Однако среди ночи он проснулся – во рту пересохло, на душе было тягостно. Он лежал без сна, и ему вспомнилось, что с ним произошел какой-то поразительный случай. Он вновь подумал, что стал мишенью весьма изобретательной мистификации. Он поднялся, чтобы выпить минеральной воды и принять таблетку для печени, подставил голову под холодную воду – и вот уже сидел на кровати, вытирал волосы полотенцем и сомневался, действительно ли он видел эти фотографии, выдержанные в цветах самой реальности, или все это лишь плод воображения. Кроме того, в уме у него вертелась мысль, что приближение мирового дефицита древесины в 1985 году, вероятно, повлияет на его вложения, особенно на трастовый фонд, который он основал в пользу одного младенца, в чьей судьбе принимал участие. Пожалуй, будет мудро вложить в древесину еще больше, подумал он.

Он вернулся по коридору в гостиную и уселся там в халате, переворачивая чудесные листы. Вот же она, газета, в его руках, все страницы целые, ни уголка не оторвано. Должно быть, решил он, это был какой-то самогипноз, но фотографии и правда выглядели такими же настоящими, как пейзаж за окном. Некоторое время он их рассматривал, а затем опять обратился к заметке о древесине. У него возникло ощущение, что публикацию надо сохранить. Не знаю, поймете ли вы ход его мыслей (лично я сразу понял, что он повел себя совершенно иррационально и абсолютно естественно), но Браунлоу взял чудесную газету, согнул нужную страницу, вырвал эту статью, а остальное кинул куда-то в сторону. Побрел, совсем сонный, в спальню, положил клочок бумаги на туалетный столик, забрался в постель и тут же уснул.

Когда он проснулся снова, было девять часов; утренний чай стоял возле кровати нетронутый, а спальню заливал солнечный свет. Горничная, она же экономка, только что заглянула в комнату.

– Вы так мирно спали, – сказала она. – Я не решилась разбудить вас. Принести горячего чаю?

Браунлоу не ответил. Он пытался вспомнить, что за странный случай с ним произошел.

Горничная повторила вопрос.

– Нет. Я выйду к завтраку в халате, а потом приму ванну, – объявил он, и горничная ретировалась.

Тут Браунлоу увидел обрывок газеты.

Миг – и он уже мчался по коридору в гостиную.

– Я оставил газету, – повторял он. – Я оставил газету.

Горничная явилась на шум.

– Газету? Ее уже два часа как нет – отправилась в мусоропровод вместе с мусором и всем прочим.

Браунлоу на миг оцепенел от ужаса. Вознес молитву своему богу.

– Я хотел сохранить ее! Я хотел сохранить ее! – закричал он.

– Откуда же мне было знать, что вы хотите ее сохранить?

– Неужели вы не заметили, что эта газета выглядела крайне необычно?

– Я выметаю из этой квартиры столько мусора, что мне некогда рассматривать газеты, – отозвалась горничная. – Вроде бы я заметила цветные фотографии купающихся дам и хористок, но это меня не касается. Я решила, что это какая-то неприличная газета. Откуда я знала, что вам захочется снова полюбоваться на них с утра пораньше?

– Надо найти газету, – настоятельно произнес Браунлоу. – Это… это жизненно важно. Мне надо найти эту газету, даже если для этого придется перевернуть весь Сассекс-Корт.

– Если уж что-то упало в мусоропровод, не припомню, чтобы оно возвращалось обратно, – заметила горничная. – Но я позвоню вниз, сэр, и узнаю, что можно сделать. Говорят, почти все прямиком отправляется в топку под бойлером…

Так и оказалось. Газеты больше не было.

Браунлоу едва не взорвался от ярости. Ему потребовалось колоссальное усилие воли, чтобы овладеть собой, сесть за стол и съесть остывший завтрак. При этом он то и дело восклицал: «Боже мой!» Посреди завтрака он бросился в спальню забрать заметку, а потом нашел среди вечерних писем на конторке конверт, адресованный Эвану О’Хара. Подтверждение того, что газета и вправду существовала, чуть не свело его с ума. Все это произошло на самом деле.

Едва закончив трапезу, он позвонил мне, чтобы я помог ему привести мысли в порядок.

Я нашел Браунлоу за конторкой, перед ним лежали два клочка бумаги. Он молчал. Лишь торжественным жестом указал на конторку.

– Что это? – спросил я, остановившись перед ним.

– Скажите мне. Скажите мне, что это такое? – попросил он. – Дело серьезное. Либо… – Он не договорил.

Я взял разорванный конверт и пощупал бумагу.

– «Эван О’Хара, мистер», – прочитал я.

– Да. Сассекс-Корт, сорок девять. Так?

– Так, – согласился я и уставился на него.

– Значит, это не галлюцинация, верно?

Я покачал головой.

– А вот это? – Рука его дрожала, когда он протянул мне заметку.

Я взял поданный им клочок бумаги.

– Странно. – Я уставился на черно-зеленые чернила, на незнакомый шрифт, на небольшие отклонения в орфографии. Потом перевернул листок. На обороте оказалась одна из иллюстраций – наверное, четверть снимка «Федеральная полиция окружает бандитов», о котором я уже упоминал.

Когда я увидел фотографию тем утром, она еще не начала выцветать. На ней виднелось какое-то разрушенное каменное строение посреди песчаной пустоши, в отдалении – бесплодные горы. Холодный чистый воздух, слепящее предвечернее солнце на безоблачном небе – все было передано идеально. На переднем плане четыре человека в масках, одетые в коричневую униформу, сосредоточенно работали над какой-то машинкой на колесах со шлангом и соплом, из которого вырывалась струя, уходившая влево, в оторванную часть снимка. Даже представить себе не могу, что делала эта струя. Браунлоу говорит, он думает, что они травили газом людей в какой-то хижине. Я никогда не видел настолько качественной цветной печати.

– Это еще что такое? – спросил я.

– Оно и есть, – сказал Браунлоу. – Я ведь не спятил, правда? Это оно и есть.

– Что это за дьявольщина?!

– Обрывок газеты за десятое ноября тысяча девятьсот семьдесят первого года.

– Объясните-ка, – сказал я и сел с клочком газеты в руке, чтобы выслушать его историю. И за вычетом вопросов, отступлений и повторов это и есть та история, которую я здесь изложил.

Я с самого начала предупредил, что история эта странная, и, с моей точки зрения, она все еще остается странной – фантастически странной. Временами я мысленно возвращаюсь к ней, и она все никак не укладывается у меня в голове, поскольку идет вразрез со всем моим опытом и всеми убеждениями. Если бы не два клочка бумаги, можно было бы запросто от нее отмахнуться. Можно было бы сказать, что Браунлоу посетило видение, что ему приснился сон, небывало живой и правдоподобный. Или что его разыграли и у него голова пошла кругом от какой-то искусной мистификации. Или, опять же, можно предположить, что он действительно заглянул в будущее, обладая особо развитыми способностями к прекогниции, о которых пишет мистер Дж. У. Данн в своем замечательном «Эксперименте со временем». Однако ничто из того, о чем пишет мистер Данн, не может объяснить, каким образом в щель для почты протолкнули вечернюю газету, которая выйдет только через сорок лет.

Конверт с тех пор, как я увидел его в первый раз, ничуть не изменился. А вот обрывок газеты со статьей о лесонасаждениях постепенно рассыпается в тонкий порошок, меж тем как фрагмент фотографии на обороте тускнеет – цвета уже почти не осталось, а контуры утратили четкость. Я отвез немного порошка моему приятелю Райдеру из Королевского колледжа, чьи труды по микрохимии широко известны. Он говорит, что это вещество, выражаясь простыми словами, вообще не бумага. В основном это алюминий, укрепленный примесью какой-то синтетической смолы.

Я не предлагаю никаких объяснений этой истории, однако, пожалуй, позволю себе небольшое пророчество. Я придерживаюсь непоколебимой уверенности, что 10 ноября 1971 года по адресу «Сассекс-Корт, 49» будет проживать мистер Эван О’Хара. (Сейчас в Сассекс-Корте нет никого с такими именем и фамилией, и я не нашел ни в столичном телефонном справочнике, ни в адресной книге никаких сведений о существовании в Лондоне Эвана О’Хара.) И в тот вечер, который настанет через сорок лет, он не получит своей обычной «Ивн стандрд»: вместо нее у него окажется экземпляр «Ивнинг стандард» за 1931 год. Я уверен, что так и будет, и никто меня не разубедит.