Он стиснул зубы и прищурился, стараясь сосредоточиться на дороге и надеясь как можно быстрее проехать грозу. Прицеп раскачивало сильными порывами ветра. В такую погоду он еще никогда не сидел за рулем. Хлещет как из ведра, видимость почти на нуле. Крик ветра напоминал вой умирающего зверя, а в желтоватом тумане Эрмес заметил темные фигуры, которые плескались перед лобовым стеклом.

Бестелесные силуэты. О чем-то умоляя, они тянули к нему скрюченные руки. Он старался не обращать на них внимания. Решил включить сибишку и настроить ее на пятый канал.

– Меня кто-нибудь слышит?.. Прием, – прошептал в трубку Эрмес. Он едва узнал свой собственный голос – не голос, а скрип песка. – Это Эрмес, кто-нибудь меня слышит?

В приемнике захрюкало, послышался треск и неразборчивые слова.

– Если… если меня кто-то слышит, то… я, наверное, заблудился. На шоссе ни одной машины, вокруг буря, она взялась непонятно откуда. И… – Эрмес сглотнул. Ему не нравился свой срывающийся голос. И слезинки в уголках глаз. Кажется, он вот-вот запаникует, зарыдает и закричит, как ребенок, потерявший маму в супермаркете. Ленци постарался собраться с духом. – Если кто-то меня слышит, ответьте, пожалуйста. Я не знаю, где я. Прием.

Наконец ему ответили. Знакомым, приветливым голосом. И Эрмесу стало еще страшнее. Нет, это невозможно.

– Папочка?

– Си-Симоне?

Это говорил его сын. Глухие, едва слышные слова доносились откуда-то издалека, но сомнений в том, что это голос Симоне, не было.

– Да, папа, это я. Когда ты приедешь домой, папочка? Я соскучился.

Эрмес Ленци окончательно перестал понимать, что происходит, и сдался на произвол судьбы. Он изо всех сил пытался подавить рыдания, которые разрывали ему грудь.

– Симо, папа скоро приедет, не переживай. Папа скоро приедет, и мы сходим в кино, хорошо? Папа приедет, как только сможет.

Он вдруг понял, что лжет. Почувствовал ужасную уверенность в том, что никогда больше не увидит своего сына.

– Мы с мамой тебя ждем, – пробормотал Симоне. Теперь это был его голос – и в то же время не его. В нем слышалось какое-то бульканье, больше похожее на звук захлебнувшегося двигателя, чем на человеческий голос. – Мы с мамой ждем тебя дома. В Уиронде. Приезжай.

– Еду. Я уже скоро. Папа скоро приедет, Симо.

Но ему никто не ответил.

Эрмес Ленци вжал педаль газа в пол, его лицо исказила безумная ухмылка.

– Не сбежать с дороги, от черных омутов, глотающих смолу, сверни на развязке, доберись до Уиронды, стань частью этого царства! – начал напевать он.

Так продолжалось до тех пор, пока буря не закончилась, а длилась она, казалось, вечно. Но наконец его встретили небо без единой звезды и ночь – черная и холодная, словно проклятая навечно.

Виадук в пустоте, смоляной язык, старающийся дотянуться до призрачного горизонта. Одна полоска асфальта, без ограждений, висела над пропастью, над темной Бездной, в которой ничего не отражалось. Такова теперь была реальность Эрмеса Ленци. Везде взгляд его проваливался в кромешную тьму. Даже фарам «Скании» едва удавалось найти дорогу.

Ехать приходилось со скоростью тридцать километров в час. Любая ошибка – и он погрузится в вечную пустоту, откуда не выбраться, как потерявшемуся космонавту в космосе. Ему вспомнился научно-фантастический фильм, который они смотрели с Даниэлой (названия он не помнил). Там был космический корабль – такой металлический бегемот, летавший благодаря тому, что внутри него двигалась искусственно созданная черная дыра; там оживали кошмары и сводили пассажиров с ума. И как же закончился тот фильм – хорошо? Ничего хорошего. Совсем ничего. Эрмес сказал себе, что хэппи-энды – для слабаков. В реальной жизни их не бывает.

Где-то далеко, справа, вдруг появилась яркая точка. Красная. Может, фонарь, плывущая по небу планета или звезда?

Нет.

Чем дальше он ехал, тем больше становилось ярко-красных точек, и теперь они напоминали рой светлячков, усыпавших неподвижную гладь озера.

Похоже на огни деревушки или маленького городка.

Эрмес чувствовал, что осталось недалеко. Чувствовал это всем телом, каждой косточкой. Боль в спине прошла. Он, не отрываясь, смотрел на светящиеся соцветия, появляющиеся на горизонте.

Уиронда?

Не задумываясь, опустил стекло, и в лицо ударил теплый ветер, вонявший гнилью. Стало трудно дышать. Интересно, что поведала бы ему вездесущая темнота за окном, если бы могла говорить? Рассказала бы историю Уиронды, откуда она взялась, открыла все ее секреты? Он надеялся, что скоро получит ответы на роившиеся в голове вопросы.

Дорога пошла на подъем. Сначала пологий, но заставивший поработать двигатель старого грузовика; потом все более и более крутой – в конце концов Эрмесу показалось, что он едет по вертикальной стене.

Возможно, так и было.

Затерянный в темноте, он спрашивал себя, есть ли здесь смысл в таких понятиях, как направление и гравитация. Ему нужно просто ехать дальше. И все. Слушаться дорогу, как всегда.

Огоньки не гасли. Они стали ближе, ярче. Красные фонарики, ярко освещавшие реку или дорогу.

Поскорей бы добраться до места. Он прибавил газу.

И в этот самый момент услышал звук, продирающийся сквозь рев двигателя. Он доносился из-за его спины, из кабины, ставшей ему домом в последние месяцы. Это были глухие удары, будто кто-то дубасил кулаками по стене или бил кого-то. Удары сменились визгом, глухими хрипами, воплем.

– Не надо, Эрмес! Остановись, ради всего святого!

Эрмес хотел затормозить, но тут фары осветили знак – первый с тех пор, как обрушилась гроза.

Через сто метров дорога разделялась на две, и одна из них резко забирала вправо. Грузовик сам повернул, словно им управляла невидимая сила. Колеса завибрировали, когда машина вошла в крутой поворот, обращенный к морю темноты; на миг показалось, что она накренилась на сорок пять градусов, и Эрмесу пришлось изо всех сил вцепиться в руль. Наконец старая «Сканиа» вздрогнула, выпрямилась и выехала на прямую, плюясь дымом и оглушительно грохоча поршнями.

И тогда она появилась.

За лобовым стеклом.

Прямо перед Эрмесом.

Блестящая, беспощадная, мертвая.

Уиронда.

Трущиеся об асфальт шины протестующе завизжали, и грузовик остановился в нескольких сотнях метров от городских стен.

Бесконечных, розоватого оттенка, от которых веяло теплым ветром смерти.

Эрмес вышел из кабины и направился к городу-миражу. Глаза его блестели, рот был широко открыт.

Уиронда выглядела совсем не так, как описывал ее Роби.

Никаких мертвецов, погибших на дороге, никаких строений из железа и бетона.

Для него Уиронда оказалась совсем другой.

Плотью и истязанием. Страшной ошибкой – непоправимой ошибкой, – которую совершил человек, стоящий на грани сумасшествия, ошибкой, уничтожившей то немногое, что ему удалось создать за всю свою жизнь.

Охватить глазами пространство, понять, что он видит перед собой, разглядеть отдельные фрагменты Эрмесу удалось далеко не сразу.

Безумные, гнусные поступки ведут в безумные, гнусные преисподние.

Сначала он рассмотрел мелкие детали, если так можно назвать части тела высотой в несколько десятков метров – ноздрю, губу, похожую на слизня, ухо. Потом отошел назад и, как исследователь, впервые оказавшийся перед огромным горным хребтом, на несколько мгновений смог окинуть взглядом всю панораму.

Ноги и ягодицы, живот и ребра, предплечья и руки были равнинами, плато, холмами, горами. Волосы – экзотическими деревьями, морщины – дорогами, а кровь – водой в реках.

Изуродованная плоть. Ошметки эпидермиса, порезанные мышцы, вырванные суставы. Огромные раны-двери, царапины – окна, синеватые кровоподтеки – как мозаика заброшенных античных храмов.

Такой была его Уиронда.

Два гигантских тела, обнимающихся в последнем кровавом объятии; мрачный анатомический город на столе вскрытия – неверие, боль и, наконец, окончательное осознание того, что он натворил.