Во-вторых, витберговский храм оказался символом русского духа, не только осознавшего свою включенность в Христа, но и открывшего для себя собственное вселенское призвание. России всегда словно были тесны границы национальной жизни, и начиная с ХVI века (с идеи «Москвы – Третьего Рима»), в разных обличьях, здесь все вновь и вновь возрождался мессианизм. Как Витберг, так и Александр I вселенскую задачу России видели в общехристианском синтезе – создании универсального христианства, которому надлежало стать духовным фундаментом объединенной Европы. При этом речь шла не о внешнем – искусственном сближении конфессий и народов, но о единстве всех христиан на основе общего глубинно-сердечного почитания Христа. Как мы видим, в ту эпоху мистика делалась в конце концов политикой! Впрочем, как раз это и предполагалось масонской традицией.

Идеология сходного типа возродилась в России в конце ХIХ века в связи с явлением – жизнью и сочинениями Вл. Соловьёва. Путь к Богочеловеку, как полагал Соловьёв, был открыт ему самой Софией Премудростью Божией. И именно София – трансцендентный прообраз Вселенской Церкви – согласно Соловьёву, должна стать примирительницей христианского Запада и Востока. В теократическом проекте Соловьёва единая христианская Европа обязана иметь два центра: религиозный, воплощенный в лице римского папы, и политико-государственный, представленный личностью русского царя («Россия и Вселенская Церковь», 1889 г.). Соловьёв отнюдь не призывал к окатоличиванию России: для него вопрос стоял о принципиально новом способе богопочитания. И разница соловьёвских взглядов с идеологией александровской эпохи в том, что европейский религиозный центр Соловьёв видел в Риме, тогда как Александру I, на волне национального воодушевления, таким центром представлялась Москва.

Проект Витберга весьма уязвим для разного рода критики. Прежде всего следует отметить, что главная для архитектурной формы храма идея Христа присутствует в витберговской концепции (подробно изложенной в «Записках» Витберга) с одной лишь исторической стороны – как троица центральных эпизодов земной жизни Спасителя. Трудно сказать, почему Витберг весьма слабо учел в своем проекте метафизику боговоплощения: нам не известна в деталях тайная христология масонства. Признающие авторитет Священного Писания русские масоны, по-видимому, должны были исповедовать новозаветное учение о Церкви как Теле Христовом. Однако данный экклезиологический момент упущен не только архитектурной символикой храма Витберга, но отсутствует даже и в концептуальном ее обосновании. Здесь, как кажется, сказалась изначально протестантская установка архитектора. Храм, замысленный им, по сути не более чем протестантский молитвенный дом несмотря на всю помпезность его форм. О литургическом собрании верующих Витберг, как представляется, мыслил не как о мистическом Теле Богочеловека, но как о толпе индивидов. Да, Витберг разработал сложную и философски красивую концепцию; но, думается, идея, воплощенная в облике древнерусского храма, более глубокая и точнее соответствует Св. Писанию: ведь однокупольная русская церковь ХII века – это как раз символ Церкви как Тела Христова88. Конечно, вселенско-христианский – сейчас бы сказали «экуменический» храм не мог проектироваться в традициях древнерусской архитектуры. Но вряд ли вычурный храм Витберга вписался бы органично в скромный подмосковный пейзаж… Ныне на этом месте высится здание Московского университета (построено в начале 1950-х годов). И если вглядеться в архитектурный облик советского здания, то не уловит ли в нем внимательный наблюдатель отдаленного сходства с храмом Витберга?..89

Судьба в общем-то замечательного витберговского проекта, равно как и участь самого архитектора оказались печальными: проект остался на бумаге, Витберг был отправлен в ссылку и умер в нищете и безвестности. Общество оказалось не готовым поддержать витберговские идеи; смерть Александра I в 1825 году положила конец эпохе мистических исканий… Внешне события, связанные с постройкой витберговского храма, разворачивались так. 12 октября 1817 года состоялась торжественная закладка здания на Воробьёвых горах. В крестном ходе участвовали император с семьей, высшее духовенство, толпы народа. В окружении леса хоругвей несли великие святыни России – чудотворные иконы Владимирскую и Иверскую; не умолкал колокольный звон всех московских церквей, шла пушечная пальба… На постройку храма Витбергу было отпущено 8 лет, строительные работы возглавил сам архитектор. Утонченный художник и богоискатель не учел типичных российских нравов. Начались воровство с одной стороны и клевета завистников с другой; лишенный практического опыта Витберг стал жертвой интриг. Когда обнаружилась денежная растрата, во всем обвинили Витберга. Кончина Александра I лишила его покровительства. В 1826 году работы остановились, и власти приступили к следствию, которое тянулось много лет. Между тем на архитектора одно за другим сыпались несчастья, умерли любимые жена и отец. В 1835 году расследование завершилось, Витберг был арестован и сослан на север в Вятку. Здесь завязалась его дружба с ссыльным Герценом, благодаря чему до нас дошли «Записки» Витберга и вообще была сохранена память об этом замечательном человеке. Витберг пытался в ссылке продолжать работу над архитектурным проектом, и ему даже удалось построить собор в Вятке. В 1839 году Николай I разрешил Витбергу вернуться в Петербург, где в 1855 году он скончался в отчаянии и крайней бедности… В николаевскую эпоху замыслы Витберга и сама его личность оказались неуместными.

Время правления Николая I (1825–1855) было реакцией на западнический либерализм александровской эпохи. При Александре I русский дух в своем становлении ушел слишком далеко, отказавшись от национальной ограниченности и подойдя к вселенско-христианскому идеалу: развитие «души» и «тела» России не поспевало за ним. Наступление охранительной реакции внешне было вызвано страхом перед тем, что революционное брожение с Запада перекинется на Россию. Главным проводником религиозной реакции стал архимандрит Фотий (1792–1838) – «изуверный обличитель мистических происков», – по словам Г. Флоровского. Фотий считал мистицизм и масонские учения фундаментом политической революции; все без разбору мистические сочинения рассматривались им как бесовские, антихристовы. Уже в конце правления Александра Фотий приобрел влияние в высших кругах. Действуя совместно с адмиралом А. Шишковым, назначенным в 1824 году министром народного просвещения, ярым противником использования в Церкви русского языка, Фотий добился того, что русский перевод Библии, осуществленный Библейским обществом, был публично сожжен. В начале царствования Николая последовал и запрет Библейского общества, отождествляемого реакционерами со штабом революции.

Реакция, начавшаяся при Александре, резко обострилась в 1825 году после выступления декабристов, требовавших конституционного ограничения абсолютной монархии. Достаточно примитивный в духовном отношении, Николай I взял курс на «опрощение» русской души, которой ныне надлежало избегать каких бы то ни было чужеродных влияний и следовать канонам самобытно-русского строя жизни. Европейские революции 1830-х гг. еще сильнее встревожили Николая. Именно в 1830–1840-е годы охранительные тенденции в его политике приобрели идеологически отчетливые очертания. Идеология эта была разработана графом С. Уваровым и компактно выражалась в уваровском тезисе: «Истинно русские охранительные начала православия, самодержавия и народности составляют последний якорь нашего спасения [от революционного мятежа. – Н.Б.] и вернейший залог силы и величия нашего отечества»90. Конечно, натиск казенщины и примитивизма в николаевскую эпоху не имел столь тотального характера, каким обладало аналогичное давление сверху на русскую душу в советское время. Однако охранительная идеология сильно повлияла на общий стиль эпохи и, что нам сейчас важно, отразилась в стиле архитектуры – самом монументальном из искусств.