18-я армия генерал-лейтенанта Камкова была вынуждена выровнять левый фланг на одном уровне с правым флангом 9-й армии, чтобы не получить от Манштейна удар через Южный Буг, а правый — выровнять с левым флангом 12-й армии, оставившей Кировоград. Хуже всего обстановка складывалась у 6-й армии Музыченко, на которую давил Макензен. Его войска оборонялись всего в пятнадцати километрах от Жёлтых Вод и сорока от Кривого Рога. Причём, уверенности в том, что армия удержит Жёлтые Воды и не откроет путь немецким танкам к Днепропетровску по правому берегу Днепра у Ёлхова не было.

13

Звонок «вертушки» в кабинете Берии не был неожиданностью для наркома. Он его ждал. Точнее, не сам звонок, а тему, которую наверняка собирался «поднять» Хозяин.

— Лаврентий, разве я не предупреждал тебя, чтобы ты не трогал Хрущёва?

— Товарищ Сталин, я хорошо помню ваше распоряжение, и мои люди непричастны к его смерти, — не решился назвать соратника партийной кличкой Берия, уловивший в голосе Сталина недовольство. — Как мне доложили, у него произошло кровоизлияние в мозг после встречи с Микояном во время приезда в Куйбышев. Хрущёв туда явился что-то «выбивать» в наркомате земледелия. И после этой встречи Никитку в гостинице и хватил удар.

— О чём они разговаривали с Анастасом?

— Пока неизвестно. Допрашивать об этом товарища Микояна, как вы понимаете, мои люди не могут. Водитель же, по приказанию Микояна отвозивший Хрущёва в гостиницу, показал, что тот был очень подавлен и за всё время в пути пробормотал единственную фразу: «Только бы Лёню не тронули».

Сталин молчал несколько секунд, после чего высказался:

— Очень плохо, Лаврентий, что оборудование, получаемое от потомков, твои люди пока используют только в Москве. В Куйбышеве бы оно тоже не помешало.

— Не только в Москве, товарищ Сталин. В Куйбышеве тоже. Но его, в первую очередь, установили в иностранных посольствах. Ещё до того, как они заселились в предназначенные для них зданиях. Что же касается кабинета и квартиры члена Политбюро, то мы не имеем полномочий на то, чтобы их прослушивать.

— Хорошо. Я понял.

— А что будем делать с Хрущёвым? Я имею в виду похороны, некрологи…

— Как говорят на любимой Никитой Украине, «умер Охрим, ну и хрен с ним». Хотя, конечно, лучше было бы, если бы он успел полностью обосраться на новом поприще. Похоронят за счёт Казахской ССР: он у них числился на работе. Там же, в Казахстане, и некролог опубликуют. Если редакторы каких-нибудь центральных газет захотят сделать то же самое, им не препятствовать.

И Сталин, и Берия прекрасно знали, что это у Хрущёва уже второй инсульт. Первый случился во время памятного перелёта в Москву в 1941 году. А он был «инициирован» именно людьми Берии. Но Хрущёв пережил кровоизлияние в мозг относительно легко. Быстро восстановился и был направлен на подъём Целины под предлогом того, что последствия болезни уже не позволяют ему руководить партийной организацией Украины.

Понял, что эта ссылка случилась вовсе не из-за его болезни, и сам Хрущёв. Только чем именно была вызвана сия немилость Сталина, никак не мог понять. Старые товарищи, двигавшие его по партийной линии, тоже молчали. То ли потому, что не хотели рассказывать, то ли действительно не знали. Но, будучи от природы неглупым человеком, Никита Сергеевич сумел связать своё падение со слухами о том, что на контакт с советским руководством вышли потомки из двадцать первого века.

Не сразу, но сумел. И на это его натолкнула очень непочтительная кличка, которую многие подхватили: «Кукурузник». Вначале он связывал её с самолётом У-2, занимающимся обработкой сельскохозяйственных угодий. Мелким, летающим низко и медленно. Но, когда его спросили, каковы у бывшего первого секретаря ЦК КП(б) Украины успехи в выращивании этой культуры, насторожился. А потом дошла и сплетня о том, что Никита Сергеевич собирается в будущем выращивать кукурузу даже за Полярным кругом, и новый заместитель наркома земледелия союзной республики «сложил один плюс один».

