— Когда ты в последний раз проявлял преданность ко мне? Проявлял преданность к своей гребаной семье? — я повышаю голос, но никто за пределами этой комнаты не сможет услышать.

— Все, что я когда-либо делал в своей жизни, было сделано ради этой гребаной семьи! — кричит он, вставая.

Я выхватываю пистолет.

— Не ори на меня, — мой голос до жути спокоен. Я мог бы решить множество проблем, убив Джуда, но не могу так поступить с Джиневрой. Она любит своего брата. Я отказываюсь быть тем, кто это разрушит. Я предан ей, а не Джуду.

Джуд округляет глаза, он стоит неподвижно, отказываясь пошевелиться. Он высоко держит голову и пристально смотрит на меня сверху вниз. Он думает, что я собираюсь убить его, это читается в его глазах. Он смирился со своей участью.

— Не сегодня, Джуд. Вали отсюда нахуй, пока я не передумал, — убираю пистолет обратно в кобуру.

Он убегает, не оглядываясь. Мне нужно обустроить тренажерный зал в этом казино. Я бы сейчас с удовольствием поколотил боксерскую грушу.

Я в сотый раз за сегодня беру телефон, чтобы написать Джин. Интересно, чем она сейчас занимается. Но вместо того, чтобы написать ей, убираю телефон и выхожу, направляясь в заднюю комнату. Мои братья уже ждут меня там.

— Двое наших солдат были застрелены посреди улицы. Их тела оставили там, а пули даже не подобрали, — сообщает Аттикус. У него ужасная привычка сразу переходить к описанию ущерба, который наносят нам в последнее время. Я потираю лоб. — Две ночи назад это была девушка из стриптиз — клуба. Они оставили письмо на ее теле.

Я присаживаюсь, наблюдая, как Сайрус расхаживает по комнате, пока нас отчитывают.

— Они пытались украсть еще один груз средь бела дня, но это была наша приманка.

— Нам нужно приставить охрану к Еве и Джиневре, — объявляет Сайрус.

— Ева взбесится, — хмыкает Аттикус, — мы это уже проходили, и ничего хорошего не вышло.

— Я согласен с Сайрусом. Армато не остановятся, пока не почувствуют, что нанесли нам такой же сильный удар.

Сайрус добавляет: — Девочки не будут в безопасности, пока мы не разберемся с этим, — он скрещивает руки на груди.

— А что, если мы попросим Макса Манчини убрать Армато? — спрашиваю я.

Аттикус качает головой: — Мне нравится эта идея, но они техасская мафия. Они ведут бизнес иначе.

— Они наши союзники, — настаиваю я.

— Мы сами с этим разберемся, — требует Сайрус, не оставляя места для споров.

— Я хочу, чтобы охрана начала работу с самого утра, — мне следовало приставить к Джин телохранителя, как только она согласилась стать моей невестой.

— Не могу не согласиться. Мы пригласим девочек на ужин сегодня вечером и сообщим им о новых обстоятельствах, — отвечает Сайрус, уже набирая номер, чтобы сделать телефонный звонок.

ДЖИНЕВРА

Я дремлю на диване, пока Ева не начинает меня трясти.

— Мои братья что-то замышляют, — говорит она смертельно серьезным голосом. Я пытаюсь встать, но падаю обратно на диван. Я думала, что сон отрезвит меня, но сейчас я пьянее, чем была.

— Смотри, — она сует мне в руки телефон. Мое сердце замирает, когда я вижу имя Сорена. — Открой, — требует Ева. Что, если он пишет мне что-то непристойное? Я не могу открыть его при ней.

Ева наклоняется, нажимает на кнопку телефона, и появляется сообщение.

— Я так и знала! — шепчет она.

— О чем ты говоришь?

Она расхаживает передо мной, и от этого движения у меня кружится голова, поэтому я опять ложусь на спину. Когда это не помогает, снова сажусь, пытаясь сосредоточиться на одной точке на ковре.

— Я получила то же сообщение, с той же формулировкой. Единственный раз, когда мои братья планируют совместный ужин, это когда они думают, что я сделала что-то не так.

— А ты? — спрашиваю я.

Она несколько секунд тупо смотрит на меня.

— Конечно, нет, — защищаясь, отвечает она.

— Может, они узнали о поездке в Вегас?

