Я не позволил ему его занести, коротким, быстрым движением выбил кинжал из рук Кройца. После я погасил свет и ухватил Амадея за горло.

— Видишь ли, герцог, я всегда исполняю свои обещания, — спокойно произнес я. — И, если бы ты не нарывался, мог бы еще какое-то время наслаждаться жизнью, порадоваться своему положению в обществе и богатству. Но теперь, увы. Пришло время стать моей мертвой марионеткой.

— Тебе это с рук не сойдет, — зашипел он и начал извиваться как уж, пытаясь меня ударить магией, но я только сдавливал сильнее руку на его горле, ловко отводя атаки в стороны другой рукой. В какой-то миг переусердствовал и слишком вывернул его кисть, сломав. Крик Кройца пронесся по узкому туннелю, вот только вряд ли его кто-то услышал.

— Помнишь, что я тебе обещал? — спросил я, когда его крики уменьшились до жалобных стонов.

— Иди к Шаргану, — простонал он.

— К Шаргану очень скоро отправится твоя семейка, а ты прямо сейчас отправишься в новое перерождение. Надеюсь, там тебе больше повезет с семьей.

Я не стал ломать ему шею, как Патриусу, а просто задушил. След от удушья хорошо закрывал поднятый ворот камзола. Позже я отправлю этих двоих потанцевать, нужно замести следы, но сначала проведаю Густава и оставлю послание для Ворлиара.

Я забрал кинжал Амадея. Будет достаточно символично, когда наутро сына Ворлиара обнаружат с родовым кинжалом Кройцев в груди, а над его кроватью будет красоваться выжженный герб Девангеров. Это и будет мое послание. Пора им узнать, что я собираюсь вернуть то, что принадлежит мне по праву.

Тихо я отпер стену в покои Густава, и тут меня впервые ждала неудача. Кто-то загородил стену большим платяным шкафом. Подвинуть его бесшумно вряд ли выйдет, пролезть под ним или над ним тоже. Внизу щель, под которой может проскочить разве только мышь, вверху резной орнамент упирался практически в потолок. В комнате послышался шорох, а затем тихие нерешительные шаги.

— Кто там? — спросили растерянным басовитым голосом.

Видимо, пока я пытался найти лаз, нашумел.

Я не отвечал. Нельзя пугать пацана, иначе поднимет крик.

— Мышка? Мышка, это ты? — снова спросили басовито, а затем, судя по звукам, Густав опустился на колени и заглянул под шкаф.

Увидеть мои ботинки он там не мог, потому что я стоял во тьме, но поведения половозрелого парня меня насторожило.

Я призвал к разрушению и начал выжигать в стенке шкафа дыру.

— Кто там? — спросил уже испуганно Густав.

Его нужно было успокоить:

— Я — добрый волшебник,— тихо ответил я первое, что пришло в голову, за что себя сразу же отругал. Прийти убивать умственно отсталого пацана и представиться добрым волшебником — вверх цинизма. Наверное, так поступают только конченые серийные маньяки.

— Правда? — удивился Густав. — А где ты? Ты в шкафу? Или ты невидимка?

К тому моменту, как он это спросил, я закончил выжигать дыру и вошел в шкаф.

В этот миг Густав его распахнул и на меня уставились большие, полные наивности и доверчивости глаза.

Парень был крупным, высоким и упитанным, я бы даже сказал — настоящий верзила. И если не смотреть ему в глаза, можно было подумать, что такой с легкостью наваляет любому, кто посмеет его обидеть. Но вот лицо, вроде и взрослое, но ни на миг не покидает чувство детскости и невинности. Теперь я понял, о чем говорила Линетт.

— Настоящий волшебник! — восхищенно открыл рот Густав, не сводя с меня больших глаз. Во внешности Густава ничего не было от Ворлиара, он больше походил на мать, или даже на увеличенную, растолстевшую копию Амадея.

— Да, самый настоящий, — кивнул я и вышел из шкафа, попутно соображая, как теперь действовать дальше.

Да, у меня был план. Да, я собирался убить этого парня. Но Ананд Несокрушимый никогда не убивал детей. Кройц и его друг Патриус пусть и были ровесниками Густава, но они давно не были детьми, потому что без зазрения совести были готовы меня убить. Жестокость и хладнокровие, гордыня и чувство безграничной вседозволенности давно убило в них все то прекрасное, что свойственно детям.

