Утром в воскресенье время едва ползет, как крыса, которая завязла в клее. Ты пытаешься прийти в себя, но плохое настроение Лучаны мешает взбодриться. Слава богу, днем ей звонит подруга.

– Андреа, я пойду прогуляюсь с Арианной по виа Рома, раз ты плохо себя чувствуешь. И потом, наверное, тебе захочется посмотреть футбол…

Ты стараешься не показывать своего ликования.

– Конечно, иди. Извини, я тоже надеялся, что выходные пройдут повеселее, но мне действительно так плохо…

– Не переживай, я к ужину вернусь. – Она целует тебя в щеку, без всякого чувства. – До встречи.

Ты валяешься на диване, слушаешь футбольную аналитику перед игрой, проверяешь, в порядке ли член – в порядке, смотришь, как твоей команде забивают три безответных мяча, материшь судью, дремлешь, просыпаешься, идешь в туалет и до возвращения Лучаны даже успеваешь быстренько подрочить, включив видео из раздела «лесбиянки» на Pornhub – просто хочешь убедиться, что агрегат работает.

Работает.

Вы проводите приятный вечер. Лучана в хорошем расположении духа, она ходила по магазинам – ты не упрекаешь ее в том, что сейчас для этого не лучшее время. Сексом вы не занимаетесь, но валяетесь в постели и обнимаетесь, как раньше.

Все не так плохо, думаешь ты. Жизнь наладится, надо просто смотреть на вещи позитивнее…

Незаметно подбирается утро понедельника, пора идти в офис; в животе все еще булькотня, но голова легкая. Ты завтракаешь с опять недовольной Лучаной, которая собирается отослать свое резюме в компанию «Адекко», с раздражением перечитывает его, как египетскую Книгу мертвых, и жалуется, жалуется, жалуется.

– Увидимся вечером, хорошего дня.

Ты надеваешь вельветовую куртку и закрываешь за собой дверь.

Выходя из машины на парковке у бизнес-центра, возвращаешься мыслями к Ирен, ее пятничному предложению выпить кофе или аперитив, как раз за несколько часов до случившегося с ней кошмара…

Проходишь через турникет и прощаешься с солнечным светом, который, если все будет хорошо, увидишь снова только через восемь часов.

В коридоре встречаешь сотрудников отдела, где работала Ирен: с понурым видом, как побитые собаки, они молча проходят мимо, а двубортные пиджаки и галстуки делают их похожими на участников похоронной процессии.

– Извините, – останавливаешь их ты, с трудом подбирая слова. – Я слышал об Ирен, как она?

Тот, который помоложе остальных, качает головой и опускает глаза, не в силах выдержать твой взгляд. Кажется, он вот-вот расплачется, и ты начинаешь переживать, вдруг вопрос был задан неделикатно.

– Плохо. Мы мало что знаем… – он долго молчит, а потом шепотом добавляет. – Но этот ублюдок ее просто уничтожил. Мать Ирен звонила нашему шефу и сказала, что он ее… изуродовал. Откусил нос и искусал все лицо… Придется делать много операций. Я бы этому уроду яйца оторвал. И пусть подыхает от потери крови.

Ты хочешь сказать что-нибудь подходящее к случаю и вдруг начинаешь чувствовать в зубах, царапинах на груди и яичках слабую пульсацию. Поэтому выдавливаешь только:

– Ужасно. Мне очень жаль.

Сотрудники молча переглядываются, опустив головы и нервно курят. Видно, что внутри у них все бурлит от ярости и непонимания. Ты заходишь в open space и спрашиваешь себя, смотрели ли эти парни хоть раз на задницу Ирен с такой же жадностью, как ты.

В офисе чувствуется гнетущая атмосфера, и даже свет приобретает кисло-зеленый оттенок. Люди обсуждают шокирующую новость, переполошившую вашу небольшую фирму. Кто-то смотрит на тебя, но сразу торопливо отводит взгляд. Из мастерской пахнет охлаждающей жидкостью, бензином и залитыми двигателями.

Ты доходишь до технического отдела, но не успев сесть за стол, замечаешь, что в комнате для ксерокопирования горит свет.

– Вот те раз. Доброе утро!

Никто не отвечает. Но свет гаснет. В тот же миг копир начинает дребезжать, и ты видишь, как его лампа расчерчивает потолок белыми полосами – словно лазер из научно-фантастического фильма.

– Эй, к-кто т-там? Это не смешно, честное слово… Вы слышали, что случилось с Ирен из отдела закупок?

Твой голос разносится по офису, как молитва по огромной церкви. С мольбой, спрятанной между строк.

Ты оглядываешься вокруг: коллеги еще не пришли. Ты один. И даже еще не включил компьютер. Понедельник – идеальный день, чтобы воспользоваться гибким графиком. Похоже, даже жирдяй Франческини, который всегда приходит в рань раньскую, решил сегодня поспать подольше.

Страх снова, как в пятницу, бросается на тебя, вонзая когти в загривок.

Не будь ссыклом. Это просто розыгрыш. Сходи посмотри.

В комнатке опять горит свет. Копир не шевелится.

– Ха-ха, очень смешно.

Ты кладешь сумку с ноутбуком на стол и решительно подходишь к двери. Заглядываешь в комнатку.

Там никого нет.

Обшариваешь взглядом все внутри, и тихонько присвистываешь.

На полу, рядом с копиром, лежит куча крошек, кусочков глазури и клочки целлофанового пакета.

Чуть дальше – кулич Galup, который валялся тут много лет. От него осталось меньше трети. Да, здесь кто-то неплохо перекусил…

Ты осторожно подходишь к нему и касаешься сухаря кончиком ноги, будто это большое мерзкое насекомое.

Мышь. Ты помнишь, кто-то говорил, что в прошлом году уборщицы нашли в архиве мертвую крысу?

Но все же это странно – если только в подвалах офисного здания не водятся крысы размером с ротвейлера. Ты уставился на кулич и не можешь отвести глаз. Представляешь себе, как сорвавшийся с цепи, обезумевший от голода зверь разрывает упаковку и набрасывается на добычу, а по полу рассыпаются крошки, изюм и цукаты.

Но больше всего пугают следы от укусов – слишком широкие челюсти, слишком много зубов. На засохшем желтоватом тесте кое-где видны чернильно-черные пятна.

В голове тут же мелькает картинка – ты склоняешься над унитазом, нос в нескольких сантиметрах от вонючей жижи.

Что, черт подери, происходит?

Офис начинает кружиться.

Вдруг на твое плечо опускается костлявая рука.

Ты вздрагиваешь и оборачиваешься, уверенный, что сейчас увидишь нечто ужасное,

обитателя комнаты для ксерокопирования?

сердце уходит в пятки, и ты вскрикиваешь.

Оказывается, это твой шеф.

– Я… Вы меня напугали, – объясняешь ты и, показывая на беспорядок, говоришь. – Это, наверное, мышь…

Потом пытаешься успокоиться и улыбнуться, но выражение лица начальника тебе мешает. В нем вдруг проступает что-то живое и человеческое. Куда-то подевались и высокомерие, и ледяной взгляд, с которыми он обычно разговаривает с подчиненными. Верхняя губа нервно подергивается, как желе.

– Все в порядке?

Ты знаешь, что не в порядке. Что случилось нечто ужасное. Ты понимаешь это по его лицу, по тому, как он проводит рукой по лбу – словно желая убедиться, что существует и состоит из плоти и костей. Беззвучно открывает рот, шевеля дряблыми губами, будто пойманная рыба – раз, два, три, и, наконец, с трудом выдавливает несколько слов:

– Франческини умер. Его убили. Убили.

Он улыбается растерянной улыбкой, видимо, сам все еще не верит своим словам. Потом смотрит на пустое рабочее место, где в рамке стоит фотография тучного мужчины средних лет, обнимающего жену и детей – твоего коллегу, который постоянно доставал тебя во время стажировки. Ты не знаешь, что сказать. И ничего не чувствуешь. Просто стоишь с открытым ртом, слушаешь шефа, а сам словно летишь в пропасть.

– Боже. Боже мой. Сначала Ирен Ару, теперь это… Он пропал в субботу вечером – вышел из дома за сигаретами и не вернулся. Жена сообщила в полицию. Сегодня утром, около четырех, его нашли на заброшенном промышленном складе. Похоже… Похоже, что его… Боже мой, это ужасно… Похоже, его сожгли. Сожгли заживо.

Я бы изжарил тебя на твоем собственном сале, жирная свинья.

Можно бутерброд с бекончиком?

Что происходит? Ты смотришь кино? Или это все еще сон – сборные стеллажи, гриль, холод, – а ты спокойно дремлешь на диване, завернув ноги в плед Лучаны?