По крайней мере, до тех пор, пока не приходит время возвращаться в Лерму, в тот час, когда вечер своим пальцами цвета воронового крыла ощупывает все вокруг. Припарковав машину, Аделаида идет по тропинке и чувствует смутную тревогу, слыша лесные шорохи и звуки, которые напоминают ей о ночном крике.

Ты действительно его слышала?

Зигзагами обходя валуны, Аделаида поднимается в гору и ускоряет шаг – такое ощущение, что кто-то подглядывает за ней в темноте из-за кустов ежевики.

Она почти пробегает остаток горной тропы и, тяжело дыша, быстро заходит в дом; волосы прилипли к вспотевшему лбу, спина ужасно болит. Аделаида идет в душ, а потом хватается за работу, как за единственное средство против соблазна закончить вечер выпивкой и приемом успокоительных, вызывающих отупение.

Вставляет карту памяти в ноутбук. Эта часть работы нравится ей больше всего: сидеть и спокойно отбирать снимки, сделанные в минуты вдохновения. Снова пережить эти моменты и окончательно запутаться в выборе.

Запустив программу для редактирования, она начинает отсматривать фотографии. Неплохо. Ей удалось передать тусклый зимний свет, и пейзажи вызывают грустное и щемящее чувство. Именно то, что нужно.

Она возвращается к началу, стирает заурядные фотографии, обрабатывает лучшие, пока не добирается до кадров, сделанных в Лерме накануне.

Надпись. Перила в красноватой ржавчине. Окутанная туманом долина.

А потом скала. Два снимка. Жаль, что не годятся – выступ, заросший травой, окутанный унылым, гнилым зеленым светом, вышел нечетко. Она хочет удалить файлы, как вдруг на первом снимке в правом нижнем углу замечает черное пятно.

Приближает.

Пятно занимает почти весь экран, принимая зернистые контуры хорошо узнаваемой формы.

Тело Аделаиды становится ватным, сжимающие мышку пальцы немеют от ужаса.

Это профиль человека, человеческая тень среди листвы и стволов, огромная голова смотрит вверх, на вершину скалы.

Не может быть.

Наверное, воображение, возбужденное лекарствами, плохим вином, стрессом, одиночеством и местными легендами, играет с ней злую шутку. Она приближает нос к экрану.

Оптическая иллюзия, обман зрения.

Видение исчезает.

Это человек-кабан, подсказывает ей внутренний голос, но сколько бы Аделаида ни смотрела в монитор, то с одного, то с другого ракурса, больше она его не видит, – так иногда нам чудится лицо на обоях или фигура животного среди облаков.

– Да пошло все к чертовой матери! – восклицает она чуть ли не в истерике и стирает фотографию; но сердце продолжает биться как бешеное.

Потом четыре таблетки успокоительного, три рюмки водки, головокружение, сонливость, пустота.

Лежа поперек матраса, она медленно, с трудом разлепляет глаза, когда солнце уже давно встало. При мысли о том, что целый рабочий день потерян впустую, Аделаида окончательно падает духом.

Она плачет, не зная, как поступить – то ли остаться, то ли вернуться домой – и жалеет, что удалила фотографию и теперь не может рассмотреть ее при свете дня.

Все недолгое время, проведенное в Лерме, кажется ей сном, путаницей сомнений и тревожных видений.

Но сдаваться нельзя. Если она вернется домой, то признает поражение, позволит прошлому управлять ее жизнью.

Она садится обрабатывать фотографии, и ей становится легче. На этот раз ничего странного.

Время летит быстро, и, когда Аделаида идет в туалет, на часах уже почти десять. Спать не хочется. Но она знает, что нужно отдохнуть и завтра встать пораньше, чтобы наверстать потерянное время.

Ночь давит на стекла.

Она пьет снотворное.

Кап кап кап.

Обезболивающее для спины.

Засыпает уже за полночь. А в три часа ночи, ледяной и ясной, крик снова начинает брать приступом бастионы сна.

Она в ужасе, она ни за что на свете не вылезет из кокона теплоты и тишины, сотканного лекарствами.

Этот звук снаружи или в ее голове?

Где бы он ни был, теперь он намного, намного ближе.

