На этом месте Сэнди отвела глаза от бумаги и задумалась: каким образом никому не известный Вихров ухитрился получить на своем письме резолюцию главы государства, да еще такую определенную?
Далее из пресс-релиза следовало, что даже резолюция президента страны не убедила мэра Москвы Полевого «довести дело до конца», так что борьба за особняк продолжалась нешуточная, что и заставило родителей учеников Шуховки выйти на митинг в защиту школы, где учатся их дети.
Сэнди захотелось посетить митинг и посмотреть на этих музыкантов. Классическая музыка ее почти не интересовала, хотя, как любой образованный человек, раза два в год она ходила на концерты и в театр. Но ей было интересно посмотреть, как московские власти будут выруливать из этого противостояния накануне президентских выборов, когда подобная социальная активность совсем не приветствуется.
Кроме этого, Сэнди тянуло выяснить, кто такой этот Вихров, как ему удалось столь долго противостоять всесильному мэру Москвы и даже дойти до президента Бунина. Она была взрослой женщиной и не верила в одиноких супергероев.
Московское бюро BNN располагалось в начале Кутузовского проспекта. Ездить по Москве утром в воскресенье – одно удовольствие, даже несмотря на хмурую зимнюю погоду: машин практически нет, и дорога от Кутузовского до Луговки заняла от силы минут пять.
К моменту приезда Сэнди и ее оператора возле Шуховки собралось уже достаточно большое количество журналистов. С настроенными камерами стояли операторы BRD и еще одной немецкой телекомпании, подъехали и несколько российских телевизионщиков. Пишущих журналистов собралось человек пятнадцать. Обводя взглядом площадку для съемки и в какой-то момент отвернувшись от коллег, Сэнди увидела, что со стороны Арбатской площади медленно и неслышно подкатил автобус московского ОМОНа.
Кто-то из российских журналистов дозвонился до организаторов митинга и сообщил, что никто не появится перед школой раньше назначенного времени. Однако где будет располагаться импровизированная трибуна, организаторы указали: ориентиром стал выступающий из-под сугробов гранитный бордюр клумбы. Сэнди повернулась к оператору Глебу, но увидела, что дополнительные инструкции не требуются: он уже установил штатив, причем в подходящем месте – как раз напротив гранитного уступа. Поймав ее взгляд, оператор усмехнулся:
– Конечно, раньше времени не выйдут. Кстати, смотри, ОМОН подъехал. Похоже, мэрия снова случайно мероприятие разрешила.
Митинг был назначен на двенадцать часов. Шуховская школа стояла, не подавая признаков жизни, глядя на собравшихся темными дырами выбитых окон. На окружавшем ее строительном заборе был натянут плакат с лозунгом «В защиту Шуховки». Сэнди взглянула на часы – 11:55, но на заснеженной площадке перед школой не было никого, кроме переминающихся с ноги на ногу журналистов, нескольких зевак и выставленных полукругом камер, направленных в белые сугробы. Картина была странная.
Внезапно из-за угла здания школы начали выходить люди в рыжих строительных касках, на которых можно было различить все ту же надпись «В защиту Шуховки». Среди них – мальчишки и девчонки лет десяти-пятнадцати. Все они быстро преодолели расстояние от угла сквера до пространства перед камерами, остановились и стали растягивать транспаранты.
Людей, которых Сэнди поначалу приняла за обычных зевак, стало больше. Она сообразила, что случайных прохожих здесь быть не может: район Луговки практически нежилой, и утром в выходные, тем более зимой, мало кто может оказаться здесь случайно.
Из автобуса ОМОНа вышел человек в городском камуфляже и быстрым шагом приблизился к нескольким милиционерам в обычной форме, которые наблюдали за происходящим из дальнего угла сквера. Сэнди приложила к уху мобильный телефон, сделала вид, что шум толпы мешает ей разговаривать, и на несколько шагов приблизилась к сотрудникам милиции. До нее донеслось:
– Что тут?
