А третий? С Орвиц-Занетти? Роман, кажется, как раз на это время приходится.»
Из книги Веры Лукницкой: О баронессе де Орвиц-Занетти «ничего неизвестно, кроме одного: она вдохновила Гумилёва на стихотворение “Царица Содома”, названное позже “Маскарадом”».
Из письма Ахматовой фон Штейну: «31 декабря 1906 г. Дорогой Сергей Владимирович, сердечный припадок, продолжавшийся почти непрерывно 6 дней, помешал мне сразу ответить Вам…
Все праздники провела у тёти Вакар, которая меня не выносит. Все посильно издевались надо мной, дядя умеет кричать не хуже папы, а если закрыть глаза, то иллюзия полная. Кричал же он два раза в день: за обедом и после вечернего чая. Есть у меня кузен Саша. Он был товарищем прокурора, теперь вышел в отставку и живёт эту зиму в Ницце. Ко мне этот человек относится дивно, так что я сама была поражена, но дядя Вакар его ненавидит, и я была, право, мученицей из-за Саши.
Слова “публичный дом” и “продажные женщины” мерно чередовались в речах моего дядюшки. Но я была так равнодушна, что и ему надоело, наконец, кричать, и последний вечер мы провели в мирной беседе.
Кроме того, меня угнетали разговоры о политике и рыбный стол. Вообще скверно!
Может быть, Вы пришлёте мне в заказном письме карточку Кутузова? Я только дам с неё сделать маленькую для медалиона и сейчас же вышлю Вам. Я буду Вам за это бесконечно благодарна.
Что он будет делать по окончании университета? Снова служить в Кр. Кресте?.. Аня»
После окончания университета Голенищев-Кутузов уехал на дипломатическую службу в Турцию.
Из письма Ахматовой фон Штейну: «Январь 1907 г. Милый Сергей Владимирович.
Если бы Вы знали, какой Вы злой по отношению к Вашей несчастной belle-soeur [свояченице]. Разве так трудно прислать мне карточку и несколько слов.
Я так устала ждать!
Ведь я жду ни больше ни меньше как 5 месяцев.
С сердцем у меня совсем скверно, и только оно заболит, левая рука совсем отнимается…
Серёжа! Пришлите мне карточку Г.-К. Прошу Вас в последний раз, больше, честное слово, не буду… Аня»
Мы уже никогда не узнаем, чт отвечал Анне фон Штейн – эти письма не сохранились. Но кое о чём можно догадаться по стихам.
Из воспоминаний Валерии Срезневской: «У Ахматовой под строками всегда вполне конкретный образ, вполне конкретный факт, хотя и не называемый по имени.»
У кладбища направо пылил пустырь,
А за ним голубела река.
Ты сказал мне: «Ну, что ж, иди в монастырь
Или замуж за дурака…»
Принцы только такое всегда говорят,
Но я эту запомнила речь, –
Пусть струится она сто веков подряд
Горностаевой мантией с плеч.
Из письма Ахматовой фон Штейну: «2 февраля 1907 г. Милый Сергей Владимирович, это четвёртое письмо, которое я пишу Вам за эту неделю. Не удивляйтесь, с упрямством, достойным лучшего применения, я решила сообщить Вам о событии, которое должно коренным образом изменить мою жизнь, но это оказалось так трудно, что до сегодняшнего вечера я не могла решиться послать это письмо. Я выхожу замуж за друга моей юности Николая Степановича Гумилёва. Он любит меня уже 3 года, и я верю, что моя судьба быть его женой. Люблю ли его, я не знаю, но кажется мне, что люблю.
Помните у В. Брюсова:
Сораспятая на муку,
Враг мой давний и сестра,
Дай мне руку! дай мне руку!
Меч взнесён. Спеши. Пора.
И я дала ему руку, а что было в моей душе, знает Бог и Вы, мой верный, дорогой Серёжа…
Хотите знать, почему я не сразу ответила Вам: я ждала карточку Г.-К. и только после получения её я хотела объявить Вам о своём замужестве. Это гадко, и чтобы наказать себя за такое малодушие, я пишу сегодня, и пишу всё, как мне это ни тяжело.
…Я не пишу ничего и никогда писать не буду. Я убила душу свою, и глаза мои созданы для слёз, как говорит Иоланта. Или помните вещую Кассандру Шиллера. Я одной гранью души примыкаю к тёмному образу этой великой в своём страдании пророчицы. [Ср. со стихотворением О. Мандельштама «Кассандра»] Но до величия мне далеко.
