Далее я расписал гостю свои идеи, которые были позаимствованы у Пруссии. Разумовский слушал меня вроде внимательно, кивал в нужных местах, но его мысли явно находились далеко отсюда. Что и подтвердили его дальнейшие слова.

— Обязуюсь исполнить ваше распоряжение. Только прошу разрешения съездить в Глухов, дабы решить накопившиеся вопросы, в том числе по делам Малоросской коллегии. Да и прожект реформы образования потребует приложения немалых сил и вовлечения в него многих людей. Я отдам необходимые распоряжения, а по возвращении предоставлю вам документ.

Ну, раз так, то пусть едет. Есть Щербатов и его кружок, на которых я изначально рассчитывал. Бывший гетман получил подобное предложение исключительно для проверки. И он её не прошёл.

— Прошу прощения за мои слова. Нельзя разбрасываться такими союзниками, — Шешковский вышел из-за ширмы, где слушал беседу с Разумовским, и сел в кресло, повинуясь моему жесту, — У Кирилла Григорьевича много друзей, да и родственные связи графа весьма разветвлены. Его жена не просто из боярского рода Нарышкиных, но и родственница Петра Великого. А это значит очень многое. Пусть у неё сложные отношения с братом, вставшим на вашу сторону, но тем не менее. И надо учитывать огромное состояние графа. Ведь даже этот дворец ранее принадлежал именно ему.

Взгляд главы экспедиции пробежался по весьма скудной обстановке моего кабинета, но его хищное лицо оставалось невозмутимым. Кстати, Разумовский с трудом сдерживал, чуть ли не презрение, когда вошёл в мою обитель. А я не могу понять, зачем человеку роскошь для работы? В первую очередь мне требуется удобство. Для этого есть секретер, изготовленный по моим чертежам, мягкие кресла, полка с книгами, карта империи и металлическое перо. Забыл про персидский ковёр, лежащий под ногами. Лепнина на стенах, статуи или картины должны располагаться в других залах.

— О деньгах я и хотел поговорить, — услышав мои слова, Шешковский сделал стойку, будто охотничья собака, — Я не просто так завёл речь об Особой комиссии. А Кирилл Григорьевич просто оказался тем зверем, который бежит на ловца.

— Не совсем вас понимаю, Ваше Величество, — взгляд экспедитора впился в моё лицо.

А ведь он жаждет какого-то необычного дела. Заговор удался, императрица мертва, её сторонники скоро будут арестованы. Не удивлюсь, что всё это было затеяно и из-за скуки. Ведь особых врагов и политических противников у Екатерины не было. Вот я и подкину Степану Ивановичу работу.

— В комиссию войдёт наша великолепная шестёрка и ещё два-три вельможи, которые первыми присягнут мне на верность. Если появился бывший гетман, значит, вскоре ждём новых гостей. Но сейчас не об этом, — отвечаю улыбкой на лёгкую усмешку Шешковского, — Комиссия начнёт рассматривать все дела, связанные с мятежом. И щадить она никого не будет. Нет, особых жестокостей я не желаю, но указ о запрете на смертную казнь отменю первым же делом. Главных персон придётся казнить, а с остальными поступим иначе.

— Можно узнать, кого и за что вы собираетесь предать суду и казни?

— В первую очередь Алексея и Григория Орловых за отравление императрицы, — теперь уже я вернул усмешку собеседнику, — То же самое касается убийцы Каролины. Далее приговорим к вечной каторге соратников братьев, из наиболее отпетых, вроде тех, кто насиловал служанку моей супруги. Есть ещё целая когорта людей, сознательно отстранившихся от выполнения своих обязанностей. Это сенаторы, главы коллегий, гвардейские офицеры и высшие чиновники. Они будто забыли о моём законном статусе и решили дождаться победителя. Только им невдомёк, что я считаю подобное поведение предательством. Впрочем, нарушать присягу русской аристократии не привыкать. Но я не Елизавета и Екатерина. За всё в этой жизни надо платить. Ты получил звания, статус и прочие блага, но почему-то забыл, что они положены за службу. Значит, с ними придётся расстаться.

— Вам этого не простят! Нынешний мятеж покажется всем обычной игрушкой. Я сделаю всё, чтобы предотвратить такой исход, но это почти невозможно.

Шешковский говорил невозмутимо, но чувствуется, что ему нравится моя затея. Степана Ивановича крайне раздражает процветающее в стране мздоимство и невозможность наказания высокородных преступников. А ведь есть ещё откровенные предатели, берущие деньги у послов и работающие на другие государства. Тот же Панин, пусть он одержим идеей, и не берёт денег. Но ведь Никита Иванович — враг. С ним и подобными персонами надо тоже чего-то решать. Только позже, а то на меня ополчится всё русское дворянство.

— Смысл моего прожекта в том, что судить мятежников и преступников будет Особая комиссия. Более того, я намекну вельможам, что часть конфискованного имущества отойдёт именно к ним. А освобождённые должности смогут занять их протеже. Понятно, что дворцы и золото я никому не отдам. А вот землю и крестьян пусть берут. Да и наиболее важные должности они не получат. В любом случае это весьма жирная приманка, на которую клюнет даже бессребреник Гагарин. Ведь у нашего графа есть женатые дети и прочие родственники, которые не откажутся улучшить своё положение. Нет, спешить я не буду. Сначала решим с Орловыми и главными бунтовщиками, а затем станем постепенно давить предателей.

Некоторое время глава экспедиции молчал, нахмурив лоб. Он действительно думал и просчитывал различные ходы, как в шахматах.

— Идея коварная, но может получиться. Не думаю, что будет много смертных приговоров, а вот прихватить чужое добро наши герои не откажутся, — на губах Шешковского снова заиграла раздражающая меня улыбка, — Но при чём здесь Разумовский?

— Я уверен, что именно он стоит за возможным восстанием в Малороссии. Если нет, значит, надо найти доказательства его вины, — улыбка главы экспедиции стала ещё неприятнее, — Вместо того, чтобы предложить свою помощь, граф прибежал требовать вотчину. Если это не измена, то что? Думаю, коли хорошо порыться в его делах, то не потребуются иные доказательства. Даже я слышал про чудовищное воровство и пренебрежение законами, происходящими под крылышком Кирилла Григорьевича. Вот и настала пора платить.

Наш разговор прервал стук в дверь. Тут же створка открылась, и в кабинет зашёл испанец. Оглядев нашу парочку, он понимающе хмыкнул, понимая, что здесь явно обсуждают не завтрашнюю погоду.

— Всё готово, Ваше Величество. Люди заняли оговорённые позиции и готовы начать штурм. Все ждут только вашего приказа.

Наконец-то началось!

[1] Фёдор Иванович Фабрициан (1735—1782) — русский военачальник, генерал-майор, герой русско-турецкой войны 1768—1774 гг. Первый кавалер ордена Святого Георгия 3-й степени.

Ноябрь 1765 года, Санкт-Петербург, Российская империя.

Продолжаю разочаровываться в гвардии. Можно понять верхушку заговорщиков, которая была занята иными делами. Но ведь среди мятежников достаточно боевых офицеров. Кто мешал им подготовиться, если не хватило ума нанести удар первыми? Понятно, что я просто ворчу, ведь мне от разгильдяйства противника только легче.

Но как можно допустить окружения своих сил, ничего не предпринимая? Может, Орловы растерялись, не дождавшись вестей от двух отрядов, посланных меня арестовать? Или им не удалось договориться с другими силами, не знаю. Только через четыре часа после захвата Аничкова дворца, начался штурм Зимнего. По моему совету солдаты повязали на руки белые тряпки, дабы не спутать врага. Не знаю, сколько времени займёт сражение, но скоро начнёт темнеть, и всякое может быть.

Только вся подготовка и опасения оказались напрасными. Позже стало известно, что крысы побежали с тонущего корабля, как только узнали о моём появлении в столице. Стоит признать и заслугу Шешковского, который подослал людей к офицерам преображенцев, убедив многих отказаться от сопротивления. Можно сколько угодно хулить российское дворянство, но среди его представителей мало отъявленных мерзавцев, готовых хладнокровно убивать соотечественников. Одно дело — ненавистные голштинцы Петра III, которые, впрочем, особо не пострадали. И совсем другое — стрелять в собрата измайловца или семёновца.