Не вздумайте плыть сюда, не смейте!

Тем временем Самоа, которую мощными гребками безуспешно пытался догнать Эннио, добралась до самого большого дхони, а Умберто почти что уговорил Валентину и Дэни прыгнуть в воду.

Вопли мальдивцев перешли в истерику. Самоа вцепилась в борт лодки, перелезла через него и схватила ближайшего рыбака за щиколотку.

Она довольно улыбалась. Получилось! Теперь они будут спасены!

Пытаясь вырваться, рыбак хотел пнуть Самоа, но плюхнулся назад на дно лодки, как тарантул. Умберто видел, как он изо всех сил махал руками и ногами. Самоа протянула к нему руку и еще раз попросила помощи на мальдивском:

– Ханйехун! Ханйехун!

Они убили ее копьями – грубо заточенными палками, которые лежали в лодках. Самоа даже не успела закричать.

Первое копье, брошенное старым рыбаком, пронзило правое плечо, острием зацепив ключицу. С его конца свисал кровавый кусок плоти, похожий на сердцевину яблока.

Умберто даже показалось, что он слышит хруст костей, но он приписал это воображению.

Да, все это, должно быть, лишь плод воображения.

Откуда-то издалека до Умберто доносились вопли Дэни и Валентины – гул голосов, приглушенных океаном, белый шум старого сломанного радио.

Самоа издала какой-то булькающий звук, а потом подняла руку, словно пытаясь защититься, но тут же еще два копья вонзились в грудь и голову.

Одно застряло в теле, а второе прокололо левый глаз и вышло под затылком, над шеей. В кристально чистой воде расплылось алое пятно крови, похожее на блестящий красный лук.

Умберто чуть не стошнило, когда он увидел, с какой силой и каким безразличием рыбак вытаскивает копье из черепа Самоа. Так вынимают крючок изо рта пойманной форели. Потом ее сбросили за борт. По телу Самоа волной прошли предсмертные конвульсии, как будто она плыла на спине. Наконец все было кончено, и труп пошел ко дну.

Убив Самоа, рыбаки набросились на соплеменника, к которому она прикасалась. Нескольких сильных ударов плоской частью весел по кадыку, нанесенных с невообразимой яростью и жестокостью, – и он был мертв.

Дэни схватила Умберто за руку, но тот ее оттолкнул, ошалев от происходящего.

Не дотрагиваясь до трупа рыбака, его сбросили в воду, подцепив копьем и накинув на шею петлю. Голова у него болталась, как у дохлой курицы, которую собираются ощипывать.

Валентина упала в обморок прямо в пухлые руки Дэни, исчерканные грязными дорожками соли и слез.

Последнее, что Умберто помнил отчетливо, – это то, как Эннио плыл назад. Он никогда не видел, чтобы кто-то несся с такой скоростью – не человек, а настоящая торпеда. Рыбаки же, подняв копья к небу, уходили от острова, прокричав напоследок: «Ресси! Хураа нубаи Дириури!» Запомнил Умберто и облако в форме мультяшного толстячка, из-за которого все происходящее казалось еще более нереальным и уродливо-комическим.

Потом в сознании Умберто все потемнело, будто из фильма его жизни кто-то вырезал кусок пленки.

Когда он снова вернулся в реальность (в ту же, которая была несколько часов назад, или нет?), то обнаружил, что стоит в кругу с тремя оставшимися в живых, босиком на дряблой серо-бурой земле: они только что сошли на берег, и кто-то говорит, что у них семь бутылок воды, три банки сока, швейцарский складной нож, завалявшиеся на дне рюкзака бутерброды, несколько намокших книг, а прежде чем наступит ночь, нужно осмотреться.

Закат был ярким, как взрыв оранжевой краски. Тут и там виднелись выступающие из вод хрустального океана кораллы.

Смерть и страх искажали время – то ускоряя, то замедляя его бег по своему усмотрению.

Наступил вечер.

Они остались на острове.

Кое-как обследовать его удалось за пару часов: этого было достаточно, чтобы первое впечатление полностью подтвердилось. Негостеприимное место, безжизненная, бесплодная поверхность, внушающая страх.

Касаясь босыми ногами мягкой земли, Умберто чувствовал тревогу, тоску и уныние. Они, словно мелкие паразиты, ползали по нему, пытаясь отложить бледные, жирные личинки в его душе. А разум изо всех сил старался понять – что это за почва, в которой тонули ноги? Мох? Какие-то кораллы? Неизвестная геологическая порода?

Сложно было поверить, что где-то совсем недалеко от этого странного, бесформенного острова в райских уголках и пятизвездочных отелях, напичканных всевозможными удобствами, бурлит жизнь.

Сначала они гуськом обошли остров по периметру, следуя за Эннио и не проронив ни слова. Решили, что диаметр этого клочка суши не больше полутора километров. Потом отправились к склонам невысокого холма и перебрались через глубокий овраг цвета глины, на полметра заполненный стоячей зловонной солоноватой водой.

Ни животных, ни насекомых, ни растений. Только невысокие, какие-то странные, чужеродные кустарники. Они не нашли ничего съедобного или того, что могло бы как-то пригодиться, и не увидели ничего, что порадовало бы глаз. Очевидно, Бог – или кто там наверху – давным-давно забыл про этот Остров Ничего, как окрестила его Валентина.

– Давайте заберемся на вершину холма. Это недолго. Оттуда наверняка будет видно лучше, – предложила запыхавшаяся Дэни, с которой ручьями стекал пот. – Может, сигнальный костер разожжем?

– Как? Как ты собираешься разжечь этот костер, черт тебя дери? – Эннио уже не был так уверен, что их скоро спасут, а Валентина снова начала терзать щеки ногтями.

Тем временем солнце наполовину спряталось за горизонт, превратившись в золотой купол, и на остров легли длинные тени. Тогда уцелевшие молча поплелись обратно к крылу самолета, которое они, проклиная тяжесть и жару, еще днем вытащили на берег. Решение приняли единодушно, даже не обсуждая, – обменявшись испуганными взглядами и поспешными кивками. Оставшуюся часть острова и холм они осмотрят завтра. Никому не хотелось провести ночь в центре этого клочка земли, у подножия возвышенности или среди чахлых трехлистных кустиков, тут и там торчащих из земли, словно иголки. По всей видимости, это единственная растительность на острове, да и вообще единственное живое, что здесь есть. Таких кустов – темно-зеленых, чуть ли не угольно-черных, усеянных бледно-розовыми плодами, они никогда раньше не видели.

В тропическом небе, освещенном огненными отблесками заката, с закрученными штопором облаками, одна за другой открывали глаза звезды.

Многие из них, подумал Умберто, уже давно умерли, превратившись в скопления газа и мусора.

А мы? Мы уже умерли?

Никому не хотелось спать на мягкой земле, поэтому они легли на обломок самолета, плечом к плечу. Женщины в центре, мужчины по бокам. И уставились на тонкую полоску света, стиснутую между небом и океаном.

Умберто пытался смотреть на пляшущие отблески заходящего солнца и ни о чем не думать. Да, такого заката он не видел никогда в жизни. Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы нас начали искать.

Мы же итальянские туристы, максимум за пару дней…

– Как думаете, почему ее убили? – Валентина, постаревшая за несколько часов на двадцать лет, обвела их взглядом.

– А видели, как они набросились на другого рыбака, до которого дотронулась Самоа? Почему? – воскликнула Дэни.

– Какое-то местное суеверие. Понятия не имею.

– Трудно сказать. Но, как только мы вернемся в Мале, в посольстве обо всем этом узнают, уж я позабочусь…

– Эннио, – одернул его Умберто, – давай думать о том, что происходит сейчас, а не о том, что будет. Сейчас мы на этом чертовом острове… Нужно установить норму еды и воды, мы ведь не знаем, сколько нам предстоит здесь просидеть, – Умберто принялся рыться в рюкзаке.

И достал оттуда намокшую книжку с загнутыми на многих страницах уголками. Оказалось, это карманный итальянско-мальдивский словарь Самоа. Кое-где чернила растеклись, но большинство слов все еще можно было прочитать.

– Что нам кричали рыбаки? – взволнованно спросил Умберто, вставая. – Самоа сказала, что они говорят о маленьком острове и повторяют слово «жить», помните? Ураа…