Не говорите никому о нашем браке. Мы ещё не решили, ни где, ни когда он произойдёт. Э т о – т а й н а, я даже Вале ничего не написала…
Пришлите мне, несмотря ни на что, карточку Вл. Викт. Ради Бога, я ничего на свете так сильно не желаю. Ваша Аня
P. S. Стихи Фёдорова за немногими исключениями действительно слабы. У него неяркий и довольно сомнительный талант. Он не поэт, а мы, Серёжа, – поэты. Благодарю Вас за Сонеты, я с удовольствием их читала, но должна сознаться, что больше всего мне понравились Ваши заметки. [Не из-за этих ли строк фон Штейн сохранил письма Ахматовой вопреки её воле?] Не издаёт ли А.Блок новые стихотворения – моя кузина его большая поклонница.
Нет ли у Вас чего-нибудь нового Н.С. Гумилёва? Я совсем не знаю, что и как он теперь пишет, а спрашивать не хочу.»
В начале мая 1907 г. Гумилёв, достигнув призывного возраста, должен был приехать в Россию для прохождения военной службы.
Из писем Ахматовой фон Штейну:
«Между 2 и 11 февраля 1907 г. Мой дорогой Сергей Владимирович, я ещё не получила ответа на моё письмо и уже снова пишу. Мой Коля собирается, кажется, приехать ко мне – я так безумно счастлива. Он пишет мне непонятные слова, и я хожу с письмом к знакомым и спрашиваю объяснение. Затем бывает нервный припадок, холодные компрессы и общее недомогание. Это от страстности моего характера, не иначе. Он так любит меня, что даже страшно. Как Вы думаете, что скажет папа о моём решении? Если он будет против моего брака, я убегу и тайно обвенчаюсь с Nicolas. Уважать отца я не могу, никогда его не любила, с какой же стати буду его слушаться. Я стала зла, капризна, невыносима. О, Серёжа, как ужасно чувствовать в себе такую перемену… Не оставляйте меня, я себя ненавижу, презираю, я не могу выносить этой лжи, опутавшей меня…
Скорее бы окончить гимназию и поехать к маме. Здесь душно! Я сплю 4 ч. в сутки вот уже 5-й месяц…
Целую Вас, мой дорогой друг. Аня»
«11 февраля 1907 г.Мой дорогой Сергей Владимирович, не знаю, как выразить бесконечную благодарность, которую я чувствую к Вам. Пусть Бог пошлёт Вам исполнения Вашего самого горячего желания, а я н и к о г д а, н и к о г д а не забуду того, что Вы сделали для меня. Ведь я пять месяцев ждала его карточку, на ней он совсем такой, каким я знала его, любила и так безумно боялась: элегантный и такой равнодушно-холодный, он смотрит на меня усталым, спокойным взором близоруких светлых глаз.
Il est intimidant [запугивающий, вызывающий робость], по-русски этого нельзя выразить… Я совсем пала духом, не пишу Вале и жду каждую минуту приезда Nicolas. Вы ведь знаете, какой он безумный, вроде меня. Но довольно о нём… Отчего Вы думали, что я замолчу после получения карточки? О нет! Я слишком счастлива, чтобы молчать. Я пишу Вам и знаю, что он здесь, со мной, что я могу его видеть, – это так безумно хорошо. Серёжа! Я не могу оторвать от него душу мою. Я отравлена на всю жизнь, горек яд неразделённой любви! Смогу ли я снова начать жить? Конечно, нет! Но Гумилёв – моя Судьба, и я покорно отдаюсь ей. Не осуждайте меня, если можете. Я клянусь Вам всем для меня святым, что этот несчастный человек будет счастлив со мной.
Посылаю Вам одно из моих последних стихотворений. Оно растянуто и написано без искры чувства. Не судите меня, как художественный критик, а то мне заранее страшно…
Аня»
К письму было приложено стихотворение «Я умею любить…»
Из воспоминаний Веры Беер: «Урок психологии в выпускном (седьмом классе) Киево-Фундуклеевской женской гимназии…
Сегодня урок посвящён ассоциативным представлениям. [Учитель Шпет] Густав Густавович предлагает нам самостоятельно привести ряд примеров из жизни или из литературы, когда одно представление вызывает в памяти другое. Дружным смехом сопровождается напоминание, как у мистрис Никльби из романа Диккенса “Николас Никльби”, пользовавшегося у нас тогда большим успехом, погожее майское утро связывается с поросёнком, жаренным с луком. И вдруг раздаётся спокойный, не то ленивый, не то монотонный голос:
