримет мои слова неправильно. Мы так часто ссоримся, что я не хочу выводить ее из себя в первый же час после того, как она вернулась домой.

— Как я могу не быть счастливой? Моя единственная дочь влюблена и выходит замуж. Это все, чего я когда-либо хотела для тебя.

— Любовь. Это сильно сказано, — мое лицо мгновенно вспыхивает. Неужели это так очевидно?

— Ты выглядишь удивленной, — моя мама смеется, ее глаза искрятся.

Я сажусь напротив нее на маленькую подставку для ног: — Да. Я не привыкла к этому. Большинство моих воспоминаний о Сорене — его насмешки надо мной или грубость.

— Насколько я помню, ты отплачивала ему той же монетой.

— Может быть, — я смотрю на свои руки, думая о том, как все изменилось. Наше общение стало более дружелюбным, и мне нравится, как он дразнит меня, и как я поддразниваю его в ответ. Даже его одержимость автомобилями я нахожу очаровательной. Самый большой сдвиг заключается в том, что он первый человек, с которым я хочу разделить свой день. У меня никогда не было человека, который был бы моим якорем, который успокаивал бы и вызывал желание рассказать о своем дне. Больше всего меня беспокоит, что это временно и все это у меня отнимут. Я поднимаю глаза на маму: — Мне все еще кажется, что я жду, когда случится что-то ужасное.

Мамина рука ложится поверх моей: — Доверься своему сердцу, дорогая.

Я отворачиваюсь и смотрю на одинокое дерево на заднем дворе. Половина его листьев уже опала, а другая половина держится на волоске. Один сильный штормовой ветер, и листья исчезнут насовсем.

Наша входная дверь хлопает, и стены сотрясаются от удара.

— Джиневра! — сердитый голос Джуда отдается эхом от стен. — Что это? Никто не говорит мне, что моя младшая сестра выходит замуж за моего лучшего друга? — рычит он.

Мама пытается встать с кресла, но я кладу руку ей на плечо, удерживая ее на месте: — Я разберусь с этим. Не трать свою энергию.

Я встречаю брата на кухне и замираю, никогда раньше не видела его таким взвинченным. Его волосы растрепаны, глаза красные.

— Твоя мама только что вышла из больницы. Ты хоть знал, что она там, эгоистичный придурок? — кричу я, обхватывая руками свой живот. Мои пальцы цепляются за бока, впиваясь в плоть. Я еле сдерживаюсь, чтобы не ударить его по лицу. — Я звонила и оставляла сообщения. Ты не можешь позвонить домой, но ты можешь позвонить Сорену.

Он проводит рукой по своим и без того потрепанным волосам. Похоже, он делал это неоднократно, отчего его волосы встали дыбом.

Неприятный запах из его рта поражает меня прямо в сердце, когда он усмехается: — Ты выходишь замуж за Сорена Моретти? О чем, черт возьми, ты думаешь? — его губы поджаты, на лице читается отвращение. — Ты всегда ненавидела его, Джин.

— Тебя не было здесь, чтобы остановить это.

Он качает головой.

— Ни в одном сообщении, которое ты оставила, не говорилось, что ты выходишь замуж. Ты хочешь построить карьеру. Подумай об этом. Ты помогаешь сажать за решетку плохих парней. Ты понимаешь, кто станет твоим мужем?

Такое чувство, будто кто-то выбивает воздух из моих легких. Он говорит о том, что не дает мне покоя с момента помолвки. Как мне продолжать выполнять свою работу, когда я стану миссис Моретти? В голове темнеет, я заставляю себя сделать вдох.

— Да, меня ввели в курс дел, — сухо отвечаю я, чувствуя, как сводит желудок. Я люблю свою работу и карьеру. А есть ли вообще такая возможность, когда мы скажем «да»? Мои мысли борются друг с другом. Брак. Карьера. Любовь. Как все это может сочетаться?

Джуд либо не замечает, либо продолжает игнорировать мое внутреннее беспокойство: — Сорен заботится только о себе. Он трахнет тебя, а затем выбросит. Так работает его мозг. Ты лучше шлюхи, Джин, не делай этого, черт возьми!