Лэндон — тот, кто отвозит меня на работу в мой первый день после возвращения, настороженно наблюдая за тем, как я балансирую на коленях контейнерами с макаронами.

— Я чувствую твое беспокойство, — говорю я ему. — Но со мной все будет в порядке.

Он морщит нос, на котором все еще виднеется пятно муки с того момента, как он поцеловал меня до потери сознания, когда я заканчивала готовить порции сегодня утром. — Я знаю это, — говорит он ровно, хотя костяшки его пальцев белеют от того, что он сжимает руль. — Я знаю, — тихо повторяет он.

Когда он открывает передо мной пассажирскую дверцу и ведет в кафе, на его лице все еще читается беспокойство.

— Предполагается, что ты самый разумный, — говорю я ему игриво. — Самый умный детектив, которого я знаю.

В уголках его глаз появляются морщинки, и он слегка улыбается мне. — Не тешьте мое эго, мисс Блум. Иначе я никогда не отпущу вас на работу.

Несколько наших постоянных покупателей здороваются со мной, когда я ставлю макароны за прилавок, оставляя Лэндона ждать у входа. Он стоит в дверях, его губы изогнуты, когда он наблюдает, как я приветствую посетителей и заключаю Девин в объятия.

— Можешь отнести это в подсобку? — Спрашиваю я ее, указывая на печенье. — Я собираюсь попрощаться с Лэндоном.

Она приподнимает бровь и ухмыляется.

— Нет, — начинаю я, но она только поводит бровями.

— Что? Иди попрощайся со своим парнем, — невинно говорит она, ее глаза широко открыты. Но в них есть огонек, и она бросает на меня понимающий взгляд.

Я фыркаю и выхожу за дверь, Лэндон следует за мной. Когда мы оказываемся сбоку от здания, он обхватывает мое лицо руками и улыбается.

— Хорошего первого дня возвращения, любовь моя, — выдыхает он, целуя меня в лоб. — Будь в безопасности.

Мое сердце бешено колотится в груди. — Я сделаю это, — шепчу я, и у меня кружится голова от услышанного ласкательного имени.

— Поблизости патрульная машина, — говорит он. — Если ты что-нибудь увидишь, если тебе что-нибудь вообще понадобится…

— Я справлюсь, — говорю я, обнимая его за шею. — Со мной все будет в порядке.

Он сжимает губы в тонкую линию. — Я знаю, что это звучит как паранойя, — говорит он. — Но ты для меня самое дорогое, что есть в мире. Так что это… сложно.

Я встаю на цыпочки и целую его, вдыхая его землистый аромат. Когда я отстраняюсь, его темно-карие глаза полны удивления. — Я люблю тебя, — бормочет он, его глаза ищут мои. — Я должен был сказать тебе раньше. С первой недели нашего знакомства. С того момента, как ты вошла в мой офис с печеньем.

Лэндон любит меня.

Меня любят.

Я улыбаюсь так широко, что у меня болит лицо, и целую его снова, крепко. — Я тоже тебя люблю, — говорю я, улыбаясь ему в губы.

Сначала я думаю, что сплю.

Самый милый, добрый Альфа, которого я когда-либо встречала, любит меня.

Моя внутренняя Омега поет, и я близка к слезам, когда Лэндон улыбается мне в ответ.

— Хорошо, — мягко говорит он. — Теперь, когда это решено.

Я смеюсь, когда он притягивает меня в свои объятия. — Я рада, — шепчу я, пряча лицо у него на груди. — Но мне действительно нужно идти.

— Заманчиво просто оставить тебя здесь, — вздыхает он. — Но, как ты сказала, я разумный. Полагаю, я должен соответствовать своему имени.

— Мммм.

Он целует меня в щеку. — Давай отведем тебя внутрь, пока ты не опоздала на свою первую смену.

Лэндон бормочет еще одно "Я люблю тебя , прежде чем попрощаться с Девин и со мной.

В ту минуту, когда за мной закрывается дверь, Девин одаривает меня дерьмовой ухмылкой.

— Тише, — предупреждаю я ее, но не могу сдержать улыбку на лице.

— Он сказал, что любит тебя, — говорит она певучим голосом, когда я обращаю свое внимание на контейнеры с макаронами. Я начинаю их распаковывать и усмехаюсь.