– Ну, сами видите, товарищ старший лейтенант…
– Я-то вижу. Ладно, погоди… – офицер ОМОНа вытащил из кармана куртки мобильник и приложил к уху. – Алло. Да, начинается митинг… Да. А что делать? Что? Нет, так не пойдет, тут телевидение, я не могу… Да ничего, плакаты развернули, речи собираются говорить… Ну, какие… Сейчас…
Он повернулся к митингующим и стал всматриваться в надписи на транспарантах.
– «Верните детям родные стены!», «Кто пойдет под суд?», «Где вы, слуги народа?», «Чиновники, где предел вашей алчности?» А, вот – «Меняем Хесина на Кисина». Да нет, какой президент… Про Полевого тоже ничего… Понял. Так точно.
Омоновец защелкнул трубку и повернулся к милиционерам:
– В общем, просто ждем. Пока не кончится. Но нам тут работы, похоже, не будет – сами видите, камеры сплошняком. А вы там уточните у своих – может, административку на них повесить или еще как…
Небрежно козырнув, он закурил и, уже не торопясь, двинулся через дорогу обратно к автобусу.
Митинг начался. Слово брали родители, известные музыканты, выпускники – все они говорили о том, как они благодарны школе, как много дала им Шуховка, чем обязана этой школе страна и как важно оставить эту школу на ее историческом месте.
Некоторые стыдили чиновников за их безразличие к проблемам образования и культуры, даже обвиняли городские власти в затягивании реконструкции и намерении поступить со зданием школы так же, как и с некоторыми другими объектами города, в которых ранее располагались учреждения культуры, а теперь – рестораны и развлекательные заведения.
Сэнди подумала, что кадры митинга удачно дополнит интервью с директором Шуховской школы Вихровым: все это разбавит поток политических репортажей, которые BNN регулярно давало из столицы России.
* * *
Кабинет директора школы имени Шуховых Дмитрия Сергеевича Вихрова представлял собой средних размеров комнату с двумя окнами. У левой от них стены стоял рояль с лежащей на нем кипой нот и дисков, у правой – кресло и большой письменный стол с компьютером, заваленный стопками бумаг. Но сейчас директора за столом не было – он сидел на старом кожаном диване напротив окон, стряхивая сигаретный пепел в огромную пепельницу, стоявшую на широком журнальном столике.
В ожидании окончания митинга Вихров задумчиво смотрел на фотографию в рамке, которая стояла на одной из полок, подвешенных над роялем. Это был черно-белый портрет человека, которому на вид можно было дать лет сорок пять – чуть меньше, чем было сейчас самому Вихрову.
От размышлений директора Шуховки оторвал оживший и поползший по столику вибрирующий мобильный телефон. Вихров притушил окурок в пепельнице и нажал на боковую кнопку – крышка телефона откинулась. Митя встал: определитель показывал, что звонит начальство. Прижав телефон плечом к уху, он вытащил из пачки новую сигарету.
Некоторое время директор молча слушал голос в трубке, и если бы кто-то наблюдал за ним в этот момент, то не смог бы понять, что Дмитрий Сергеевич думает об услышанном: его лицо ничего не выражало. Наконец он медленно произнес:
– Я сейчас в школе, приехал из больницы. Как узнал об этом, так сразу и приехал. Нет, я не представляю, что делать… Нет, остановить тоже не могу – это все-таки толпа. Да, конечно, я контролирую. Да, и мэру, конечно, – я на бюллетене… Спасибо, постараюсь.
Директор Шуховки закрыл крышку мобильника. Закурив, он выпустил сигаретный дым и улыбнулся – телефонный разговор явно поднял ему настроение.
В коридоре послышались голоса и шум приближающихся шагов. Дверь кабинета распахнулась, в кабинет влетела женщина небольшого роста с пышными растрепанными волосами и затараторила:
– Дмитрий Сергеевич, митинг закончился, все отлично, все выступили, журналисты в восторге, материала у них куча, вагон и маленькая тележка, в общем, па-алным па-а-ално… Ребята идут сюда, сейчас все обсудим!
Следом за ней вошли еще несколько человек. Каждый из них пожимал руку Вихрову. Александр Таранов, директор единственного в России независимого музыкального издательства, сказал:
