Секс остался лишь в воспоминаниях, словно на него было наложено табу; Марио старался не прикасаться к жене, потому что морщины на ее коже и небольшие темные шрамики от царапин напоминали ему ответвления деревьев или прорехи на старом ковре с цветочным рисунком. Он старался не думать об их последнем сексе в грязной гостинице Клужа. О бессчетном количестве членов, пальцев, о том, как они исследовали его внутренности, вызывая восторг и отвращение. Это вообще было на самом деле? Он не знал. Знал только, что на развилках делал неправильный выбор.

В выходные Мириам спала. По двенадцать, тринадцать часов. Постоянно пребывая в плохом настроении, она становилась все бледнее, превратившись в тень себя прежней. Но утверждала, что никогда раньше не чувствовала себя так хорошо. Она ничем не интересовалась, перестала читать, следить за собой. У нее воняло изо рта.

Плесенью и грибами, и мокрой псиной, думал Марио. Ему так и не удалось вернуться к прежней жизни, найти работу. Да он и не пытался. Зачем? Всегда есть чем заняться – например, размышлять о том, как лес и развилки разрушили его жизнь, подчинив себе.

По утрам, оставаясь один в квартире, он бесцельно слонялся по комнатам. Проверял электронную почту, отправлял резюме – но это превратилось в пустую формальность, без всяких ожиданий; потом спускался в китайский бар под окнами и выпивал на голодный желудок пару Morettoni, чтобы не слышать шелест листьев в своей голове, который мешал размышлять о больших лесах и чахлой растительности.

Он чувствовал себя больным и измученным. Начал худеть. Целыми днями думал о растениях, папоротниках, дубах, платанах, грибах, строевом лесе и лесе на вырубку. О мхе, гумусе и отростках. Об ответвлениях и развилках. О зубах, имплантах и необходимости срочно обратиться к специалисту, к кому-нибудь, кто сможет объяснить, что происходит с его психикой, кто сможет снять с него смирительную рубашку ужаса и апатии, связывающую по рукам и ногам. Но он этого так и не сделал.

Большую часть дня Марио проводил в гараже, натирая до блеска «фольксваген» и представляя себя двухголовым теленком, которого выстрел из винтовки милосердно лишает будущего, потому что у тех, кто не способен сделать правильный выбор, будущего быть не может.

Как там говорил пастух, Константин Хойя, тоже оказавшийся пленником леса? «Главное, какую дорогу ты выберешь на развилке». И он прав. Чертовски прав.

Однажды днем у Марио выпало несколько зубов. Больших и малых коренных. Ни с того ни с сего. Он выплюнул их в раковину вместе с кровью и землей – вот и все. Собственное отражение в зеркале Марио предпочел бы не видеть. Голова деформировалась и покрылась шишками, будто под кожей, между черепом и корнями немногих оставшихся волос, прорастают клубни или рога.

Однажды утром, проходя в тапочках и трусах по гостиной, Марио случайно бросил взгляд на календарь, висевший на стене, и обнаружил, что с тех пор, как они вернулись из Румынии, минуло уже два месяца. А казалось, всего несколько недель. Время шло новыми, только ему ведомыми путями; это уже случалось и случится еще не раз.

Он огляделся по сторонам – в квартире бардак, везде мусор и муравьи; на мебели выросла плесень и яркие лишайники. На люстрах лениво восседали жуки-олени, вылупив глаза и протягивая к нему клешни. Воняло тухлыми яйцами и вечным тленом.

Сколько дней прошло, как они с Мириам перестали разговаривать? Она почти все время на работе или сидит у себя в комнате, заперев дверь. А она действительно ходит на работу? Или убегает в какой-нибудь лес и развлекается там в тени буков, вместе с гадюками, лисицами, муравьями и пчелами, шлюха?

По ночам он иногда заставал ее стоящей у стены – она спала, упираясь лбом в угол комнаты, и во сне шептала о зубах, лунах и скалах. А бывало, издавала звуки, очень похожие на блеяние потерявшегося большого стада, и Марио не мог понять, как этот звук не будит по ночам соседей.

Он перебрался на диван в гостиную – спал теперь там, храпя и видя сны. Главное, подальше от Мириам. Как можно дальше. Два чужих человека под одной крышей, отношения, пораженные кариесом. Он перестал испытывать ужас – просто хотел, чтобы жены больше не было, чтобы она исчезла. Порой раздумывал над тем, чтобы убить ее спящую, разрезать на кусочки, измельчить их в кухонном комбайне и разбросать в тополиной роще, но потом жалел о том, что ему лезут в голову такие мысли и тащился в гараж драить машину и слушать песни, напоминавшие о юности.

Ему позвонили из компании, куда он отправил резюме, и пригласили на собеседование; но Марио ответил, что не хочет снова оказаться перед развилкой и мучиться в поисках решения, поэтому советует им выбрать другую кандидатуру. Время от времени друзья и бывшие коллеги интересовались, как у него дела, но он не помнил их лиц, и, чтобы все отвязались, наврал, что у него новая жена, здесь он больше не живет и вообще переехал в другую страну.

Затем наступила прекрасная солнечная суббота в начале июня. Его разбудили солнечные лучи, которые били в засиженные мухами окна гостиной и украшали царапины на стеклах яркими бликами. Воробьи на балконе приветствовали день веселым пением. Он встал, так легко, будто суставы смазаны сливочным маслом, а когда шел на кухню варить себе кофе, увидел Мириам: она лежала на кровати, скрестив на груди руки и прикрыв глаза. Как мертвая. А ведь когда-то они любили друг друга, пронеслось у него в голове, но Мириам вдруг резко поднялась – странным, судорожным рывком – села на матрасе, заскрипевшем пружинами, и нежность испарилась, как горная роса под порывами теплого утреннего ветерка, уступив место жалости.

Марио проскользнул на кухню, достал чайную ложку и банку кофе.

Без пятнадцати десять.

Пока кофе варился, он смотрел на бирюзовое небо и думал, что в такое утро, когда светит солнце и поют соловьи, было бы прекрасно умереть.

Вдруг кто-то позвонил в домофон.

Марио замер и задержал дыхание, будто боялся, что оно выдаст его присутствие.

Еще звонок.

И еще.

– Так ты откроешь или нет! – крикнула Мириам из комнаты. Голосом, в котором слышался то ли хрип больного, то ли глухой стук упавшего желудя, то ли шипение ящерицы.

Марио подошел к домофону и непослушными обессилевшими пальцами снял трубку.

– Кто там?

– Синьор Аррас? – вопрос был задан решительным тоном с металлическими нотками.

– Д-да, это я… Кто спрашивает? – он едва узнал свой собственный голос. Его голосовые связки уже отвыкли работать. Сколько дней он молчит, сколько дней не выходит из дома?

– Аррас, это карабинеры… У нас к вам важный разговор. Откроете?

Он обвел взглядом запущенную квартиру – везде грязь, тараканы, в щелях между плитками земля, в которой копошатся черви. Но это его мир, сюда нельзя никого пускать.

– Лучше я спущусь. Сейчас, – наконец выдавил он и повесил трубку.

Марио побрел по коридору к дверям, пошатываясь из стороны в сторону и хватаясь руками за мебель. Увидев на пороге комнаты скрюченную фигуру Мириам, отвернулся, ускорил шаг и вышел из квартиры на лестничную площадку.

Сил не было, чтобы спуститься по лестнице на четыре этажа. Пришлось вызвать лифт. Прождав целую вечность, он увидел подъезжающую кабину и зашел внутрь, гадая, какого черта хотят карабинеры. Марио нажал кнопку первого этажа, двери закрылись, мигнула над головой неоновая лампочка, и он увидел в зеркале истощенное лицо с заостренными чертами – как череп покойника. А потом заметил кое-что еще. На раздвижных дверях чем-то острым были нацарапаны стилизованный фаллос и надпись: ТЕМНЫЕ ВРЕМЕНА, W ПИЗДА.

Скрипя тросами и шестернями, лифт начал спускаться по темной шахте. Пока он полз, время словно приостановилось, и Марио вдруг вспомнил одну заметку, которую прочитал несколько месяцев назад, еще не зная о магии леса Хойя-Бачу: в ней рассказывалось об ужасной смерти двух воришек, застрявших в грузовом лифте старого санатория в горах, когда они пытались вывезти украденную антикварную мебель. Еще одна история о неверном выборе. Вот идиоты, захохотал Марио, так и сгинули, а все потому, что не понимали, как важно не ошибиться на развилке.