Его тогдашний оператор украсил палубу полупереваренной колбасой и картошкой. Чуть позже Этторе сделал то же самое, но успел на автомате перегнуться за борт.

Этот запах.

К вони от трупа примешивалось что-то менее ощутимое и более пугающее. Запах неутомимого моря, запах соли, обжигающей ткани.

Этторе набрался смелости – ему хотелось самому посмотреть на тело, останки притягивали, как магнит, – стер с губ капли рвоты и подошел к морякам, перекладывающим труп в мешок с номером для опознания. Вот она, жизнь, от которой осталась лишь табличка с номером, а вскоре не останется ничего, кроме безымянной могилы, над которой никто не будет плакать.

Тело закрывала серая пленка. Лицо, когда-то, возможно, красивое, с тонкими чертами, раздулось и посинело, глаза впали, а волосы походили на клубки гнилых водорослей, – зрелище не из приятных.

И еще эта дряблость. Труп чем-то напоминал медузу, и Этторе не мог поверить, что когда-то эти пальцы, толстые, как сосиски, сжимали чью-нибудь руку или гладили чье-то лицо, а рот, на котором не было губ, когда-то улыбался. Черт подери, неужели это распухшее от воды тело и разбитые мечты всего пару дней назад были человеком?

На следующий день они подняли из воды троих мужчин и двух детей.

Дети.

Дети напоминали кукол.

Как их крутили волны, как они кружились в водоворотах прибоя, как…

– Эй?! Этторе! – голос Джанни словно за волосы втащил Этторе в настоящее, которое, однако, было не более обнадеживающим, чем мир воспоминаний. С каждым днем все больше иммигрантов пытались добраться до берегов Италии, и на границах толпы отчаявшихся прорывались через кордоны и чуть ли не устраивали баррикады… – Эй? Все в порядке? Ты как будто отключился.

– Да, да, в порядке, извини.

– О чем думал?

– О монтаже, – соврал Этторе. Потом уселся поудобнее и добавил. – Знаешь… это все так нелепо. Идиотизм какой-то. Видел глаза Поретти и его дружков? Сколько в них ненависти? А от того, что я когда-то был таким, не легче…

– К счастью, человек может изменить точку зрения, Этторе. Ты оставил это дерьмо позади… Думаю, тебе не стоит приезжать сюда после того, что ты видел в 2013-м. Брось это все. Займись чем-нибудь другим.

– Я приезжаю сюда по своей инициативе, Джанни, ты же знаешь, мы уже говорили об этом. Почему-то я чувствую себя в долгу перед этими людьми. Перед умершими.

– Знаю, но…

Вдруг в окно машины постучали, и Этторе от неожиданности вздрогнул. Обернувшись, увидел лицо иммигранта – острые, как черные клинья, скулы, боксерский нос над бледными, мясистыми, обветренными губами. Белки глаз лимонно-желтого оттенка, на шее – глубокие шрамы, напоминающие о том, что война и голод всегда оставляют свои следы. Но эти раны ничто по сравнению со страхом, который заставляет людей пускаться в опасное плавание, давая им шанс на спасение только после перехода через неизвестное.

Постучавший улыбнулся, обнажив идеально ровные белые зубы. Помотал головой и поднял руку, прося опустить стекло.

– Привет, друг, вы быть журналисты, да? – спросил он низким голосом на ломаном итальянском. Схватившие дверь руки были большими, кожа на ладонях потрескалась.

– Да, журналисты.

– И на сегодня мы закончили, – объяснил Этторе. – Ты живешь в бывшем отеле? Откуда ты приехал?

– Уганда, – ответил незнакомец. По глазам пробежала тень. – Да, сейчас мы жить в гостинице с другими, уехать из Ливии и приехать месяц назад, но пока плыть, мы утонуть, мы спать рядом, а потом большая волна нас вниз, понял, большая волна? – он сделал жест рукой, изображая большую волну, а потом тонущий корабль. – Почти все умереть, я чудо не умереть… мой брат тонуть, мой младший брат Патрик, – он не смог закончить фразу.

Этторе вытащил еще одну сигарету из пачки и сказал Джанни:

– Это, наверное, один из спасшихся при кораблекрушении месяц назад. Помнишь, маленькое рыболовецкое суденышко, примерно человек тридцать, в основном женщины и дети. Оно было битком набито, начался шторм, ну они и черпанули воду бортом… Не помню, сколько человек утонуло, но большинство… Почти все дети. Они спали. Многие тела не нашли…

Предвечернее солнце раскрасило море серебром, от мерцания которого было больно глазам. Еще пара часов, и рябь станет малиновой.

– Да, плохо, почти все мертвые, да, мертвые мертвые, в воде, мой младший брат Патрик, семь лет, он и другие дети, даже не заметить, они спали, мертвые, – на одной ноте пробормотал он. Потом провел руками по лицу и сунул голову в кабину.

– Ты сбежал из центра приема беженцев, да?

Парень не ответил. А потом, тихо, будто делился большим секретом, сказал:

– Меня звать Айеби, для вас клюзив есть, Айеби иметь большой клюзив для вашего канал. Вы дать мне немного денег, вы помочь мне – и я помочь вам показать клюзив, хорошо?

– Клюзив значит эксклюзив?

– Да, клюзив! О, очень большой, вы сегодня вечером идти со мной в отель, когда те уйдут, я вас пустить. Я показать вам большой клюзив. Самый большой, увидеть ньямби, который…

– Подожди, Айеби, успокойся… Ты должен объяснить нам, о чем говоришь. Хорошо? Ты понял? – перебил его Джанни. – Что еще за джамби?

– Не джамби, – поправил Айеби и повторил загадочное слово, вставив кончик языка между резцами. – Ньямби. Ньямби. Странная вещь, босс, ее сложно объяснить, нужно видеть, иначе ты мне не поверить! И можете поговорить с другими, записать интервью. Так вы идти?

– Нет, Айеби, вряд ли мы придем, у нас есть работа, а завтра мы уезжаем. Но главный здесь он. Этторе, что скажешь?

Тот жадно затянулся и немного подумал.

– Ну, сегодня мы почти ничего дельного не сняли. Да и потом, – ухмыльнулся он, – может, подвернется что-нибудь стоящее, и нам удастся сбить спесь с этого придурка Поретти. Сделаем репортаж об условиях, в которых они живут. И, может, клюзив тоже получится, кто знает. Нам нечего терять.

– Да, босс, верно! – воскликнул Айеби, поднимая руки к небу. – Дай пять!

Этторе хлопнул его по руке и искренне рассмеялся впервые с тех пор, как приехал на Сицилию.

– Ты ему доверяешь? – вполголоса шепнул Джанни. Угандиец тем временем принялся неуклюже танцевать на месте, как колдун в помятом костюме и кроксах. – Может, он просто хочет развести нас на деньги? И потом, кто знает, что у них там творится…

– Доверяю. Да и что плохого может случиться?

Этторе снова вспомнился «Корабль утопленников». После «большой рыбалки» 2013 года пробраться в отель мигрантов среди ночи казалось пустяковым делом – так, ерунда, маленькое приключение, благодаря которому, может быть, удастся сделать интересные кадры.

В работе журналиста сюрпризы порой встречаются там, где не ждешь.

Иногда – приятные, а иногда надежда получить стоящий результат лопается как мыльный пузырь.

Но того, что Этторе и Джанни увидели в отеле «Жаворонок», они никак не могли ожидать.

Джанни оглушительно храпел, но Этторе его не видел.

Он лежал без сна в темноте, густой, как море гудрона.

Через сколько часов они должны прийти в гостиницу?

Он ворочался на влажных от пота, вонявших затхлостью простынях, пытался заснуть и не думать о болезненном желании сходить в туалет, но от этого хотелось еще сильнее.

В конце концов он сел в кровати, матрас заскрипел. На секунду Этторе испугался, что ослеп, но потом заметил синие полоски – свет луны просачивался сквозь жалюзи.

Ступая босыми ногами по пушистому ковру, он пошел в туалет.

С удовлетворением помочился.

А нажав на слив, вдруг услышал пение – нестройный хор голосов, залетевший в комнату, как насекомое. Музыка доносилась снаружи, она звучала очень близко и в то же время бесконечно далеко.

Этторе, дрожащий от холода, несмотря на жару, вернулся в комнату и щелкнул выключателем.