Итак, когда упорное неприятие наличия психических явлений выглядит уже очень странным, когнитивизм готов признать и факт их наличия, и даже использование интроспекции. Просто он стыдливо называет слегка модифицированную интроспекцию «объективным психологическим экспериментом». Если когнитивизму необходимы эти игры для сохранения лица, можно, конечно, даже назвать интроспекцию «объективным экспериментом». Для этого достаточно лишь стандартизировать ее и построить по образцу «объективного» эксперимента, то есть обеспечить подобие ее воспроизводимости. Очевидно, что и главенствующая роль психических явлений в обеспечении функционирования человеческого разума, и необходимость интроспекции в их изучении будут признаны когнитивизмом завтра. Но хотелось бы, чтобы это случилось еще вчера.
В то же время не следует бросаться и в другую крайность, отказываясь от объективного психологического эксперимента. Необходимо учитывать, что интроспекция, как и эксперимент, имеет очевидные ограничения. Из того факта, что сознание способно в процессе рефлексии как бы наблюдать со стороны за возникающими в нем же психическими явлениями, не следует, будто человек может как-то «прямо» познать возникающие в его сознании феномены и в результате глубоко проникнуть в их сущность. Это также не означает, что сознание обладает каким-то особым пониманием собственных психических феноменов, что собственное психическое содержание познается в процессе рефлексии непосредственно, что оно совершенно открыто для сознания, имеющего к нему приоритетный доступ, как полагали интроспекционисты в XIX в. Собственные психические феномены доступны сознанию лишь в той же мере, в какой доступен наблюдателю любой внешний объект наблюдения.
Вся приоритетность и исключительность самонаблюдения за содержанием собственного сознания заключается только в том, что другому (внешнему) наблюдателю это же психическое содержание чужого сознания недоступно вовсе. Но из этого ни в коем случае не следует никакой особой открытости собственного психического содержания для познания и тем более особого понимания этого содержания, якобы возникающих в процессе интроспекции. Человек может наблюдать и регистрировать во время интроспекции наличие собственных психических явлений, но ничего в них не понимать, как, например, ребенок, наблюдающий за работой биржи. Такое непонимающее наблюдение в психологии нередко ошибочно называют бессознательным. Хотя правильнее было бы говорить о непонимании собственных вполне осознанных психических феноменов. О непонимании их причинно-следственных связей, особенностей их возникновения, развития и результатов.
Мне кажется, что психологам пора наконец задуматься о событиях, происходящих в психологии последние 100 лет, и о негативном влиянии на ее развитие бихевиоризма, которое по-прежнему сохраняется… Может быть, имеет все же смысл признать, что «объективистская» революция в психологии, начатая В. Вундтом и продолжаемая до сих пор его последователями, пытающимися создать на базе изучения мозга «объективную» психологию – науку о человеческом разуме по образцу физики, провалилась?
Хуже того, она породила антипсихологию – современные разновидности бихевиоризма – обанкротившегося научного направления, претендовавшего на то, чтобы называться наукой о человеческом разуме, но без психических явлений. И все обещания бихевиористской психологии раскрыть механизмы человеческого разума оказались пустыми. Гора родила мышь.
Не пора ли осознать, что объяснить человеческий разум без признания определяющей роли психических явлений невозможно и попытки преуменьшить роль и значение психических явлений – это путь в никуда; что сторонники преуменьшения роли и значения психических феноменов мало что дали психологии, но они захватили в ней власть почти на век и их позиции по-прежнему сильны? Они контролируют журналы, кафедры, лаборатории и научные общества. Их фундаментальные идеи, пусть и в видоизмененном виде, все так же преподаются во всех университетах, и их изучают студенты, превращающиеся в новых сторонников мертвого вероучения… В результате и в последующие десятилетия разные варианты необихевиоризма будут по-прежнему определять пути развития психологии.
П. Фейерабенд (2007, с. 298) пишет о том, что большинство исследователей в любой науке предпочитают сохранять существующее в ней положение дел. Их критика направлена лишь против мнений их противников, но никогда – против самих фундаментальных идей. Фундаментальные верования науки защищаются с помощью «табу»-реакции, как «табу» в примитивных обществах. А все то, что не охватывается обоснованной категориальной системой или считается несовместимым с ней, рассматривается как нечто совершенно неприемлемое либо просто объявляется несуществующим. Наука не готова сделать теоретический плюрализм основанием научного исследования. Между наукой и мифом существует поразительное сходство, заключает он.
Добавлю, что шоры, наложенные обучением, трудно преодолеть. Тем не менее отрицающий интроспекцию когнитивистский необихевиоризм уже поставил себе на службу интроспективный метод и относит его результаты к своим достижениям. Вспоминаются слова П. Фейерабенда (2009, c. 260) о том, что ошибки в научных исследованиях не просто встречаются, но повсеместно распространены. Их распространенность – не историческая случайность, не временная утрата интеллекта, а образец. Некомпетентность, будучи стандартизированной, превратилась в существенную часть профессионального превосходства. У нас больше нет некомпетентных профессионалов, у нас есть профессиональная некомпетентность.
Подведу предварительный итог.
1. Человеческое сознание и разум нельзя познать без признания необходимости изучения переживаемых человеком психических феноменов, то есть сознание и разум нельзя изучить на физиологическом уровне. Психические феномены – единственный ключ к их пониманию. Психические феномены самоценны, самодостаточны и нуждаются в изучении сами по себе и даже без их связи с нейрофизиологическими процессами. По крайней мере на данном этапе развития психологии и естествознания это вполне оправданно.
2. Психические феномены надо изучать с помощью новых стандартизованных, воспроизводимых и проверяемых методик интроспекции с одновременным привлечением экспериментальных методов.
3. Процессы, обеспечивающие человеческий разум, следует рассматривать на физиологическом уровне, а ответственные за разум – на психологическом уровне. На физиологическом уровне присутствуют-одни сущности[7]: нейроны, электрические импульсы, синапсы, нейромедиаторы и т. д. На психическом уровне – другие, причем только те, которые мы в состоянии обнаружить в своем сознании интроспективно. Категорически недопустимо смешивать эти уровни. При попытках их совместного рассмотрения и обсуждения возникает нелепая и бессмысленная каша из терминов. Даже в процессе построения аналоговых метафор, моделирующих человеческое познание, недопустимо объединять разные уровни и, перескакивая с одного на другой, создавать из несопоставимых элементов некие гибридные конструкты[8].
4. Ничего, кроме того, что мы способны интроспективно «увидеть» в собственном сознании, в нем нет и не может быть. Там нет, например, «неосознаваемых репрезентаций» или «амодальных репрезентаций», а также других странных конструктов, широко представленных в когнитивистской психологической литературе. Все то, что мы не можем обнаружить в сознании непосредственно в процессе интроспекции, – не более чем создания разума исследователей, вроде троллей и эльфов, которые «где-то живут».
5. Используемая исследователями терминология должна быть максимально четкой. Каждое вводимое понятие должно быть квалифицировано: это психический феномен, это физиологическое явление, это полезная для понимания данной сущности метафора, это конструкт исследователя и т. д. Нельзя обсуждать некий создаваемый исследователем спорный конструкт безотносительно к месту его возможного приложения и вне связи с его предполагаемой функцией.