— Тебе двенадцать лет? — Я поддразниваю, не в силах говорить так грубо, как мне хочется. — Разве тебе не нужно работать?

— Ей почти двадцать, но она ведет себя как двенадцатилетняя, — говорит Люк, направляясь к кассе.

Девин пожимает плечами. — Я ничего не могу поделать с тем, что взволнована тем, что у моей подруги лучшая история любви всех времен, — говорит она. — И я отказываюсь прекращать говорить об этом.

Вместе с Девин мы приводим в порядок кондитерский прилавок, меняя порядок и добавляя новые вкусы, в том числе ее мятно-шоколадные макароны.

Мой день проходит в организации, общении с клиентами и чтении отчетов о продажах.

Я возвращаюсь к работе, как будто и не выходила из кафе. Разница лишь в том, что на этот раз я упоминаю Эйприл при каждом посетителе.

И поскольку ни для кого не секрет, что со мной случилось, они внимательно слушают.

Каждый человек, покупающий кофе или выпечку, точно знает, кто такая Эйприл и как она выглядит. Они также знают, кому позвонить, если им покажется, что они ее видят.

Я не осознаю, что Тэмми здесь до конца моей смены. Я заканчиваю разговор с постоянной посетительницей об Эйприл, оборачиваюсь и вижу, что она стоит в дверях задней комнаты с остекленевшими глазами.

Я заключаю ее в объятия, и она отвечает мне взаимностью. — Как много ты услышала? — Я спрашиваю ее.

Она шмыгает носом. — Все, — говорит она. — Спасибо, что никогда не разочаровывалась в ней.

Я качаю головой. — Я никогда этого не сделаю. Так же, как ты никогда не отказывалась от меня.

Я также не говорю о том, когда я пропала.

Даже в мои худшие времена Тэмми всегда принимала меня как вторую дочь. Она видела меня в самом низу и в моем лучшем проявлении.

И она осталась.

— Пойдем со мной в подсобку, — говорит она. — Я хочу минутку поболтать.

Я напрягаюсь, в моей голове проносится миллион различных сценариев наихудшего развития событий.

— Ничего страшного, милая, — говорит она. — Нам просто нужно найти общий язык.

Я иду за ней на склад, и мы садимся за маленький белый столик.

Я думаю, дело не в Эйприл. Этого не может быть. Они бы мне сказали.

— Итак, — говорит Тэмми, — твоя мама позвонила мне.

Я замираю, пока во мне не закипает знакомый гнев.

— Ах. Как мило с ее стороны, что она увидела меня в новостях, — невозмутимо говорю я.

Тэмми вздыхает, и выражение ее лица смягчается. — Я знаю, — мягко говорит она. — Слишком мало и слишком поздно.

Я пожимаю плечами. — Чего она хотела?

— Она спрашивала о тебе, как у тебя дела.

Я усмехаюсь и ковыряю царапину на столе. — Как, по ее мнению, у меня дела? Почему ее это вдруг стало волновать? — Я огрызаюсь.

Тэмми грустно улыбается мне. — Потому что ты все еще ее ребенок. И я думаю, в глубине души она любит тебя. Мы обсуждали это раньше.

Моя мать ясно дала понять, что я слишком нуждаюсь и что она не может справиться с перепадами моего настроения. Чаще всего после школы я оказывалась в доме Тэмми, а не у себя дома, пока, наконец, просто не начала ночевать там в школьные вечера и возвращаться на выходные к маме.

В то время я думала, что это было потрясающе. Моей маме больше не нужно было беспокоиться обо мне, и у меня всегда был домашний ужин и время с моей лучшей подругой. У них даже была свободная комната, которую они превратили в спальню для меня.

Мне это понравилось. Я скучала по маме, но я сказала себе, что так она могла больше работать и не утруждать себя тем, чтобы забирать меня из школы.

Только позже я узнала, что она иногда заходила и пыталась дать Тэмми денег за заботу обо мне. Она всегда отказывалась.

Мне потребовалось время до совершеннолетия, чтобы осознать, что именно произошло. Моя мать, по сути, передала меня другому человеку, не имея возможности или нежелания самой быть моим родителем.

Она начала забывать о моем дне рождения, как только мне исполнилось пятнадцать.

К шестнадцати годам мне пришлось узнать от Тэмми, что она уехала со своим новым парнем.