А этот парень, что стоял и таращился на меня восхищенно, кажется, не смея даже дышать, был самым что ни на есть ребенком. Пусть это и было всего лишь задержкой умственного развития.

Густав шаркнул ногой. Ему явно натерпелось задать вопрос, но он не мог решиться. Поэтому спросил я:

— Ты любишь путешествовать, Густав?

Он быстро-быстро закивал так, что его пухлые щеки затряслись.

— Да, я очень-очень люблю! Правда, я никогда не путешествовал, — он вдруг сник и грустно уставился себе под ноги, буркнув: — Я почти никогда не выхожу из комнаты. Иногда гуляю с мамой по дворцу или с нянюшкой Маффи. А еще иногда мне разрешают гулять во дворе с Линетт.

При упоминании Линетт он смущенно улыбнулся, затем поднял на меня полный радости взгляд:

— А куда мы отправимся, добрый волшебник? В твой волшебный мир?

— Да! В этом месте всегда тепло, на деревьях висят вкуснейшие плоды, а вокруг снег и лед, а еще там живет волшебный огненный тигр и добрый народ.

— Значит, у нас будет самое настоящее приключение? — восхищенно спросил Густав. — Как в тех сказках, которые читают мне нянюшки?

Я кивнул, попутно коря себя за то, что как бы ни зарекался, а снова готов прибегнуть к источнику вагров, лишь бы не убивать этого добряка. Оставить Густава здесь и отказаться от мести я даже не помышлял.

— Да, это будет настоящее приключение, — согласился я.

— Хорошо! Я готов! — с жаром воскликнул Густав, а потом вдруг резко приуныл: — Только мне нужно попрощаться с мамой, а папа… Он меня, наверное, не отпустит. Он никуда меня не пускает одного. Я страшно неуклюжий и глупый, и всегда позорю отца. А он у меня император, нельзя позорить императора.

— Лучше им не говорить, — сказал я, — к тому же ты будешь не один.

— Да-а, — скорбно вздохнул Густав, понурив голову, — но ты ведь незнакомец. А мне все говорят, что незнакомцам нельзя верить. Нельзя с ними говорить, нельзя никуда ходить без разрешения, и из комнаты нельзя выходить, если не разрешат. Если отец узнает, он будет очень злым. Будет даже злее, чем Амадей. А Амадей самый злой и нехороший человек, которого я знаю.

— Он тебя обижал? — нахмурился я.

Густав промолчал, отвернулся и шмыгнул носом:

— Ябедничают только маленькие, а я уже не маленький.

— А если я тебе скажу, что в том мире тебя ждет Линетт? Она ведь добра к тебе?

— Да, — радостно закивал Густав. — Линетт — она очень хорошая. До-о-обрая!

— Выходит, там ты не будешь с незнакомцами, потому что Линетт будет там?

Густав медленно кивнул и снова печально протянул:

— Но из комнаты ведь без спросу все равно выходить нельзя. Отец будет злиться. А я послушный парень, — он с гордостью выпятил грудь, — я стараюсь никогда-никогда не злить папу.

— Это ты правильно, — кивнул я. — Но мы и не будем покидать комнату. Вот смотри, проход в волшебный мир в шкафу.

Густав с любопытством уставился в открытый шкаф.

— Получается, если мы войдем в шкаф, то как бы не уйдем из комнаты, просто будем в шкафу, но в другом мире. И получается, ты никого не ослушаешься. Верно?

Густав растерянно почесал лоб, пытаясь осмыслить мои слова.

— Ну, так, — наконец, согласился он.

— Значит, ты готов отправиться в путешествие?

Густав некоторое время собирался с духом, а затем решительно заявил:

— Готов! Идем за приключениями!

— Отлично! — выдохнул я, чувствуя себя вселенским злодеем. Было бы куда проще, если бы сыном Ворлиара был Амадей. Но, с другой стороны я, получается, спасаю Густава, потому что с такими любящими родителями и врагов не надо.

— Туда заходить? — нерешительно заглянул в шкаф Густав.

— Да, только прежде чем отправиться, нужно провести волшебный обряд, который открывает проход. Только ты должен отвернуться, иначе ничего не выйдет.

Густав с готовностью кивнул и послушно отвернулся, с любопытством уткнувшись лицом в ворох одежды в шкафу, нерешительно ее отодвигая и выискивал проход.