Серые сумерки начала июля плавно опустились на многомиллионный город. Совсем скоро в нём станет нечем дышать. Смог и духота будут единственным, о чём думаешь, добираясь из одного района в другой. А пока ещё можно было насладиться свежестью, впуская ветер в открытые окна на своём семнадцатом.

Упираясь свободной рукой, так как в другой был зажат телефон, в стекло, он смотрел на Лондонский Сити и разговаривал с давним приятелем, с которым учился в Итоне. Жизнь в частной школе для мальчиков сблизила их. Вместе они учились и вместе пускались во все тяжкие. Несмотря на то, что их пути разошлись, так как один отдал предпочтение работе в посольстве, а другой актерскому мастерству, юношеская дружба с годами росла и крепла.

Вот и сейчас Джеймс пытался вырвать старого друга из рутины. Но все его попытки разбивались об упрямство и надуманные причины для отказа.

— Но что я там буду делать? — в отчаянии вскричал мужчина и раздражённо расстегнул пару верхних пуговиц на рубашке. После запустил руку в кучерявые волосы в жесте, выражающем полное отчаяние.

Он не знал, как ещё объяснить другу, что не собирается воспользоваться любезным предложением уехать из Лондона и забраться в какую-то глушь. Здесь он мог встретиться с сёстрами, пробежаться по парку в паре кварталах от дома, пройтись по знакомым до одури улицам и просто запереться в квартире и порепетировать. А что будет делать там? Совершенно один на берегу залива Ирландского моря?

— Просто отдохнешь, — заманчиво увещевал спокойный голос. — Ты хоть помнишь, каково это, Том? Отключить телефон и наслаждаться жизнью. Без автографов, фотовспышек и чётко выверенного расписания.

Джеймс знал куда бить. И этот удар пришёлся точно в цель. Отстранившись от окна, Том начал туда-сюда ходить по комнате. Он не мог понять себя. Откуда в нём было столько гнева и раздражения на старину Джеймса? Почему тому было просто не отстать со своей навязчивой идеей? Сейчас он не был готов к подобному предложению. Но в нём не было уверенности, что в другое время что-либо изменилось бы.

— У меня через две недели начинается сезон в театре. Нужно подготовиться, — произнесённые слова ему самому не показались убедительными, хотя всегда были таковыми, когда он объяснял семье или компании, что не может присоединиться к ним в этот раз. В них звучало только недовольство, почти ворчливость, которая за ним никогда не водилась.

— Единственное, что тебе нужно — это отдых, прежде чем опять запряжёшься, — усмехнулся Джеймс, используя последний из аргументов. Тот, который ему самому казался самым разумным.

— Я бы прекрасно отдохнул и дома, — буркнул в трубку Том.

Он прекрасно помнил все попытки куда-либо полететь, поехать или пойти отдохнуть. Последние десять лет они всегда заканчивались полным провалом. В Британии, Соединенных Штатах или какой другой стране всё всегда сводилось к одному. Обязательно находился кто-нибудь, кто изумленно шептал, восторженно вскрикивал или полузадушено пищал: «Том, о боже!» или «Это же Том Хигстон!». Это утомляло. Порой ставило в тупик. К примеру, когда кофе выпить не можешь, чтобы под нос не сунули блокнот или не сфотографировали, или того хуже, не попросили сделать совместное фото. Порой его тошнило от этого. Люди не имели представления о личном пространстве. Были напрочь лишены тормозов. Они не понимали, что когда ты выходишь из дома в тренировочной одежде на пробежку, то вовсе не настроен для всего этого. Им непременно нужно было знать, куда он идет, кто эта девушка, что сидит с ним за одним столом и прочее, и прочее. Чёрт возьми, с ним даже сестры перестали куда-либо ходить из-за этого! Скрываться от столь навязчивого внимания становилось всё сложнее, а пестрить в газетных заголовках не было никакого желания.

Тяжёлый вздох в трубку с той стороны прервал цепь мрачных размышлений Тома.

— Знаешь, мне надоело, — сухо признал Джеймс. Когда он начинал говорить в такой манере, ничего хорошего ждать не приходилось. — Если хочешь и дальше прогнивать в своём склепе, оставайся. Только знай, что не с этим человеком я пробирался в сад к тётушке Мэйбл, чтобы стащить ароматные сладкие яблоки.