— Ты ведь не сказала Сорену? — ее лицо бледнеет. Мне нужна вода, и чтобы эта комната перестала кружиться.

— Я оскорблена, что ты вообще спрашиваешь, — я встаю, чтобы сходить за водой. Пока вода наливается в мой стакан, мне приходит в голову мысль. Должна ли я была рассказать Сорену? Ведь он теперь мой муж. Я выключаю кран и делаю глоток.

— Брак меняет людей. Ты на моей стороне или на его?

Она так нервничает из-за пустяков. Это трудно понять, но я никогда не росла с тремя старшими братьями. Я смотрю на ее раскрасневшееся лицо, не понимая почему. Ева беззаботная. Обычно она так себя не ведет.

— Я храню твой секрет, — признаюсь я, но мой желудок сжимается, когда произношу эти слова. Что такого в маленьком путешествии? В глубине души я знаю, что не смогу быть той, кому Ева доверится, когда решит открыться. Я преданна Сорену.

Она изучает мое лицо, и, кажется, она хочет что-то сказать. Я жду, надеясь, что она откроется, но эта надежда быстро улетучивается, когда она говорит: — Мне нужно, чтобы ты протрезвела до ужина.

Ева протягивает мне кусок хлеба и идет варить кофе. В голове крутятся все мысли, которые я отказывалась признавать ранее. Если бы мне пришлось выбирать между Джудом и Сореном, кого бы я выбрала? Если быть до конца честной, то я уже знаю, что это будет Сорен. Семья — это все, и хотя технически они оба семья, Сорен единственный, кто ведет себя как семья. Он мой номер один. Я всегда буду выбирать его.

Я сижу озадаченная на диване родителей Евы, почесывая пальцем внутреннюю сторону уха. Последние пару лет работа помощником юриста была единственным, о чем я позволяла себе думать. Это то, ради чего я жила и дышала. Никогда не думала, что это изменится. Когда же все изменилось?

Болтовня небольшого, но оживленного ресторана просачивается в тишину задней комнаты, где сидим мы с братьями. Мы часто проводим здесь встречи, поскольку владелец — один из наших парней. Он капо, у которого есть рестораны по всему городу. Это мое любимое место, именно здесь мы решаем семейные проблемы. Здесь царит атмосфера итальянской семьи. Все дочери капо работают здесь официантками, а готовит в этом месте его мать. Большую часть дня она ругается по — итальянски, командуя кухонным персоналом. Никто не жалуется, потому что после работы на этой кухне они смогут устроиться куда угодно. Если, конечно, мы не внесем их в черный список.

Мы с братьями сидим за столом уже полчаса, когда открывается дверь и входят Ева и Джин. Мой взгляд устремляется на Джин, и я немедленно встаю. Джин неустойчиво стоит на каблуках, и Ева помогает ей удержаться на ногах. От них обеих исходит запах алкоголя.

— К чему ты принудила мою жену? — спрашиваю у Евы. Она вызывающе поднимает бровь и проходит мимо меня, толкая меня в плечо своим телом.

— Ты в порядке? — спрашиваю я Джин более мягким тоном. Она потирает виски.

— Кажется, у меня похмелье, — то, как она надувает свои идеальные губы, вызывает у меня желание вцепиться в них зубами. Даже с похмелья она выглядит очаровательно.

— У меня есть кое-что для тебя, — надеюсь, это вызовет улыбку на ее лице. Я достаю из кармана прямоугольную коробку и открываю ее для нее. Чувствую себя как ребенок на Рождество, волнение разгорается в каждом нерве, когда ее лицо перестает хмуриться.

— У тебя есть для меня подарок? — ее голос мягкий и приятный, она касается моей руки, — мне нравится, — она хватает меня за лицо и прижимается губами к моим. — Можешь надеть его на меня?

Я достаю из коробки тонкое, изящное жемчужное ожерелье, и она приподнимает волосы, обнажая шею. Я помещаю его на ложбинку ее шеи и застегиваю. Она поворачивается ко мне, ее лицо сияет.

— Что скажешь?

Украшение стильное и элегантное, жемчужины разбросаны на расстоянии около дюйма друг от друга и достаточно мелкие, чтобы не казаться вульгарными. Женщина в ювелирном магазине пыталась продать мне какое-то ожерелье за десять тысяч долларов, но я не думал, что оно подойдет моей жене. Ей было бы неприятно выставлять свое богатство напоказ.