Ясное дело, он всячески пытался «задобрить» Сталина, упоминая его гениальность при каждом выступлении, будь то митинг колхозников или заседание правительство Казахской ССР. И письма на имя Вождя подписывал уже опробованной ранее подписью — «искренне любящий вас Н. Хрущёв». Правда, недолго подписывал, поскольку до него донесли реакцию Председателя Совнаркома, проворчавшего «такая любовь к другому мужчине наводит на мысли о склонности Хрущёва к педерастии».

Дела в северных районах Казахской ССР, где Никита Сергеевич занимался организацией колхозов и совхозов на целинных и залежных землях, шли с широким размахом в сравнении с тем же 1941 году, когда эвакуированные с Украины крестьяне создали там первые поселения. Всю осень и всю зиму они занимались подготовкой того, что в будущем станут называть инфраструктурой: строили жильё, возводили помещения под хранение зерна, собирали ангары и гаражи для хранения и ремонта техники будущих машинно-тракторных станций, прокладывали дороги. Благо, соседство с богатыми лесом Челябинской областью и Башкирской АССР позволило обеспечить их необходимыми стройматериалами. Причём, создавались поселения украинских крестьян «с краешку», на относительно небольшом удалении от имеющихся железных дорог. Осваивали технику, в основном, поступавшую из XXI века, учились приёмам обработки земли, кардинально отличавшимся от привычных им по условиям Украины.

Появление на должности заместителя наркома КазССР деятельного руководителя, коим являлся Хрущёв, перевернуло весь неторопливый процесс. Бывший руководитель парторганизации УССР приказал немедленно «запретить отвлекать колхозников от непрофильных занятий», «прекратить слушать всякую дурь» и «все силы бросить на весеннюю вспашку» традиционными плугами и, где не хватало тракторов, сохами, в которые впрягали лошадей и даже, по старинке, волов. В мае он отрапортовал о превышении планов вспашки вдвое. Пусть даже семенного зерна «выбитого» из государственных фондов не хватило, чтобы засеять всё вспаханное.

С первых дней его пребывания в должности по всему Казахстану и соседним с ним Омской, Челябинской и Чкаловской областям были направлены вербовщики, которые разыскивали эвакуированных крестьян и агитировали их переселяться «на Целину». Из вновь прибывших организовывались совхозы (колхозы Никита Сергеевич прозвал «пережитком»), которые уже не жались к железным дорогам, а росли там, где имелись плодородные земли. Люди селились в палатках и сразу же включались в «производственный процесс», откладывая постройку жилья и производственных помещений на потом, на время после сева.

Поскольку техники этим «хрущёвским» совхозам досталось немного, топлива, тоже выделенного в невеликих объёмах, на посевную хватило. Но старые крестьяне уже после окончания сева стали задавать вопросы: а что будет во время уборки? Как косить, молотить, а потом вывозить собранный хлеб? Как, доставлять заготовленный для постройки жилья лес, на валку которого были отправлены бригады лесозаготовителей на Урал? Да где, господи, брать воду, если с наступлением зноя многие мелкие степные речушки пересохли?

А урожай на нерожавшей земле действительно обещал быть богатым. Начавшаяся в начале августа «битва» за него показала, что ставка на расширение посевных площадей была сделана верно. По докладам с мест трудности возникли только в тех самых удалённых «хрущёвских» совхозах, где негде было хранить зерно: его пока просто ссыпали в груды прямо на землю. И поездка Никиты Сергеевича в Куйбышев, в первую очередь, касалась выделения фондов на топливо для его вывоза и грузовой техники.

«Первый звоночек» прозвенел и со вспаханных, но не засеянных полей: летние суховеи очень быстро выветрили на них влагу и начали выдувать плодородный слой, превратившийся в гигантские клубы пыли. Именно об этом предостерегали некие «консультанты» непонятного происхождения, которых Хрущёв приказал гнать в шею, чтобы «не дурили головы опытным хлеборобам».