Прошлый раз, когда Том довёл старого приятеля до ручки, они не разговаривали больше года. Стоило быть честным хотя бы с самим собой — терять друга, проверенного временем, Хигстону хотелось меньше всего. Поэтому, ещё до конца не додумав мысль, он торопливо выдохнул:

— Стой! — А потом, испугавшись своего же порыва, умоляюще прошептал: — Джеймс, не надо так.

— Я всё сказал Том, — безжалостно оборвал тот. — Не хочешь, как хочешь. Я позвоню и отменю оплату за дом.

Присев на спинку дивана, Том зажмурился. А потом на выдохе произнёс, будто боясь передумать:

— Я согласен. Согласен, чёрт с тобой.

Распахнув голубые глаза, он пустым взглядом смотрел прямо перед собой, совершенно разбитый тем, как обернулась беседа со стариной Джеймсом. Теперь придется суетиться, собирать вещи, делать срочные звонки агенту и семье. И всё из-за неуёмной жажды деятельности одного не в меру ретивого и чрезвычайно упорного друга!

— Значит, завтра в десять я заеду за тобой? — строго уточнил Джеймс.

— Мы разве не на самолете полетим? — недоумение сквозило в голосе Тома.

— Вот ещё, — от того, как приятель хмыкнул в трубку, Хигстон неуверенно улыбнулся. Он помнил, как с таким же хмыканьем Джеймс подбивал его на очередную шалость. — Чтобы тебя атаковали в аэропорту поклонники, а потом всё вылилось в сеть? Нет уж.

При мысли о том, что может ожидать его в аэропорту, Том поморщился.

— Ты прав. Это было бы катастрофой.

— Значит завтра в десять, — не спрашивал, а уточнял Джеймс.

— Идёт, — кивнул Хигстон, хотя собеседник и не видел этого.

— Увидимся завтра, Том.

Уже после того, как Уилстон отключился, он подумал, что не так уж и плохо будет немного пожить вдали от шума большого города. Просто гулять по высокому берегу, наслаждаться криком чаек и шумом прибоя. И ещё он понял, что Джеймс, вполне возможно, ловко заманил его в ловушку. Припёр к стенке, сыграв на чувствах. Умело изобразил обиду и раздражение. Но в любом случае, если импровизированный отдых не принесёт удовольствия, Том выскажет другу всё после. Для этого даже не понадобится много времени.

На следующее утро он стоял у окна и неторопливо небольшими глотками пил крепко сваренный кофе без сахара и молока. Только так можно было в полной мере ощутить его истинный вкус, кто бы там что ни говорил. Бросив взгляд на циферблат наручных часов, показывающий без четырёх минут десять, он едва уловимо нахмурился. Но, едва успев сделать последний глоток бодрящего напитка, отвлёкся от смурных мыслей на звук пришедшего смс. Взяв с идеально отполированной столешницы сотовый, он усмехнулся. Джеймс никогда не опаздывал. И этот раз не был исключением. Сообщение было как раз от него. Припарковавшись, он ждал внизу, в очаровательной манере напомнив, что на то, чтобы спуститься, у Тома есть четыре минуты. Тая ухмылку в уголках губ, он засунул телефон в карман брюк, не став ничего отвечать.

Пары минут ему хватило, чтобы вымыть чашку, набросить на плечи вязаный кардиган, взять с дивана собранную сумку и спуститься на лифте. Перед тем, как двери открылись на первом этаже, он надел большие чёрные солнцезащитные очки. Коротко кивнув консьержу, проходя мимо, он едва не онемел, увидев через стеклянные стены вестибюля припаркованный ярко красный родстер и Джеймса, опирающегося задницей о капот.

— Серьезно? Mazda MX-5? — сквозь зубы процедил Хигстон, вместо приветствия. В его тихом голосе слышался ничем не прикрытый гнев. — Ничего более приметного не нашлось?

Подходя к багажнику, он сжал губы в тонкую линию, опасаясь сорваться. И опасаясь, что где-то неподалеку может находиться какой-нибудь неуемный папараццо. Забросив сумку, он выпрямился и поторопился сесть на переднее сидение.