Сидя за столом в своем кабинете, Вихров услышал стук в дверь.

– Зайдите! – крикнул он.

На пороге возникла одна из старейших педагогов Шуховки по фортепиано Ирина Борисовна Викторович. Вихров вышел из-за стола и проводил ее в кресло, сам опустившись на стоявший рядом диван.

– Чаю, Ирина Борисовна?

– Нет-нет, спасибо, я на минутку. Дмитрий Сергеевич, тут Елена Павловна рассказала мне, что на днях у нас открывается какой-то флигель, и предложила заниматься там.

Ремонт во флигеле действительно подходил к концу, и Вихров был откровенно горд этим обстоятельством.

– Да, Ирина Борисовна, флигель мы откроем на днях, там сделан отличный ремонт, часть инструментов новые – я думаю, и вам, и другим педагогам понравится.

– Дмитрий Сергеевич, Митя… Я всю жизнь школе отдала, и что же, ты хочешь теперь меня из нее выгнать?

Пожилая женщина с грустью смотрела на Митю, для которого такой поворот оказался совершенно неожиданным.

– Ирина Борисовна, о чем вы говорите, что значит выгнать? Наоборот, там условия будут намного лучше!

Вскоре после начала ремонта во флигеле Вихров сообразил, что рано или поздно ремонтные работы закончатся и в новых классах на чем-то надо будет заниматься. А помещений добавлялось немало: двухэтажное здание флигеля насчитывало более семисот квадратных метров, увеличивая размер школьных площадей на треть. Поэтому Митя заранее стал готовить Комитет по культуре к тому, что нужно будет выделять деньги на покупку новых и капитальный ремонт старых инструментов.

За год с небольшим в этом направлении кое-что удалось сделать, так что после ремонта во флигеле около пятнадцати классов были оснащены практически новыми роялями и пианино. В пяти классах стояло даже по два рояля – они как раз и предназначались для занятий пианистов.

– Митя, я прекрасно знаю, о чем говорю! Тридцать лет школа в этом здании, здесь уже столько пережито, здесь зал!

– Там, кстати, тоже небольшой зал будет, репетиционный, – вставил Вихров.

– Митя, это совершенно другое, там стены – все не то. Я хочу работать в своем классе, не пойду я туда!

Вихров был уверен, что класс, в котором много лет работает Викторович, по площади меньше, чем помещение, которое ей предлагалось во флигеле. А самое главное – рояли там были гораздо лучше!

Но спорить Митя не стал – как не стал дискутировать с еще несколькими заслуженными преподавателями, приходившими к нему по такому же поводу.

– Хорошо, Ирина Борисовна, я скажу Елене Павловне, чтобы она оставила за вами старый класс.

– Конечно, Митя, так будет намного лучше. К тому же во флигель нужно по улице ходить, а это далеко.

Путь из основного здания Шуховки до флигеля занимал меньше минуты, но Вихров был настолько поражен ходом мысли Ирины Борисовны, что не нашелся, что ответить. Он просто вежливо согласился.

Встав из-за стола и проводив Ирину Борисовну, Митя подумал, что выдающийся педагогический опыт далеко не всегда гарантирует наличие простой житейской логики. Ирина Викторович была ученицей самой Елены Шуховой и за свою жизнь воспитала не один десяток пианистов. Один ее ученик и вовсе стал всемирной звездой.

Изначально Вихров, планируя назначение классов во флигеле, имел в виду, прежде всего, как раз таких, заслуженных педагогов. Ведь ясно, что если ты готовишь детей к выступлениям в лучших залах мира на лучших в мире роялях, то и учиться играть они должны на хороших инструментах. Даже в концертном зале рояль живет не так долго, а уж в классе, где на нем каждый день по десять часов играют ученики, которым только предстоит достигнуть вершин мастерства, инструмент приходит в негодность еще быстрее.

Но план Вихрова не сработал – пожилые педагоги дружно отказались «переезжать» в соседнее отремонтированное здание и заниматься там, несмотря на все плюсы, которые видел в этом начинающий директор.

Ирина Борисовна Викторович

Усевшись обратно за стол, Вихров задумался. Ремонт удалось сделать сравнительно быстро, примерно за полтора года, поскольку конструктивно во флигеле ничего не поменялось.

Огромные балки, которые шли от стены до стены, местами сгнили – их концы пришлось брать в железные обоймы и зачеканивать обратно в стены. Кстати, сгнили они по той причине, что по торцевой стене здания с крыши стекала вода. Крыша у флигеля была трехскатной. При постройке дома этот факт не был критичным, поскольку торцевой скат крыши выходил на проулок и зимой снег с него скатывался. Но впоследствии прямо к этому торцу флигеля было пристроено более высокое здание, стена которого закрывала сход снега, и он скапливался в этом «кармане».

Из-за поступавшего снизу тепла снег на крыше все время подтаивал, и вода находила щелочки, чтобы стекать на чердак, а затем и дальше вниз. Поэтому с ноября – как только выпадал первый снег – и примерно до апреля примыкавшая к высокому зданию стена все время стояла мокрой, балки гнили, а помещения, которые располагались ниже, были в подтеках.

Чтобы убрать этот «карман» раз и навсегда, Вихров предложил рабочим-ремонтникам сделать крышу двускатной, продлив ее конек до стены соседнего здания. «Кармана» бы больше не было, и снег скатывался бы в две стороны. Но чтобы это осуществить, требовался сущий пустяк: для опоры балки, которая продолжила бы конек крыши, нужно было выдолбить углубление в соседской стене. Все бы хорошо, но только в этом соседнем, во всех смыслах высоком здании располагалось Министерство обороны Российской Федерации. О получении официального разрешения на эти работы не могло быть и речи.

В один из поздних пятничных вечеров рабочие под руководством Вихрова забрались на крышу флигеля, приставили лестницы к соседнему дому, проштробили в кирпичной стене Минобороны нишу, вставили в нее балку и к утру аккуратно все заделали. Как показалось Мите, военные даже не заметили, что послужили надежной опорой музыкальной культуре: крыша флигеля стала двускатной. Проблему протечек в новом корпусе Шуховки Вихров устранил.

Кроме того, во флигеле поменяли систему отопления, водопровода и канализации, положили наборный художественный паркет, кое-где заменили перегородки, но перекрытия как были, так и остались деревянными. А вот пол на первом этаже был когда-то отделан плиткой, которая пришла в полную негодность. Ступени лестницы, ведущей на второй этаж, оказались сделаны из песчаника. Часть из них отсутствовала, некоторые треснули и покосились, оставшиеся были стерты с ближней к перилам стороны. Косо лежащие плиты на площадках лестницы производили убогое впечатление. Вихров понял, что здесь нужно менять все.

Теоретически можно было положить на пол и на лестницу обычную плитку. Но Митя представил себе первый этаж флигеля, шикарную лестницу с резными балясинами на второй, и его перфекционистское нутро взбунтовалось: что за общественный туалет в лучшей музыкальной школе страны? Делать так делать. Нужен был только мрамор.

Неприятность заключалась в том, что деньги выделили на ремонт в целом, а поскольку это был ремонт, а не реконструкция, все документы шли за подписью самого Вихрова. И задачи строителям тоже ставил Митя. Но идея с мрамором пришла ему тогда, когда ремонт уже начался, и в утвержденной смете ничего похожего не было. Так что никакой мрамор никто, естественно, не заказал, и карту укладки мрамора тоже никто не сделал.

Еще выяснилось, что мрамор просто так, по желанию, не отпускается, поскольку является ценным отделочным материалом строгой отчетности. Кроме того, непонятно, сколько именно квадратов мрамора необходимо, а главное, неизвестно, где его взять.

Хотя Мите, как любому москвичу, было ясно: если где-то в Москве и может быть мрамор, то только в Метрострое.

В последующие годы Вихрову неоднократно пришлось общаться с руководством метрополитена: через некоторое время офисы этой организации приобрели тот лоск, который свойственен офисам всех крупных и богатых компаний. Но в 1992 году до этого было далеко: офис Метростроя хоть и располагался в новом здании над станцией «Цветной бульвар», но внутри больше напоминал районный ЖЭК. Верхняя часть стен была покрашена, нижняя обтянута пленкой «под дерево», а швы посередине стены закрывала так называемая раскладка – дешевая сосновая рейка. На полулежал линолеум, «дышавший» пузырями в разных местах. Все это Митя успел так подробно рассмотреть, поскольку в поисках кабинета директора обошел два безлюдных этажа и только на третьем набрел на табличку с нужной ему надписью.