Солнце теплыми оранжевыми лучами касается ее век, пробуждая ото сна, в котором Витторио, окровавленный, с разбитой головой, как личинка, дергался в предсмертных конвульсиях в лесу у подножия скалы, среди корней немыслимо древних деревьев.

Аделаида благодарна лучам, просачивающимся сквозь жалюзи и поджигающим вселенную из пылинок. Еще несколько минут она потягивается под простыней, чтобы почувствовать свое тело и бодро встретить новый день. Аделаида решает поехать на машине в Бассавиллу и остановиться по дороге, если увидит что-то интересное.

Лерма приветствует ее теплыми объятиями. Солнце спокойным светом озаряет холмы. Сегодня один из редких зимних дней, когда мороз ослабляет хватку. Аделаида закуривает сигарету и начинает спускаться по грунтовой дорожке, которая минут через десять приведет ее к машине. В узком переулке краем глаза замечает человеческий силуэт. В следующую секунду он растворяется.

Это Джильола? Или какой-нибудь турист? Или тень с фотографии? – с дрожью в голосе спрашивает себя Аделаида, подходя к началу горной топы. Она идет через лес, где ветви буков и конских каштанов скрывают солнце. Здесь пахнет мхом и чем-то еще – едким, звериным. Местами так сильно, что Аделаиде приходится закрывать нос рукой.

Ей не нравится это место, не нравятся изломанные тени и заросли, которые с обеих сторон осаждают тропу, превращая ее в узкий зловещий коридор.

Поскорее бы оказаться рядом с машиной, поближе к цивилизации, выбраться из этой гнетущей тишины и сумрака, сгущающегося в глубине леса.

Только не очередная паническая атака. Нет!

Она огибает обожженный молнией бук и оказывается на небольшой полянке. Здесь воняет так сильно, что ее начинает тошнить. Запах идет откуда-то справа, как будто из болота поднимаются гнилостные испарения. Сойдя с тропинки, Аделаида подходит к месту, где вся земля словно вспахана. Истоптана, изрыта, истерзана. В рыхлой каше замечает пучки коричневой шерсти, отпечатки лап, копыт, пережеванные желуди, фекалии.

У кабанов…

Прежде чем она успевает закончить мысль, Аделаида видит и другие следы. Это заставляет ее вернуться на тропинку и что есть духу побежать к машине, то и дело оглядываясь.

Нет, ошибиться невозможно.

На поляне, в грязи, рядом со следами копыт, виднелись отпечатки огромных человеческих рук.

Аделаида задерживается. Она очень долго фотографирует Бассавиллу, пока не замечает, что уже наступил вечер и пора возвращаться в Лерму.

Но не делает этого.

Остается в фермерском доме, где недорого сдаются комнаты.

Она вернется на следующий день. Когда будет светло.

Ее ужасает сама мысль о том, чтобы пройти по тропе в темноте.

Наконец она спит спокойно. Ни крика, ни кошмаров, ни омута пустоты.

Морозное утро, еще не рассвело; Аделаида завтракает на ферме, болтая с управляющим, который говорит, что завтра – первый день черного дрозда.

Двадцать девятое января.

Народные поверья прочно вошли в нашу жизнь, и мы часто их вспоминаем, особенно когда они сбываются. Вот и сегодня, выходя из домика и садясь в машину, Аделаида чувствует, как слезятся глаза – настолько холод усилил хватку. Пейзаж украшают гирлянды из инея, а дорогу из Бассавиллы в Лерму покрывает ледяная корка.

Не доехав до Лермы километров двадцать, она сворачивает в другой борго, Мартиненго – гораздо более оживленный, чем Лерма. Над ним возвышается средневековый замок, словно охраняя улицы и магазины. Еще несколько фотографий, обед в ресторанчике, любое оправдание, только чтобы как можно дольше не возвращаться в Лерму…

Но больше откладывать нельзя. Уже заполдень, скоро стемнеет.

И пока ее видавший виды «Сеат Ибица» делает один поворот за другим, а табачно-серая пелена заката выползает из-за холмов, в голове Аделаиды крепнет мысль, которая заставляет ее прибавить газу.