Из воспоминаний Ахматовой: «Я продолжала писать стихи, с неизвестной целью ставя под ними номера. Как курьёз могу сообщить, что, судя по сохранившейся рукописи, “Песня последней встречи” – моё двухсотое стихотворение.»

Из «Интимной тетради» Павла Лукницкого: «Смотрю на её руку.

Я: …Это та жила, которую молодые девушки вскрывают всегда.

АА улыбнулась, показывает другую руку. На ней крестообразный, тонкий шрам.

Я: И Вы?

АА: Ну конечно… Кухонным, грязным ножом, чтоб заражение крови… Мне

шестнадцать лет было…»

Из книги Павла Лукницкого: «В течение своей жизни л ю б и л а только один раз. Только о д и н раз. “Но как это было!”

В Херсонесе три года ждала от него [Голенищева-Кутузова?] письма. Три года каждый день, по жаре, за несколько вёрст ходила на почту, и письма так и не получила.»

Из книги Веры Лукницкой: «В октябре 1905 г. на средства родителей была издана первая книга стихов Гумилёва “Путь конквистадоров”…

Один экземпляр Гумилёв отправил в Евпаторию другу Андрею. Его сестре книги не послал, хотя… многие стихи посвящены ей, почти все обращены к ней и в нескольких дан её образ:

Кто объяснит нам, почему

У той жены всегда печальной

Глаза являют полутьму,

Хотя и кроют отблеск дальний?

Зачем высокое чело

Дрожит морщинами сомненья

И меж бровями залегло

Веков тяжёлое томленье?..»

Из стихотворения «Русалка»:

На русалке горит ожерелье,

И рубины греховно красны,

Это странно-печальные сны

Мирового, больного похмелья.

На русалке горит ожерелье,

И рубины греховно-красны.

У русалки мерцающий взгляд,

Умирающий взгляд полуночи,

Он блестит то длинней, то короче,

Когда ветры морские кричат.

У русалки чарующий взгляд,

У русалки печальные очи…

Из воспоминаний Ахматовой: «В Евпатории… я дома проходила курс предпоследнего класса гимназии, тосковала по Царскому Селу и писала великое множество беспомощных стихов.»

Из книги Павла Лукницкого: «Подготовлял её гимназист седьмого класса Миша Мосарский.»

Из книги Аманды Хейт: «Занятия скрашивались тем, что молодой учитель влюбился в свою ученицу, правда, из-за этого он проводил уроков вдвое больше, чем требовалось.»

«Весной 1906 года Анна вместе с тётушкой поехала в Киев держать экзамены в гимназию. Киев был наиболее подходящим и дешёвым местом для продолжения учёбы, потому что там жили родственники Горенко.»

Из воспоминаний Ахматовой: «Последний класс проходила в Киеве, в Фундуклеевской гимназии.

Жила у своей двоюродной сестры Марии Александровны Змунчиллы.»

В сентябре 1906 г. Анна написала письмо мужу своей покойной сестры Инны, теперь уже служащему Русского Дунайского пароходства, поэту Сергею Владимировичу фон Штейну. Он ответил, завязалась переписка. Однажды Анна попросила: «Уничтожайте, пожалуйста, мои письма. Нечего и говорить, конечно, что то, что я Вам пишу, не может быть никому известно.» Но фон Штейн её просьбу не выполнил.

Из книги Павла Лукницкого: «АА рассказала мне возмутительную историю о Голлербахе, незаконно завладевшем её письмами к С. Штейну (при посредстве Коти Колесовой [второй жены Штейна, позднее – жены Голлербаха]), и кроме того, напечатавшим без всякого права, без ведома АА отрывок одного из этих писем в “Новой русской книге”.»

Теперь все эти письма опубликованы.

Из писем Ахматовой фон Штейну:

«Сентябрь 1906 г. Мой дорогой Сергей Владимирович, совсем больна, но села писать Вампо очень важному делу: я хочу ехать на Рожество [так в подлиннике] в Петербург. Это невозможно во-первых, потому, что денег нет, а во-вторых, потому, что папа не захочет этого. Ни в том, ни в другом Вы помочь мне не можете, но дело не в этом. Напишите мне, пожалуйста, тотчас же по получении этого письма, будет ли Кутузов на Рожество в Петербурге. Если нет, то я остаюсь с спокойной душой, но если он никуда не едет, то я поеду. От мысли, что моя поездка может не состояться, я заболела (чудное средство добиться чего-нибудь), у меня жар, сердцебиение, невыносимые головные боли. Такой страшной Вы меня никогда не видели.

…Я не сплю уже четвёртую ночь, это ужас, такая бессонница. Кузина моя уехала в имение, прислугу отпустили, и когда я вчера упала в обморок на ковёр, никого не было в целой квартире. Я сама не могла раздеться, а на обоях чудились страшные лица! Вообще скверно!

Летом Фёдоров опять целовал меня, клялся, что любит, и от него опять пахло обедом.

Милый, света нет.

Стихов я не пишу. Стыдно? Да и зачем?

Сергей Владимирович, если бы Вы видели, какая я жалкая и ненужная. Главное, ненужная, никому, никогда. Умереть легко. Говорил Вам Андрей, как я в Евпатории вешалась на гвоздь и гвоздь выскочил из известковой стенки? Мама плакала, мне было стыдно – вообще скверно…

Отвечайте же скорее о Кутузове.

Он для меня – в с ё. Ваша Аннушка»

«Сентябрь 1906 г. Мой дорогой Сергей Владимирович, простите и Вы меня, я в тысячу раз более виновата в этой глупой истории, чем Вы.

Ваше письмо бесконечно обрадовало меня, и я буду очень счастлива возвратиться к прежним отношениям, тем более, что более одинокой, чем я, даже быть нельзя…

Хорошие минуты бывают только тогда, когда все уходят ужинать в кабак или едут в театр, и я слушаю тишину в тёмной гостиной. Я всегда думаю о прошлом, оно такое большое и яркое. Ко мне все здесь очень хорошо относятся, но я их не люблю.

Слишком мы разные люди. Я всё молчу и плачу, плачу и молчу. Это, конечно, находят странным, но так как других недостатков я не имею, то пользуюсь общим расположением.

С августа месяца я день и ночь мечтала поехать на Рожество в Царское к Вале, хоть на три дня. Для этого я, собственно говоря, жила всё это время, вся замирая от мысли, что буду там, где… ну, да всё равно.

И вот Андрей объяснил мне, что ехать немыслимо, и в голове такая холодная пустота. Даже плакать не могу.

Мой милый Штейн, если бы Вы знали, как я глупа и наивна! Даже стыдно перед Вами сознаться: я до сих пор люблю В. Г.-К. И в жизни нет ничего, ничего, кроме этого чувства.

У меня невроз сердца от волнений, вечных терзаний и слёз. После Валиных писем я переношу такие припадки, что иногда кажется, что уже кончаюсь…

Хотите сделать меня счастливой? Если да, то пришлите мне его карточку. Я дам переснять и сейчас же вышлю Вам обратно. Может быть, он дал Вам одну из последних. Не бойтесь, я не “зажилю”, как говорят на юге… Ваша Аня».

30 мая 1906 г. Гумилёв окончил гимназию, и в июне уехал в Париж. Там он слушал лекции в Сорбонне по французской литературе, изучал живопись и начал издавать журнал «Сириус», где напечатал свои произведения.

Из книги Веры Лукницкой: «Регулярно получал от матери по 100 рублей в месяц, и хотя укладываться в скромный бюджет был трудно, иногда сам посылал ей немного денег.

…Постоянное безденежье Гумилёва принимало порою ужасающие формы. Бывало, он по нескольку дней питался только каштанами. А полуголодное его существование в парижский период было постоянным.»

У Гумилёва вскоре появились кое-какие увлечения, хотя все они были несерьёзными.

На руке его много блестящих колец –

Покорённых им девичьих нежных сердец…

Из книги Павла Лукницкого: «Осенью 1906 года АА почему-то решила написать письмо Николаю Степановичу. Написала и отправила. Это письмо не заключало в себе решительно ничего особенного, а Николай Степанович (так, значит, помнил о ней всё время) ответил на это письмо предложением. С этого момента началась переписка.»

Из воспоминаний Ахматовой: Он в ответе своём написал, что «так обрадовался, что сразу два романа бросил…