Он снял пальто и ботинки и уселся на кровать, засунув руки в карманы. Уже в который раз он повторял в свое оправдание: «Я не хотел, чтобы эта треклятая штуковина перевернулась», как вдруг вспомнил, что, отдавая приказание лампе, невольно пожелал, чтобы оно исполнилось; а когда лампа зависла в воздухе, он почувствовал, что способен удержать ее там, хотя понятия не имел, каким образом это можно сделать. Мистер Фотерингей не отличался философским складом ума, в противном случае он непременно задумался бы над пресловутым «невольным желанием», касающимся одного из самых сложных аспектов учения о свободе воли; но все же мысль о чем-то подобном смутно мелькнула в его сознании. От нее (следуя, скажем прямо, какой-то не вполне ясной логике) он пришел к решению проверить свои интуитивные догадки опытным путем.
Он уверенным жестом протянул руку к свече и, хотя и чувствовал себя глупо, мысленно сосредоточился на ней. «Поднимись», – приказал он. В следующий миг его неуверенность исчезла. Свеча воспарила, на какой-то головокружительный момент повисла в воздухе и затем со стуком упала на туалетный столик, оставив глотавшего ртом воздух мистера Фотерингея в темноте, которую нарушало лишь постепенно меркшее тление фитиля.
Какое-то время мистер Фотерингей неподвижно сидел в темноте.
– Все-таки сработало, – произнес он наконец. – Но ума не приложу, каким образом.
Он тяжело вздохнул и порылся в карманах, ища спички. Не обнаружив их, он встал и принялся ощупывать поверхность столика.
– Мне нужна спичка, – проговорил он.
Он взялся за пальто, но и там спичек не оказалось. Тут его осенило, что чудеса возможны и со спичками. Вытянув вперед руку, он грозно уставился на нее в темноте.
– Пусть в этой руке появится спичка! – повелел он.
Он ощутил, как что-то легкое упало ему на ладонь, и его пальцы сжали спичку.
После нескольких безуспешных попыток зажечь ее мистер Фотерингей понял, что она безопасная. Он отшвырнул ее, но ему тотчас пришло в голову, что он может приказать ей загореться. Мистер Фотерингей так и сделал, и спичка вспыхнула на салфетке, лежавшей на столике. Он поспешно схватил ее, но она погасла. Почувствовав в себе скрытые возможности, он нащупал свечу и вставил ее в подсвечник.
– А ну-ка, зажгись! – скомандовал мистер Фотерингей; свеча незамедлительно воспламенилась, и он увидел в покрывавшей туалетный столик скатерти черную дырочку, из которой вился дымок. Он переводил взгляд с дырочки на фитилек и обратно, а потом поднял голову и встретился глазами с собственным отражением в зеркале. С его помощью мистер Фотерингей некоторое время вел безмолвную беседу с самим собой.
– Ну и что ты теперь думаешь о чудесах? – спросил он наконец у своего зеркального двойника.
Далее мистер Фотерингей погрузился в напряженные, но довольно смутные размышления. Насколько он понимал, все дело было исключительно в его воле. Происшедшее не располагало его к продолжению экспериментов, по крайней мере пока он как следует не обмозгует прежних. Тем не менее мистер Фотерингей заставил воспарить лист бумаги и окрасил воду в стакане сначала в розовый, а потом в зеленый цвет. Кроме того, он сотворил – и чудодейственным образом уничтожил – улитку, после чего тем же способом обзавелся новой зубной щеткой. Где-то к полуночи он убедился, что обладает необыкновенно редкой силой воли, о наличии которой он до сих пор лишь смутно подозревал. Испуг и замешательство, овладевшие им, когда она проявилась впервые, теперь сменились гордостью от сознания своей исключительности и неясным предчувствием тех преимуществ, которые она могла дать. Услышав, как часы на церковной башне пробили час ночи, мистер Фотерингей решил раздеться и не мешкая лечь спать; ему не пришло в голову, что, применив свой новооткрытый дар, он может отделаться от своих повседневных обязанностей в конторе Гомшотта. И в тот миг, когда он стаскивал через голову сорочку, его осенила блестящая мысль.
– Пусть я окажусь в постели! – вслух пожелал мистер Фотерингей и тотчас очутился там, где хотел. – Раздетый, – добавил он и, найдя простыни холодными, торопливо проговорил: – И в своей ночной сорочке… нет, в превосходной мягкой ночной сорочке из шерсти… Опа! – воскликнул он с безмерным удовольствием. – А теперь пусть мне легко и спокойно спится…
Он пробудился в обычное время и за завтраком пребывал в глубокой задумчивости, гадая, не было ли случившееся накануне вечером и ночью всего-навсего поразительно живым сном. В конце концов он пришел к мысли проделать несколько безобидных опытов. Например, он съел на завтрак три яйца: два из них, добротные, но ничем не примечательные, ему подала квартирная хозяйка, а третье – отборное, свежее гусиное яйцо – он добыл, приготовил и подал себе сам, применив беспримерную силу воли. Не на шутку взволнованный экспериментом, мистер Фотерингей, тщательно скрывая свои чувства, поспешил к Гомшотту – и вспомнил про скорлупу от третьего яйца только вечером, когда об этом завела речь хозяйка. В конторе он, ошеломленный новым знанием о самом себе, так и не смог заняться служебными делами; впрочем, это не доставило ему каких-либо неприятностей, – пустив в ход свой чудодейственный дар, он выполнил все, что от него требовалось, в последние десять минут рабочего дня.
К вечеру удивление мистера Фотерингея сменилось душевным подъемом, хотя он испытывал досаду, вспоминая о том, как ему пришлось ретироваться из «Длинного дракона», и слушая подтрунивание коллег, до которых успели дойти кривотолки об этом происшествии. Очевидно, ему следует быть осторожным, поднимая в воздух хрупкие предметы; но в целом чем больше мистер Фотерингей размышлял о своем новообретенном даре, тем больше выгод в нем находил. Он вознамерился, в частности, пополнить свое имущество посредством актов творения, неприметных для окружающих. Он вызвал из небытия пару великолепных бриллиантовых запонок, но поспешно отправил их обратно, заметив, как к его конторке приближается младший Гомшотт, и убоявшись вопросов о том, откуда они взялись. Ему было совершенно ясно, что пользоваться этим даром надлежит бережно и осмотрительно, однако, насколько мистер Фотерингей мог судить, овладеть им было не сложнее, чем научиться ездить на велосипеде, – а эту науку он уже освоил. Вероятно, вдохновленный этой аналогией и сознававший, что в «Длинном драконе» его едва ли ожидает радушный прием, мистер Фотерингей, отужинав, предпринял вылазку в переулок за газовым заводом, дабы втихаря поупражняться в сотворении чудес.
Его опытам, пожалуй, недоставало оригинальности, так как во всем, кроме силы воли, мистер Фотерингей был вполне заурядным человеком. Ему пришло на ум чудо с жезлом Моисея[104], но вечер стоял темный, и обеспечить должный надзор за большими чудотворными змеями было бы затруднительно. Потом он припомнил историю из «Тангейзера»[105], которую когда-то прочел на обороте филармонической программки. Это чудо показалось ему необычайно привлекательным и притом безопасным. Он воткнул свою изящную трость пальмового дерева, известную как «пенангский защитник»[106], в дерн, что окаймлял тротуар, и приказал сухой древесине зацвести. Воздух вокруг сразу наполнился ароматом роз, и, чиркнув спичкой, мистер Фотерингей воочию убедился, что это прекрасное чудо в самом деле свершилось. Радость его померкла при звуке приближавшихся шагов. Опасаясь, как бы его дар не обнаружили раньше времени, он поспешно скомандовал цветущей трости: «Вернись обратно!» Мистер Фотерингей хотел сказать: «Превратись обратно!» – но, разумеется, перепутал. Трость стремглав понеслась назад по тротуару, и оттуда тотчас послышался гневный окрик и брань прохожего:
– Что там за болван кидается терновыми сучьями? Ты попал мне по голени!
– Извини, старина, – произнес мистер Фотерингей, после чего, осознав, сколь несуразным было бы его объяснение, принялся нервно крутить усы. Он увидел, как к нему приближается Уинч, один из трех полисменов Иммерлинга.
